Самой большой ошибкой было бы сравнивать восстановленную «Поминальную молитву» с оригиналом. Здесь важнее другое. Важнее то, что нынешний «Ленком» свято хранит традиции, выстраивая репертуар бережно и с большим вкусом. Марк Варшавер ведёт театральный корабль верной рукой, избегая хайпа, избегая поспешности, чётко понимая, что такое русский театр во всём многообразии идей, замыслов, методов. Именно поэтому новая версия «Поминальной молитвы» стала одним из главных событий уходящего театрального года.

Мне довелось посмотреть спектакль с Андреем Леоновым в роли Тевье. Но обо всём по порядку. Всегда на таких спектаклях хочется поставить себя на место зрителя неискушённого, не болеющего историей «Ленкома», не живущего в этой обаятельнейшей захаровской вселенной многие годы.

Что останется в памяти такого зрителя после просмотра?

Во-первых, это, без всякого сомнения, спектакль для приличных людей. Это не зрелище, которое призвано возродить в человеке стадные инстинкты, это то, что пробуждает индивидуальность, способность интересоваться, способность анализировать, способность наслаждаться эстетически. Это то, чего так не хватает не только современному театру, но и современной жизни в принципе.

Уютное начало со словами, что в деревне мирно живут русские, евреи, украинцы, настраивает на правильный лад. Создатели новой версии не отказались ни от прекрасной музыки недавно ушедшего от нас Михаила Глуза, ни от сценографии Олега Шейнциса. Наша газета уже писала об этом спектакле сразу после премьеры. Тогда мы напечатали   текст Виктории Пешковой. Но всегда интересно понаблюдать, как спектакль живёт после премьеры, дозревает иди деградирует, меняется или консервируется, как взаимодействуют с режиссёрским замыслом оба состава.

Очевидно, артистам, а этот спектакль в такой же степени актёрский, как и режиссёрский, невероятно комфортно, что называется, по кайфу не играть, жить на сцене. Они настолько полно, без зазора перевоплощаются в жителей деревни, что их радостям и горестям сочувствуешь абсолютно не театрально.

Конечно, можно сказать, что режиссёр новой версии Александр Лазарев шёл на огромный риск, но справился со своей задачей на отлично. Ставка сделана не на переосмысление, а на пропитывание старых мехов новыми актёрскими соками. Ставка эта полностью себя оправдала. Андрей Леонов пользуется приёмами весьма аскетично, и это работает на фоне некоторой карнавальности происходящего. Сцена пьянки играется так по-доброму, без капли фарса или самоуничижения. Простые люди – простые радости. Эта одна из главных мыслей Шолом-Алейхема Андреем Леоновым воплощается великолепно. Анна Большова доводит сцену, когда её дочь рожает, а она мучается в предсмертных судорогах, до высочайшего катарсиса. Идея вечной смены жизни здесь подчёркнута каждым движением. Вообще этот образ Большовой удался, настоящая еврейская женщина, достойная, не карикатурная, управляющая жизнью семьи неброско, но мудро.

Урядник в исполнении Павла Капитонова – роль, казалось бы, небольшая, но запоминающаяся. В его сообщениях о погромах столько вины, боли, которые он пытается скрыть, но делает это по-мужски неумело, коряво. Одна из парадигм спектакля – как хорошие люди не в состоянии противостоять государственному злу. Становятся ли они от этого плохими? Разве это не актуально?

Думаю, что мысль о воссоздании этого спектакля, о новой версии родилась у руководства театра не только из желания продлить жизнь великому наследию Захарова, но и из-за обнаруженной кричащей актуальности, совершенно неожиданной корреляции на современность давнего литературного и драматургического материала.

А ещё на этот спектакль надо водить современных антисемитов, кличущих себя русофилами, тех, кому кто-то (видимо, евреи) мешает быть русскими в России, вернее, мешают осуществиться их желанию быть русскими. Вряд ли они что-то поймут, истекут восторгом. Это спектакль, повторюсь, для приличных людей. Но стыд иногда поражает человека против его воли. А стыд – первый признак того, что преображение возможно.

Передо мной до сих пор глаза Константина Желдина, великого артиста, из любой роли способного сделать шедевр. Его глаза, грустные, но счастливые в то же время, их свет достигает самого последнего ряда. Так же, как и голос великолепного Ивана Агапова, появление которого в концовке, несмотря на всю фарсовость и даже нелепость, меняет чувство безысходности исхода евреев из украинского села на ощущение, что всё будет хорошо.