Мои янтари

…Бренчит умывальник, прибитый к сосне.
И мятный зубной порошок на десне,
и хвоя, прилипшая к мылу, –
всё здесь, ничего не забыла.
Всё помню – как пахнет тугая смола,
что я колупала в щербинках ствола,
увязших букашек и мошек,
и пятна на сгибах ладошек,
и мшистый забор, и дырявый лопух,
и в солнечной пыли бредущий пастух,
и шумно сопящее стадо –
как из-за штакетника сада
смотрела на них, замирая слегка,
поскольку ужасно боялась быка,
и, если он шёл слишком близко,
я к дому с пронзительным визгом
неслась, спотыкаясь о корни, и вот –
в спасительный бабушкин ткнувшись живот,
опять становилась всесильной.
И вечер, душистый и синий,
на дачу слетал – на террасу и сад,
и где-то, людей увозя в Ленинград,
вдали электрички свистели…
И, веса не чувствуя в теле,
я сладко плыла, как туман по земле.
Как тот муравей, застывая в смоле,
я всё забирала с собою:
сосну, умывальник, левкои,
коленки в царапинах, тёплую реч-
ку, шорохи, запахи, травы до плеч,
огромные яблони, сливы…
И близких – живых и счастливых.

Колокольная горка

В Доме творчества спят шулера
под нечестно захваченным кровом.
В чёрном небе, как росчерк пера,
звездопад над ночным Комаровом –
словно жалобы в божьи суды,
доказательства – кто тут не лишний.
Измельчали эдема плоды
до трагической чеховской вишни.
Но неплохо идут под коньяк
эти карлики яблочной ветки –
по посёлку гуляя, поэтки
их набрали за так.
Да не свяжет оскомой уста
райский дар – золотая китайка.
Колокольная горка крута,
но попробуй, таких укатай-ка:
мы сидим на наслед ном крыльце –
принцы-нищие литерной крови,
и мерцает в алмазной пыльце
наша ночь в Комарове.

Комаровское

Здесь то горка, то озеро –
эти «ярве» и «мяки»,
и оранжево-розовый
свет, неяркий и мягкий,
за стволами сосновыми
от шоссе до залива
нас морочит, и снова мы
бродим неторопливо,
словно в храме с колоннами,
что смолой мироточат,
и вполне просветлёнными
возвращаемся к ночи
на участок старателей
комаровского лета –
наше гетто писателей,
токовище поэтов.

Лето

Блещет луковка часовни.
Лебеда, осот.
Отпустили бы часов мне
тысяч восемьсот!

Гул пчелиный, дух полынный,
речка – что стекло.
А ведь больше половины
мимо утекло.

Что же мне всё мало, мало,
жадине такой?
Но сегодня время встало
сонною рекой.

Человечек – божья рыбка,
мелочь, ерунда.
Пусть меня качает зыбко
тёплая вода,

где сверкает купол древний
поплавком в реке,
и рыбарь на солнце дремлет
с удочкой в руке.