Хорошие и разные
За прошедший год в поэтической серии «Срез» вышли новые книги. Авторы этих сборников не имеют между собой никакого сходства – разнятся и их мироощущения, и интонация, и арсеналы художественных средств, но это и интересно, потому что именно так и формируется некий объективный срез современной литературы.
Иное чудо
Юрий Казарин. Имя травы. /
Сборник стихотворений.
– Издательство «СТиХИ». – Серия «Срез». (Книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт»). – 2018 – 82 с.: ил.
Первым по справедливости представим сборник уральского патриарха Юрия Казарина. В книгу вошли стихи последних десяти лет. А ведь именно десять лет назад «известный поэт, лингвист, профессор Уральского государственного университета, редактор отдела поэзии журнала «Урал» и обладатель ещё множества регалий, перечисленных в разнообразных аннотациях, энциклопедиях и справочниках, переехал из Екатеринбурга в деревню Каменка. За эти годы автор напечатал множество стихо-творных подборок, несколько книг. Было интересно: скажет ли он нечто новое в этой книге?
Да, сказал. Причём в очередной раз читатель оказался в роли подслушивающего. Собеседник у Казарина не изменился. Лет двадцать назад поэт писал:
С Божьим словом человечье
никогда не совпадёт.
и другое писал:
Я писарь твой, Господь,
я поводырь глагола.
Разговор этот продолжен и в «Имени травы». Изменилась тональность. Нет-нет, ни равным Богу, ни богоборцем поэт себя не огласил. Хотя на обложке изображён «Демон сидящий» Врубеля. Самый знаменитый из множества врубелевских демонов, «страдающий и скорбный», по словам самого художника. Попадание идеальное, однако если б правила оформления серии предусматривали возможность размещения на обложках репродукций не только картин, но и других произведений искусства, тут мог бы оказаться популярный сюжет средневековых фресок и кованых городских ворот: «Адам, дающий имена животным». Только Адаму было гораздо легче.
Действительно, тема несовпадения увиденного и названного – одна из сквозных в книге. Сперва это может показаться простой аберрацией зрения:
Взгляд остановлен птицей.
Господи, стрекоза…
Но нет. Всё куда сложнее. Единство и плотность мира таковы, что выделить нечто отдельное и назвать его верным именем почти невозможно:
Режет глаза в окошке –
это распустится
то ли цветок картошки,
то ли капустница.
Бабочка оживает,
распространяясь в ряд,
мечется, пришивает
к воздуху влажный взгляд.
Всё на живую нитку
сшито – не перешить…
Высмотреть эту пытку.
Выплакать эту нить.
Вот сквозь эти слёзы, застящие всё вокруг, конечно, сливается ещё сильнее, а подобрать слова для отдельных элементов ещё трудней:
Всё больше интонации, тумана,
всё меньше слов...
У китайской цивилизации получился когда-то проект чжэнмин, «исправление имён». Собственно, проект этот оказался одним из столпов конфуцианства. Только мир тогда, при Конфуции, был молод, и менять имена было легче. А так вроде и осознаёшь ошибочность земных имён, а исправить их не можешь.
И вот такое бессилие высокого полёта вдруг оказывается очень продуктивным. Можно важное понять и даже высказать:
Упираясь лбом в звезду,
чувствую, как тесно Богу.
В валенках на босу ногу
ночью выйду на дорогу
и уйду…
Заметим: не познать Бога, не понять его, но – почувствовать. Хотя бы в одном из Его аспектов. В свою очередь, читатель может ощутить каково это: Бога чувствовать. Уже немало.
Забытое стекло
Герман Власов. Мужчина с зеркалом овальным. / Сборник стихотворений.
– Издательство «СТиХИ». – Серия «Срез». (Книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт»). – 2018 – 80 с.: ил.
Бывает так: подойдёт человек к прилавку, полистает книжку от середины, заглянет ещё на пару разворотов и примет решение – покупать или нет. Так вот в случае со сборником Германа Власова тут легко совершить ошибку. Вход в мир книги расположен в первом же её стихотворении. Без всяких хитростей. Так над вратами Мории было написано: «Скажи «друг» и войдёшь». Только, как мы помним, говорили что угодно, кроме слова «друг»:
Есть улица и область есть двора.
Мужчина с зеркалом овальным –
идёт с добычей метр на полтора,
день делая зеркальным.
Вот он раскинул руки, семеня,
по сторонам глядит он и под ноги;
а то стоит – июньская земля,
отобразилась в нём в итоге;
<…>
И чем оно мужчину привлекло,
ответить могут лип соцветья, –
нести, держать забытое стекло
из прошлого тысячелетья.
Вот это «забытое стекло» Герман Власов держит уже очень-очень много лет. Его за это даже корят. Мол, поэзия без риска, без рывков и прорывов. Ответить на претензии такого рода разом легко и просто. Во-первых, стиль-то весьма узнаваемый, и Герман действительно известный и любимый многими автор. А во-вторых, груз этого самого стекла с годами становится тяжелее. Держать приходится за себя и за того парня:
Они ушли, а я живу.
Пью кофе, белый хлеб жую,
ломаю сигарету.
Они – Наташа, Вова, Глеб
едят другой, воздушный хлеб,
ведь их на свете нету.
<…>
А я, привязанный к земле,
рубли считаю на столе,
живу, наверно, сложно.
Своей не чувствуя вины,
я не завидую иным,
я – здесь, потрогать можно.
От чайника вдыхаю пар,
бензин, табачный перегар,
а стиснет горло снова, –
гляжу, как поступь их легка
и называю облака:
Наташа, Глеб и Вова.
Мир Германа Власова един: от Енисея (его неожиданно много в стихах этого сборника) до Москвы и Крыма. Было в одном старом стихотворении автора сочетание слов: «Общий свет». Не в том смысле, как бывают «общие слова», но в значении «светящий всем». От этого вот понимания всеобщности автор и пишет сдержанно о том, о чём, кажется, нельзя написать сдержанно. Скажем, об одесской катастрофе 2 мая. Не спокойно и равнодушно, а именно сдержанно.
Словом, люди, не относящиеся к поклонникам поэта, скажут: «Очередная книга Германа Власова». А мы, кто его любит, порадуемся новым стихам. Книга-то у него действительно очередная. Не первая и не последняя.
Радостно и печально
Алиса Орлова.
Начлао. / Сборник стихотворений.
– Издательство «СТиХИ». – Серия «Срез». (Книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт»). – 2018 – 86 с.: ил.
В тёплом предисловии к дебютному сборнику саратовчанки, давно, впрочем, обитающей в столице, поэт Михаил Квадратов пишет: «Мир вокруг нас лежит ни жив ни мёртв, обессиленный; непонятно, то ли он встряхнётся и оживёт, то ли действительно скоро всем конец, о чём мы ежедневно слышим из разнообразных репродукторов». И далее, уже в самом финале своего вводного слова: «Здесь я слишком много про себя, хотя зачем много писать про эту замечательную книгу, её вы и так прочитаете, если вдруг принялись даже за предисловие; думаю, теперь не остановитесь».
Всё так. Действительно, в книге Орловой много переходов между нашим и потусторонним миром. Причём лёгких вроде бы переходов:
но, мёртвая! крикнул малюточка басом
и мёртвая встала и стала живой
Много прогулок по кладбищам. Вообще, много того, что Михаилу Квадратову, как едва ли не самому известному теперь среди поэтов мастеру «мягкого инферно», должно импонировать и импонирует безусловно. Много любви к странным ближним:
Глазки у них красные,
лапки у них – грязные,
и свинцовые крылья.
Голуби, детка, в сущности, свинорылы.
Гаже дворняжек.
Подонки бездонного неба.
Ну а я? Я кидаю им хлебные крошки.
Божии курочки – хвостик трубой.
Всё-таки дурочки мы с тобой,
душа моя.
Смерть обычно происходит с другими, жизнь воспринимается с позиции наблюдателя… Но нет. Орлова как мало кто умеет определить границы своего мира и своего «Я». Вне этих границ – да, спокойная доброта, готовность помочь. А в границах – требования почти невыполнимые.
...А ты не сможешь быть как Бог –
это лирическая героиня обращается к любимому. Зато если уж стал хотя бы богом со строчной буквы – умение и готовность смотреть на себя его глазами прилагаются. Вот таким двойным зрением, своей личной рамкой, отделяющей миры живых и мёртвых, и определяется поэтика Алисы Орловой. Становится понятно, почему не нужно ходить ночью мимо зеркала, привезённого дедом из Берлина... И не только это.
я хожу на кладбище
разговаривать с чужими мёртвыми
мёртвые говорят с акцентом
забывают наши живые слова
путают имена времена и прочие мелочи
мёртвые помнят только
о самом главном:
помню в 1952-м
удалось достать
лакированные туфельки
учитель по математике
был у нас очень строгий
а получала я тогда 120 рублей
я хожу на кладбище
разговаривать с чужими мёртвыми
а можно спускаться в метро
никакой разницы
Стихи этой книги удивительно витальны. Думаю, одна из причин, отчего буквы в названии сборника переставлены довольно хитрым образом, в том, что это не совсем дебют. Не робкая заявка, а скорее – первая попытка на соревнованиях. Бывает, что эта попытка и решает всё, в ней и достигается победа. Бывает, результат остаётся неясным до самого финала. Но так или иначе чувство, что впереди ещё очень-очень много времени, кажется, весьма помогает автору. Может, и неосознанно.
Андрей Пермяков