Однажды главный редактор одного прекрасного журнала рассказал, что его время от времени печалит простой жизненный путь – школа, университет, аспирантура, редакция, затем другая редакция. Он действительно не был замечен в каких-то скандалах, не отправлялся в далёкие странствия в утлой лодке и не работал в уголовном розыске. Давным-давно в ответ на эти жалобы хороший писатель Юрий Давыдов говорил, что у всех, кто нормально работает в литературе, жизнь скучная. Сам Давыдов воевал на Северном флоте, в 1949 году его арестовали, вышел он уже после смерти Сталина, но настаивал на том, что настоящий писатель движется между архивами и письменным столом. Давыдов недаром говорил об архивах, потому что написал довольно много исторических книг. И основной вывод был: «Настоящие писатели живут за письменным столом, а не на публике».
Я уважаю это мнение, а также опыт старших товарищей, но такое утешение никуда не годится. Более того, сама мысль о писательском затворничестве неверна. Не в том дело, что «писателю нужно узнать жизнь», а в том, что трудовая книжка подпирает собрание сочинений. Если ты биограф или комментатор чужих текстов (это сейчас востребованнее, чем художественная проза), то можно скрыться от мира: герои твоих книг сами за тебя отдувались, делая себе биографию. Но если под литературой понимать оригинальную историю, то биография важна до чрезвычайности. Так было всегда: когда присуждали Букеровскую премию 2003 года, её, безотносительно к одним только художественным свойствам, дали за автобиографический роман о судьбе полупарализованного человека в советском детском доме.
Государь Николай Павлович, конечно, сильно разнообразил молодость Достоевского, а путём Крымской войны – молодость Толстого. Но Чехова никто не заставлял ехать на Сахалин (а потом возвращаться через полмира), да и в Мелихове его никто не заставлял вести приём больных. Мы обнаружим, что и в прежние годы биографический фактор работал – от Эрнеста Хемингуэя до Виктора Конецкого. Правда, есть интересный феномен минус-биографии – у американцев это Сэлинджер, а потом Пинчон (смешно спародированный в мультсериале «Симпсоны», где он всё время ходит с бумажным пакетом на голове), и – зеркально ему – Пелевин в русской литературе, который сделал ставку на своё отсутствие в публичной жизни.
Сейчас читателя особенно нужно заинтересовать чем-то, и биография – один из самых сильных факторов. Человеку по ту сторону письменного стола необходимо доказать, что во время перепроизводства художественной литературы твоя книга ему нужнее, чем другие.
Можно стать политическим активистом и тем заинтересовать публику. Она, эта публика, живо среагирует на текст человека, только что вернувшегося с войны. Можно стать виртуальным послом малых народов – будь то живущие в горах или добывающие китов на Крайнем Севере. Можно стать медийной персоной и говорить чуть не из утюга не только о литературе, но и вообще обо всём. Кто-то делает ставку на географию и превращает свои путешествия в роман. Да и критик сейчас не сидит за письменным столом, а живёт в самолётах между книжными ярмарками и стоит в аудитории перед студентами.
Является ли это гарантией появления хорошей книги? Вовсе нет. Но это повод для читателя открыть её – а там уж всё зависит от таланта и затраченных сил.
Есть одно исключение: биография необязательна, если адресатом своей работы считать не читателя, а непосредственно Бога. Тут – да, взятки гладки. Но для этого нужно обладать мужеством художника Филонова или писателя Шаламова. А это мужество встречается редко, и не всякому его пожелаешь. ¢