Родился в Казани в 1961 году. Окончил филологический факультет Казанского государственного университета и Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького. Активно публиковался с 1978 года в советских и, позднее, российских журналах и газетах. Выпустил десять книг стихотворений в издательствах Харькова, Киева, Петербурга, Москвы, Оренбурга и Казани. Живёт в Казани.

С огоньком

                                Серёже Салдаеву

Предновогодних планов невпротык,

вдохнёшь морозный пар, который вроде

кислит, как батарейка на язык,

но мы сгораем в этом кислороде,

не ощущая боли, только вспых –

таращится зима во все гляделки,

как мечешься на фоне остальных,

таких же языкастых из горелки,

пивка огнепоклонникам налей,

другую карму выдумать пора нам,

пока пасут циклопы фонарей

прохожих, как потрёпанных баранов,

остановить реакцию никак,

у друга шевелюра поредела,

похоже – тело всё-таки табак,

хотя метаморфозам нет предела,

мы со Вселенной дышим в унисон,

потрескивает ночь, как штукатурка,

и сквозняком пока не унесён

на экспертизу пепел от окурка.

Низкий старт

Да-с, пустяковая обида-с, но закипает в сердце злость –

страна распалась, словно «Битлз», у Броза с Тито не срослось,

сырой резиной от народной любви раздулись города,

штампует берег однородный прямоугольная вода,

ползут по небу диафильмы, по перфорации – тесны,

и доски, в стружках, сексапильны, морилка с привкусом весны,

и, как лопух, в пучине трав ты ещё уверен – будет прок,

клыки кровососущей правды щадят креветку между ног,

пока сапожник и царевич на дровнях обновляют путь,

решит какой-нибудь Козлевич свечу моторную задуть,

опять, в потугах с ветром слиться, бежит, хромая, старый жмот –

эй, Паниковский, бросьте птицу, оставьте нам на Новый год.

Такой порядок

Коты в кустах плюются, ссорясь, друг в друга лапами вросли,

пойми, какой из них Чак Норрис, кто Джеки Чан, а кто Брюс Ли,

свистят когтей кривые жала, пылает шерсть – сплошной дурдом,

меж ними кошка пробежала, протиснулась с большим трудом,

а мне не терпится небрежно, предчувствуя и жить спеша,

пусть напрягает эта брешь, но рычит мопед из гаража,

люцерна пенится, как бражка, малиной запад озарён,

и на спине кипит рубашка трескучим белым пузырём,

вчерашнее увито сплетней, грядущее – смешней в разы,

чем беспонтовей, тем конкретней – без слёз, без жизни, без грозы,

у речки после вечеринки, где хорошо, куда ни ляжь, –

меняют декольте на стринги подружки, выскочив на пляж,

зовут грязнулю искупаться, но самая из них одна

перебирает в тонких пальцах прозрачный камушек со дна,

даёт подолом утереться, хитра по множеству примет,

моё разглядывает сердце и проверяет на просвет.

Бескозырка белая

Облака превратились в извёстку,

ветер к скользкому трапу приник,

воротник у матроса в полоску

и торчит борода, как плавник,

не какой-нибудь хлюпик продажный,

обкурившийся едкой травой,

капитана спасал не однажды,

был о палубу бит головой,

пропистонился айсбергов между,

прожужжал Гималаями над,

проиграл в городки Стоунхенджу –

потому что Ангкор-Виноват,

бескозырку, профукав, на нет и

нет суда, уберёг на потом

профиль Ленина – праверс монеты,

где на леверсе – молот с серпом,

хоть убей, говорит, не отдам их,

хоть тельняшку на тряпки распни,

динозавры моих метаданных

за империю лягут костьми –

а пока с гулькин кончик – за тридцать,

с оборзевшим народом един,

продолжает учиться, учиться

выживать до глубоких седин.