Пятилетие на посту худрука московского театра «Модерн» Юрий Грымов отметил запуском масштабного проекта «Антихрист и Христос». Первой частью триптиха стал спектакль «Пётр I». «ЛГ» встретилась с режиссёром, и разговор очень быстро вышел за рамки премьеры.
– 300-летие Российской империи и 350-летие Петра Великого – весомый повод, чтобы пристальнее вглядеться в фигуру первого русского императора. Но вы не из тех, кто ставит «датские» спектакли. Так в чём подоплёка?
– Для меня спектакль – это всегда высказывание. В наше очень странное время грань, разделяющая Антихриста и Христа, размылась, стала зыбкой, почти незаметной. Многие люди переходят на сторону Антихриста, думая, что они на стороне Христа. Если человек случайно там оказался, понял, куда попал, ужаснулся, раскаялся и вернулся – это важный духовный опыт. Но многие не возвращаются и не хотят этого делать. Им там комфортно. Почему? Это непростая тема, необходимый, но болезненный для многих разговор. Поэтому я и затеял трилогию «Антихрист и Христос», открыв её «Петром I».
– Вы хотите понять, чего в личности основоположника великой империи было больше – божественного или дьявольского?
– Пётр – одна из самых противоречивых фигур в нашей истории. Он считал себя любимцем Бога и искренне полагал, что ему позволено то, что не дозволяется простым смертным. Он верил, что действует во благо народа, во имя его будущего, при этом уничтожая, то есть лишая будущего, тысячи и тысячи людей. Он не щадил ни себя, ни других, а потому к концу жизни получил тот кошмар, который своими руками и затеял. Он разочаровывается в соратниках, утрачивает любовь жены, убивает сына и в итоге практически теряет страну – мы же знаем, что произошло с Россией после его смерти. И всё-таки я не могу не сочувствовать Петру Алексеевичу – он, по сути, всю жизнь был очень одинок.
– У Дмитрия Мережковского есть пьеса «Царевич Алексей», но вы предпочли взять за основу роман «Антихрист. Пётр и Алексей», по мотивам которого она была написана. Вам по-прежнему неинтересно работать с драматургией?
– В центре внимания пьесы – противостояние царя и его наследника, не желающего продолжать начинания отца. То есть трагедия властителя, понимающего, что он не может передать государство в надёжные, с его точки зрения, руки. И трагедия наследника, осознающего, что если он и найдёт в себе силы править, то делать он будет это не теми методами, каких придерживается отец. Это важная тема, но меня куда больше интересовало другое – что происходит с человеком, который убеждён, что творит благо, а на самом деле умножает зло. И что происходит с теми, кто его окружает – кто был ему предан, кто любил его, – по мере того как они понимают, в какую пропасть он их толкает. Роман Мережковского как раз об этом. А кроме того, я считаю, что проза даёт постановщику больше, чем пьеса. И мне, и актёрам в пьесе, как правило, тесно. Проза же даёт внутренний простор, пищу для размышлений. Не всё из этого будет в итоге воплощено на сцене, но топливом для внутренней работы станет непременно.
– Вы уже работаете над второй частью – «Леонардо». В основе спектакля снова будет роман Мережковского?
– Процентов на сорок. Роман «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи» представляет собой вторую часть трилогии Мережковского, но нам этого материала оказалось недостаточно. Мы с Александром Шишовым решили использовать в инсценировке и работы других авторов, и переписку того времени. Личность Леонардо мне всегда была интересна, я ведь с детства увлекаюсь живописью. Пётр I под знаменем Христа служил Антихристу. Леонардо служил и тому и другому: одной рукой он создаёт «Тайную вечерю», а другой – мину огромной поражающей силы. Инсценировка написана, начинаем репетиции. А третьей частью замысла станет «Иуда».
– Но у Мережковского романа с таким названием нет. Первый роман его трилогии посвящён Юлиану Отступнику, римскому императору, попытавшемуся уже христианизированную страну вернуть к язычеству.
– А мы и не собираемся опираться на Мережковского. Это будет современная история на фундаменте Священного Писания. Никто не будет притворяться Христом, никого не будут распинать – я против того, чтобы показывать убийство на сцене. Мы попробуем разобраться в том, почему власть убила Христа. Он же опасности для неё не представлял, поскольку в строгом смысле слова мятежником не являлся. Власть зиждется на законе, но и Христос стоял за закон, а не за беззаконие. И всё-таки его убили. Среди близких мне людей много интересно мыслящих богословов, но мы не намерены погружаться в глубины теологии. Мы хотим поговорить со зрителем о прощении, раскаянии и предательстве. Сегодня это очень актуальная тема. В Сети существует гигантское количество анонимных пользователей, телеграм-каналов, блогов. Можно оклеветать человека, облить грязью, и ничего за это не будет – источник анонимен. Когда порочащую информацию распространяет официальное СМИ, то его можно притянуть к ответу. А здесь полная безнаказанность. Но даже если вычислить автора клеветы и закрыть его канал через суд, ему никто не помешает тут же создать новый, такой же анонимный канал.
– Но какая связь между предательством и анонимными блогами или телеграм-каналами?
– Самая прямая. Человек, ведущий такой блог или канал, – предатель, такой же, как Иуда, который в глаза Христу говорил одно, за глаза – другое. Блогеры поступают точно так же: высказывают своё мнение о человеке не в открытую, с фактами в руках, а спрятавшись за вымышленное имя и абсолютно бездоказательно. Интернет стремительно расчеловечивается. Мераб Мамардашвили, один из самых уважаемых мною философов, говорил, что человек всю жизнь пытается стать человеком. Мы же приходим в этот мир крошечными червячками, млекопитающими. И если такой червячок попадает в руки монстров, он монстром вырастает, а не человеком. Человеческое в себе нужно взращивать, и на это уходит вся жизнь. Театр – считайте меня идеалистом, но я в это свято верю – одно из немногих мест, где человек имеет возможность воспитывать в себе человека.
– Вы свой проект назвали «Антихрист и Христос», изменив порядок, заданный Мережковским. Какое послание вы намерены адресовать зрителю?
– Для меня важна обратная последовательность, поскольку она отражает движение от тёмного и земного к светлому и высокому. И моя задача – показать зрителю, что этот путь ему по силам. Неважно, какое расстояние он сумеет по нему пройти, главное – в каком направлении он идёт.
– Параллельно с триптихом у вас в работе и постановка совсем иного плана.
– Спектакль будет называться «МАсквичи». Мы попробуем разобраться, что сегодня собой представляет миграция. Не только из страны в страну. Мигрантов внутренних гораздо больше. Люди уезжают из родных мест в мегаполис за лучшей жизнью, но находят ли они там для себя новую родину? Действительно ли на новом месте их жизнь становится лучше, счастливее? И чем приходится расплачиваться за иллюзию? Но есть у этой темы и ещё один аспект. Существует миграция без чемоданов. В нашей стране мигрантами можно считать большую часть населения. Даже если человек всю жизнь прожил на одном месте, он живёт не в той стране, в которой родился. Страны под названием СССР не существует три десятка лет. 30 лет назад мы все переехали и так в этой эмиграции и живём. Не пора ли подумать о том, как нам с этим быть дальше?
– Вы у руля «Модерна» уже пять лет. Какой театр вы строите?
– Авторский. Как театры, на которых я сам воспитывался, – Захарова, Эфроса, Любимова. Во главе стояли личности, определявшие самый дух труппы. Сейчас во многих театрах царит чехарда режиссёров, и это приводит к тому, что у зрителя не складывается цельного представления о театре. Он приходит на спектакль, тот ему нравится, и человек решает, что стоит прийти сюда снова. Но в следующий раз он попадает на постановку другого режиссёра, и выясняется, что у него не только другой почерк, но другая эстетика и даже этика. И зритель впадает в шок. Я приглашаю в свой театр только тех режиссёров, с которыми у нас есть взаимопонимание, общие взгляды на мир и искусство.
– Молодую смену растить собираетесь?
– Я занимался преподаванием двенадцать лет, а потом вдруг поймал себя на мысли: почему это я так ладно рассуждаю о режиссуре, если для меня каждая следующая постановка – неважно, в театре или кино – всегда дебют. Если я открываю профессию каждый раз заново, кого же и чему я пытаюсь научить?
– Для вас театр – семья?
– Безусловно. Приглашённых артистов не более одного процента, притом что я получил очень несбалансированную труппу. Но они стали моими единомышленниками и набирают мастерства с каждым сезоном. Мы хотим, чтобы у нас был яркий и разноплановый коллектив, и делаем для этого всё возможное. Но забота худрука не только труппа. За всё, что происходит на территории театра, отвечаю я. Если в театре плохо пахнет, если вам невежливо ответил сотрудник, если вас невкусно накормили в буфете – это моя вина.
– Как «Модерн» переживает пандемию?
– Стойко. И уверенно движется вперёд – мы вернулись к допандемийному уровню продаж. Даже QR-коды нам не помеха. Дело в том, что наша аудитория – это зрители от 35 и старше, а среди них вакцинированных больше, чем среди молодёжи. Вот её на спектаклях действительно стало меньше.
– Отечественные театры стремительно теряют индивидуальность. В былые времена в Вахтанговский ходила одна публика, в Сатиру – другая, на Таганку – третья. Как вам кажется, утрата театром своего лица – неотвратимое будущее или всё-таки локальное явление, которое рано или поздно исчерпает себя?
– Не хочется быть пессимистом, но, похоже, мы становимся свидетелями процесса планомерного разрушения художественного театра. Театра, опирающегося на автора. Без автора искусства быть не может. Почему исчез отечественный кинематограф? Потому что из него исчез автор. Данелия, Михалков, Ромм, Тарковский, Рязанов – каждый был личностью, многогранной и неоднозначной. Из кино автора выдавил продюсер. Сейчас это происходит и в театре. Директор, получив под начало театр, пытается соорудить в нём эдакий салат оливье из режиссёров, художников, артистов, исповедующих разные, зачастую противоречащие друг другу художественные принципы. Но оливье – тяжёлый салат. Недавнее заявление Кехмана «Нам худрук не нужен!» ничего вам не напоминает?
– А должно?
– Конечно! Фильм моего любимого режиссёра Георгия Данелии «Кин-дза-дза»! «Скрипач не нужен!» – это программное заявление людей, далёких от искусства. В одном из любимейших моих театров – «Ленкоме» уже больше двух лет нет худрука. Кто взял на себя ответственность за его судьбу? Кто-то же её должен на себя взять. Сама по себе творческая линия театра не выстраивается, репертуар сам собой не возникает. Значит, директор «Ленкома» сегодня является его художественным руководителем, но как это сказывается на самом театре?
– Они опасаются «варяга», который не захочет поддерживать традиции этого театра.
– О сохранении традиций сегодня говорят много, особенно там, где есть проблемы с художественным руководством. Но что такое традиция? То, что мы привычно называем этим словом, на самом деле намертво связано с конкретным человеком, личностью. Когда Анатолий Эфрос работал в том же «Ленкоме» – это был один театр, а когда туда пришёл Марк Захаров – другой. С уходом Марка Анатольевича театр снова должен измениться. Это неизбежно. Единственная традиция – в театре должно быть интересно и зал должен быть полон. Всё остальное – индивидуально.
– Легко сказать – полон! Многие театры так цепляются за традицию потому, что не знают, смогут ли собрать зал, если откажутся от неё.
– Большие театры скоро начнут стагнировать. Огромный зал являлся необходимостью, когда самих театров не хватало, а публику нужно было систематически просвещать и воспитывать. Впрочем, всё началось ещё с императорских театров, где размах был признаком статуса. Как, кстати, и место, которое ты занимаешь в зале, – чем дальше, тем твой статус ниже. С галёрки ничего не разглядишь! В драматическом театре всё ещё острее: ни один режиссёр не сможет смоделировать одинаковость восприятия в пятом ряду партера и в последнем. Чем ты ближе к сцене, тем теснее контакт с происходящим на ней. Я сейчас не о шоу-бизнесе с большими сценами – там решаются другие задачи. Любовь к острому в неумеренных количествах притупляет тонкость восприятия. С человеком, который может слопать перец чили, невозможно говорить ни о винах, ни о кулинарии – он не умеет различать оттенки, поскольку вкусовые рецепторы атрофированы. Так что, на мой взгляд, небольшие театры будут становиться всё более популярными и цены на билеты в них будут расти.
– Но сейчас всё обстоит ровно наоборот!
– Да, билеты в маленькие залы дешевле, чем в большие. И это неправильно! Глаза в глаза – это дорогого стоит. Не устаю повторять: театр – это роскошь, которую вы можете себе позволить.
– Зритель, выложив немалую сумму за билет, считает, что он праве рассчитывать на зрелище по собственному вкусу.
– Ни в коем случае нельзя идти навстречу зрителю. Он пройдёт мимо, потому что вы двигаетесь в разных направлениях. Вот если вы идёте к своей цели, и идёте уверенно, он заинтересуется, развернётся и последует за вами.
– Очередной скандал в Театре им. Ермоловой, на сей раз вокруг премьеры «Двенадцатой ночи», которую должен был выпустить режиссёр Олег Долин, актуализировал давнюю проблему вынесения внутренних проблем, существующих в любой труппе, в публичное пространство. Так ли это необходимо?
– В такой ситуации страдают не только репутации участников конфликта, но и доброе имя театра в глазах зрителей. И это гораздо трагичнее, поскольку речь не столько о конкретном театре, в котором произошёл конфликт, сколько о Театре как таковом. Открытое письмо Олега Долина, распространённое по соцсетям, – это в первую очередь удар по зрителям, без которых никакой театр существовать не может. Пространный, хорошо выверенный литературный текст не похож на взрыв отчаяния или негодования. Я знаю Олега Меньшикова. За ним стоит коллектив. Никакой худрук никогда в жизни не затормозит выход премьеры, если она действительно готова и достойна внимания публики! Ведь ему нужно ежемесячно отчитываться перед департаментом культуры о продаже билетов и зарабатывать средства на нужды коллектива, включая новые постановки.
По моему глубокому убеждению, каким бы острым ни был конфликт, всегда можно или найти взаимоприемлемое решение, или разойтись, сохранив лицо и приобретя жизненный опыт. А зрителя от наших проблем нужно ограждать, ведь если считать театр семьёй, то он тоже является её членом.
– Хорошо, когда так. Но нередко зритель, сам того не желая, попадает в такую «семейку», из которой хочется бежать без оглядки, – слишком много развелось режиссёров, которых хлебом не корми – дай унизить, оскорбить, растоптать человеческое достоинство.
– А тут всё зависит от того, на чью сторону встал режиссёр. Театр – это в прямом смысле чистилище. Если режиссёр, фигурально выражаясь, с рогами и копытами, нет сомнений, куда он из этого чистилища хочет отправить зрителя. Можно провести зрителя вместе с героями спектакля через все круги ада, но дорога эта должна вести их обоих не вниз, а вверх – к Свету. Спектакль совершенно не обязательно завершать хеппи-эндом, но он должен дарить надежду, силу жить и оставаться человеком. Сегодня это особенно важно.