Наши дети одиноки как никогда
После того как в течение одной недели в российских школах произошли три случая насилия по отношению к учителям и ученикам, два из которых закончились трагедией, общество замерло, не понимая, как реагировать на эти события. А затем вынесло вердикт – во всём виновато изображение насилия в интернете.
«Стрелялки», конечно, зло, но…
Да, соглашусь, дети и взрослые сейчас с самозабвением играют в «стрелялки», и в Мировой паутине полно групп, культивирующих насилие. И тем не менее, на мой взгляд (а я отдала образованию 31 год своей жизни), причины участившегося насилия в школах более глубоки и серьёзны. Обычно то, что закладывается в виде реформ, «выстреливает» лет через 7–10. Вот модернизация, запущенная в конце нулевых, и дала сегодня результат в виде убитых и раненых детей и учителей.
Среда, в которой находится ребёнок, несомненно, оказывает на него большое влияние. Но почему в 90-е годы, когда на экранах телевизоров сплошным потоком лилась кровь и свирепствовали ОПГ, учителей и детей в школах не убивали? Да, потому, что правительству было не до реформирования образования. Да, тысячи высококвалифицированных педагогов в начале 90-х годов были вынуждены уйти из школы, потому что на те деньги, которые им платили, трудно было содержать семью. Но многие остались. И школа развивалась: апробировались авторские программы и учебники, разрабатывались и внедрялись новые педагогические технологии, образовывались новые виды школ – гимназии, лицеи, учебно-воспитательные комплексы, в которых образование начиналось с детского сада и заканчивалось 11-м профильным классом. Вводились новые предметы: этика, эстетика, дизайн, зарубежная литература, мировая художественная культура и другие.
Не буду лукавить, много хорошего было сделано за последние годы в среднем образовании: значительно увеличено финансирование, тысячи школ оснащены современным оборудованием, повысилась зарплата педагогов, особенно в Москве. Профессия учителя постепенно становится престижной. Но обратите внимание, нынешние преступления совершались в свежеотремонтированных охраняемых школах благополучными с виду подростками. В чём же дело? Мне думается, что главное зло в том, что процесс модернизации, призванный повысить качество образования, вывести его на новый технологический уровень, был задуман и осуществлён не педагогами, а экономистами.
Услужливая школа
В экономике образование относится к сфере услуг, так же, впрочем, как и театр или любое другое учреждение культуры. Именно тогда, в начале нулевых впервые прозвучал термин «образовательные услуги». Школа была приравнена к парикмахерской или магазину, а родители превратились в заказчиков услуг. Именно тогда, проходя по коридору школы, я впервые услышала недовольный голос родительницы, громко распекавшей молодого учителя истории и классного руководителя её сына. «Я налоги плачу, а вы на них существуете», – кипятилась мамаша. Ничего подобного за всю свою педагогическую жизнь я не слышала. Но это было только начало.
Вскоре в сёлах, а затем и в городах, принялись объединять и закрывать школы. Была разрушена и система московского образования, бережно выстраиваемая в течение более 20 лет. На смену детским садам, гимназиям, лицеям и школам с углублённым изучением каких-то предметов, с театральными, архитектурно-художественными и медико-биологическими классами, Центрам образования и школам «Здоровье» пришли огромные монстры, имеющие подчас до 17–20 зданий. Перетасовали педколлективы, многих опытных высококвалифицированных учителей отправили на пенсию, десятки директоров школ понизили в должности, несогласных выгнали.
На смену образованию, призванному воспитать всесторонне развитую личность, пришёл рейтинг. Учитель из человека, формирующего личность и зажигающего факел (помните: ученик – это не сосуд, который мы заполняем знаниями, а факел, который должны зажечь), превратился в сотрудника организации, предоставляющего образовательные услуги населению, причём в любое время суток. Многим моим коллегам – классным руководителям – родители учеников звонят и пишут СМС и в 10, и в 11, и даже в половине второго ночи, будучи уверенными, что раз они платят налоги и какая-то часть из них достаётся сфере образования, учитель, как работник сферы услуг, обязан ответить на их вопросы немедленно.
Электронная кабала
Электронный документооборот, убеждали нас, разгрузит учителя. Как бы не так. Например, я до 10 часов утра должна заполнить форму об отсутствующих сегодня детях, состоящую из 6 пунктов, для зам. директора по учебной работе и зам. директора по воспитательной работе и составить справку о причине отсутствия каждого ребёнка. По электронной корпоративной почте я, как и мои коллеги, ежедневно получаю около двадцати писем от администрации и специалистов школы, на которые я должна каким-то образом отреагировать – прислать нужные им таблицы или письменный ответ. Пишут зам. директора, администратор, методист, социальный педагог, второй социальный педагог, ответственный по питанию, специалист по безопасности, по пожарной безопасности и т.д.
Родители учеников в электронном журнале или в ватсапе обращаются ко мне со своими просьбами – объяснить домашнее задание, организовать встречу с учителем-предметником, выслать расписание или узнать, когда будут проводиться дополнительные занятия. И очень обижаются, если я тут же не передаю нужную им информацию.
У меня катастрофически не хватает времени на качественную подготовку к уроку, которая иногда занимает несколько часов. Мне не хватает времени на проверку работ моих учеников, их творческих проектов. На самообразование в области педагогики и той науки, которую я преподаю. Бесконечные курсы повышения квалификации очень важны, но они только увеличивают мою занятость. Не говорю уж о бесконечных совещаниях, на которых я должна присутствовать. О том, чтобы прочитать новую книгу или сходить в театр, речи нет.
Вот и сегодня звенит звонок со второго урока, я судорожно начинаю заполнять электронные таблицы об отсутствующих. Дети моего 8-го класса, в котором я классный руководитель, обступают меня со всех сторон, они понимают, что я должна заполнить эти чёртовы таблицы и молча ждут, когда я уделю им время. Мы любим друг друга, я с ними уже несколько лет, они жаждут общения со мной. Конечно, я выговариваю им и даже ругаю за провинности, но они относятся к этому с пониманием.
Я знаю, что с Ваней что-то не так, хуже стал учиться, дерзит учителям, хотя семья вроде бы благополучная. Вот он стоит вместе со всеми и грустно-понимающе смотрит на меня. Чтобы серьёзно с ним поговорить, чтобы он раскрылся, рассказал о своих проблемах, нужно много времени. Я люблю его, как и других моих детей. Они достались мне не сразу. В пятом классе у них сменилось несколько классных руководителей, и они написали на дверях класса: «Мы никому не нужны». Я решила, что они нужны мне. Мы ездили в разные города, гуляли в парках, посещали музеи, ходили на экскурсии, мы вместе читали книги, танцевали, играли спектакли. Но с каждым годом у меня всё меньше времени на них.
– Ладно, – вздохнули мои дети, – на следующей перемене придём. Только никуда не уходите. – И на мой растерянный взгляд ободряюще улыбнулись…
Главное – финансы
Недавно в нашу школу был назначен новый директор. Молодой человек тридцати пяти лет, никогда не работавший педагогом, но получивший хорошее управленческое образование. Он с успехом мог бы управлять чем угодно: институтом, баней, предприятием ЖКХ. Его прислали в «образовательную организацию». Он полностью олицетворяет собой новый тип директора.
Наши чистые коридоры стали ещё чище, цветы в кадках, стоявшие в художественном беспорядке, выстроились в ряд, оперативное совещание педколлектива теперь проводит завуч, директор учебно-воспитательным процессом не занимается, его работа – это финансы, хозяйство и порядок. Чтобы родители не жаловались, рейтинг образовательного учреждения возрастал, качество образования увеличивалось в цифрах, дети меньше болели. Он начинает свой рабочий день в 9.00 и в 18.00 выходит из своего кабинета. Чтобы попасть к нему на приём, нужно заранее записаться. Я видела его три раза, учителей он не знает и не хочет знать.
Это так называемый директор-менеджер, продукт последней реформы образования. А я помню время, когда директор каждое утро встречал детей в вестибюле школы и знал по имени каждого ученика, и что происходит у него в семье, и его личные проблемы. В то время невозможно было себе представить, чтобы дети могли поднять руку на своих учителей, на маленьких четвероклассников, чтобы выместить на них свою злость и свои проблемы, доведённые до абсурда.
И в Перми, и в Улан-Удэ подростки, резавшие и рубившие учительниц и их маленьких учеников, потом пытались покончить жизнь самоубийством. Учащийся третьего курса московского колледжа, убивший в ноябре своего преподавателя, сделал селфи на фоне трупа, а потом тоже покончил с собой. Я не знаю, каковы выводы следователей, но мне, как учителю, совершенно ясно – у подростков были проблемы, с которыми они не смогли справиться. Вы знаете, какое количество самоубийств среди школьников? Оно катастрофично и постоянно увеличивается. Одни тихо уходят из жизни, другие перед этим стреляют и режут. Учителя и их ученики в данном случае выступают, как часть того невыносимого, что непреодолимой преградой встаёт на пути молодого человека.
Бесконечные уроки, огромные по объёму домашние задания, рассерженные, унижающие тебя учителя, относящиеся к тебе не как к уникальной личности, а как к учебной единице, издевающиеся одноклассники, не понимающие тебя, вечно уставшие родители. А там, где нет любви, там, как известно, поселяется ненависть.
Татьяна Киселёва, учитель
P.S. Две бесстрашные учительницы – мои коллеги Наталия Шагулина (ножевые ранения в Перми) и Ирина Раменская (ранения топором в Улан-Удэ) – могли убежать, спрятаться под парту, но они не сделали этого. Грудью встали на защиту детей. Мы должны высоко оценить их человеческий и профессиональный подвиг. И ещё, надо послать им часть своей зарплаты, ведь коллеги долго будут лечиться, а по больничному листу, сами знаете, платят немного.