Пазолини был идеальным еврокоммунистом: сказочно одарённым революционным психом, невыносимым в быту, но непревзойдённым в озарениях мятежного духа. Идеализм обязателен в искусстве и недопустим в буржуазных практиках миростроительства, так что энергия Пьера Палыча была катализирована в нужное русло. Космос его стоял на трёх взаимоисключающих китах: марксизме, Боге (не церкви, а напрямую) и педерастии. Кстати, все три стихии противоречат друг другу лишь на практике, но мирно уживаются внутри одержимого утописта: красная вера базируется на вполне христианских ценностях, а свобода сексуальных предпочтений в принципе созвучна ниспровергателям традиций.
Поэт, философ, режиссёр, игравший Джотто у себя в «Декамероне», артист в самом широком, производном от art смысле слова – он был по многообразию дарований совершенно ренессансной фигурой, и немудрено, что объединил в триптих три великих водевильных эпоса Возрождения: «Декамерон» (1971), «Кентерберийские рассказы» (1972) и «1001 ночь», три фрески о скоромном разнообразии человечьих взаимовлечений с участием бесов, иуд, фарисеев и великих живописцев проторенессанса. Несмотря на гомосексуальные наклонности, к людским слабостям (например, к обычному натуральному сексу) был терпим и женской наготы не чурался – картинка из «Цветка 1001 ночи» (1974), где позолоченный ангел целит стрелой в этот самый цветок, проще говоря, в женскую вагину, станет визуальным символом кинематографической свободы вообще и будет стократно воспроизведена по всем энциклопедиям киноэротики.
В «Евангелии от Матфея» (1964) назначит на роль Христа Евгения Евтушенко, чья неврастеническая вера в собственное богоизбранничество была вполне созвучна пазолиниевскому неканоническому прочтению Евангелия, – но Е.А. не отпустили злые большевики. Всю эту историю он мог, конечно, и сам придумать: шапочное знакомство со всеми Пикассо европейской сцены регулярно превращались у наших выездных интеллектуалов в великую дружбу, – но мог ведь и не придумать: своими эгоцентричными психозами они с Пазолини вполне рифмовались. Христа в «Евангелии…» сыграл испанский анархист Энрике Иразоки. Мировое киноведение придумало для него пошлейшее обозначение «бунтарь» и под таким лейблом признало вполне комильфотным. То было время активной легитимизации левого дрейфа, и скандалиста Пазолини опять одомашнили, к его крайнему негодованию. Свой единственный документальный фильм он назовёт «Ярость», истово аплодируя там подавлению Советской армией фашистского мятежа в Венгрии-56 (а был он именно фашистским и никаким другим). Танки, трамбующие Будапешт под песню «Соловей, соловей, пташечка», – это было великолепным и намеренным оскорблением всем людоедским глобалистам-прогрессистам, за что мы товарищу нашему Пазолини полвека спустя аплодируем стоя.
Коронным достижением гения стал фильм «Теорема» (1968) – переложение классического европейского мифа о пришельце, ломающем благочинный уклад богатейшей семьи («Он пришёл» Пристли, «Будю, спасённый из воды» Ренуара и его многочисленные ремейки). Всегдашние намёки, что визитёр есть лицо божественного происхождения, Пазолини раскавычил, внедрив в семью магната собственно Христа, который дарит всем домочадцам желаемое: набожной служанке – подтверждение своего Божьего существования, хозяйскому сыну – художнический дар, дочке – любовь, жене – голый секс, а отцу семейства – желанное опрощенье и освобождение от груза собственности. Скандал был в том, что все свои дары гость в исполнении андрогинно привлекательного Теренса Стампа облекал в соитие со всеми членами семейства. Церковь такие вольные трактовки принять, конечно, не могла, но Пазолини ей ещё инквизицию и сожжение геев не простил, так что церкви пришлось заткнуться (занятно: анафематствуя «Сладкую жизнь» Феллини и репрессируя Бертолуччи за «Танго в Париже», перед Пазолини Святой престол робел, как Синод перед Толстым, ибо неясно было, кто круче).
Распоясавшись, ППП снял «Сало» (1975) – видимо, самый отвратительный шедевр мирового кино, пик политического жанра, рифмовавшего нацизм с сексуальными извращениями («Гибель богов», «Ночной портье», «Площадь Сан-Бабила, 20 часов»), – историю садомазохистских игрищ верхушки фашистской партии с навербованной в стиле Борджиа невинной молодёжью обоих полов. Несмотря на узнаваемые параллели с «Божественной комедией», «Сатириконом» и прочей классикой Великого Рима, сцены оргий производили глубоко отталкивающее впечатление, за что по-прежнему весомые в итальянском ландшафте наци автора и убили. Говорят, забили цепями на пустыре и переехали машиной. А другие говорят, его убил любовник по прозвищу Лягушка, отсидевший за это десятку.
И то и другое и ещё какое-нибудь третье могло быть правдой.
Такой уж человек.
Мифологический.