Как-то раз многажды увенчанному фильму «А зори здесь тихие» подошёл срок переходить на телеэкран. Времена были строгие, голых девчонок в кино не одобряли, а в телевизор не допускали совсем – и неудивительно, что из любимого фильма отрезали особенно любимую сцену в бане, ради которой невоспитанные школьники бегали смотреть похождения зенитчиц по три раза каждый, существенно умножая прокатные сборы, и без того немаленькие.
Выражать недовольство цензурным произволом постановщик Ростоцкий пришёл с палкой. У него по ранению недоставало ноги, но обычно обходился протезом. Из чего цензорша сделала здравый вывод, что сейчас её будут просто бить. Вот этой клюкой. По хребту и ниже. И ничегошеньки ему за это не будет.
Лауреат.
Ветеран.
Инвалид.
Партиец.
Секретарь творческих союзов и худрук творческих объединений.
Ни-че-го.
Бегала она от него по «Останкино», как молоденькая. Телецентр был счастлив. Так с цензорами на его памяти ещё не обходились. Спорная сцена была тотчас восстановлена, и фильм шёл с тех пор в авторской версии даже в детское время. Что только умножало чувства к Ростоцкому невоспитанных школьников и прочего мужского населения страны.
Любовию народной Станислав Иосифович дорожил. Последовательно снимал кино на все главные темы советского ноу-хау. Война («Зори…», «Майские звёзды», «На семи ветрах»). Деревня («Земля и люди», «Дело было в Пенькове», «Из жизни Фёдора Кузькина»). Школа («Доживём до понедельника»). Только про разведку, не менее любимую национальным экраном, не снял ничего – зато вторым режиссёром на «Земле и людях» у него работала сама Лиознова, будущий постановщик саги о Штирлице. Да и Штирлиц – Вячеслав Васильевич Тихонов играл в его фильмах шесть раз, причём однажды непосредственно Тихонова Вячеслава Васильевича («Профессия: киноактёр»). Там поздравить народного артиста с юбилеем пришёл главный тренер хоккейной сборной Виктор Васильевич Тихонов, и Васильевичи Тихоновы обнялись прямо на сцене, к радости болельщиков и киноманов.
Открыв для кино Светлану Дружинину, Майю Менглет, Ольгу Остроумову и Елену Драпеко, родную жену Нину Меньшикову он снимет у себя всего единожды, вопреки укоренившейся в кинокругах традиции. Да и то в роли мегеры. Светлана Михайловна, Фамусов в юбке, типичная словесница советской школы, в «Доживём до понедельника» до такой степени лезла во все не касающиеся её дела, что многим до сих пор кажется завучем, будучи всего-навсего неустроенной тёткой заслуженных лет, вместе со всей школой влюблённой в историка и горько отговаривающей его играть на рояле «Одинокого пешехода» (подразумевался григовский «Одинокий странник»).
«Одиноких пешеходов» в его кино было с избытком. Пятую из главных русских тем – женщину трудной судьбы – человек без ноги ожидаемо заменил нелёгкой судьбой воевавшего мужчины. Учителя («Доживём до понедельника»). Писателя («Белый Бим Чёрное ухо»). Пахаря («Из жизни Фёдора Кузькина»). Печорина («Герой нашего времени»). Все они были у Ростоцкого какие-то отдельные, биографии своей округе не раскрывающие и от встречных чувств уклоняющиеся. Жили памятью и собачьей дружбой.
Казалось, благородно предпочитал чёрно-белый колер и на цвет перешёл одним из последних (так только казалось: родная для него Студия Горького была из небогатых и цветной плёнкой не баловала ни Шукшина, ни Лиознову; дали только на «Героя нашего времени» – классика всё же). Зато именно в его кино этот переход обозначен наиболее зримо: чёрно-белые «Зори...» прошиты цветными кадрами заветных воспоминаний о мире и главных в жизни женщин мужчинах. В минутных, иногда и вовсе бессловесных ролях снялся, образно говоря, весь цвет тогдашней артистической молодёжи: Токарев, Мартынюк, Ивашов, Костолевский и в роли отца, Сергея Столярова, дивно похожий на него Столяров-младший, Кирилл.
Мужчины уходили навсегда, прощально кивая с порога. На ту же тему был снят десятью годами ранее фильм «На семи ветрах» – с сюжетом, виртуозно потыренным драматургом Галичем у американского «С тех пор как ты ушёл». В начале мужик оставляет записку: ушёл воевать. В конце ломится в дверь: открывай, семья! Только у американцев героиня три года вздыхала, ждала и демонстрировала стоицизм, а у нас верстала фронтовую газету, отбивалась от жадных лап, делала перевязки раненым и набивала диски патронами. Войны ей досталось не меньше, чем геройствующему где-то супругу.
Интересные женщины без мужчин и уклончивые мужчины без женщин создавали в его кино особое мелодраматическое единство, будоражащее вечно несостыкованную страну гигантских людских потерь и бережно хранимых семейных фотографий. Зацепить зрителя за живое, пробить на эмоцию, заставить на киностудию письма писать (был такой жанр в советскую пору) умел получше многих: сразу семь его картин перешли порог двойной окупаемости в 20 миллионов зрителей. Две из них – «А зори здесь тихие» и «Белый Бим Чёрное ухо» – самый сентиментальный кинематограф планеты занёс в шорт-листы претендентов на «Оскар» (в первый раз он проиграл бунюэлевскому «Скромному обаянию буржуазии», во второй – «Приготовьте носовые платки» Блие; фильм о потерявшей хозяина собаке, над которым обрыдалось всё взрослое и детское население СССР, уступил картине «Приготовьте носовые платки» – конкуренция чувствительных сюжетов в тот год на «Оскаре» была запредельной).
Сам десять лет возглавлял жюри Московского кинофестиваля (фестивалей под его началом прошло пять, они тогда чередовались раз в два года). Кому попало советская власть этот пост не доверяла, так что рулили судьями либо он, либо Герасимов.
Заседал в президиумах.
Ездил в делегациях.
По всем позициям был именно что киногенерал – из тех, с кем так боролись перестроечные съезды кинематографистов. Но генерал заслуженный, любимый, победами памятный и из презренной бюрократической касты исключаемый. Все они там бонзы и аспиды, но наш-то совсем другое дело.
Так ведь и правда другое.
Лариса Лужина и Вячеслав Тихонов в фильме «На семи ветрах»