В предисловии Шепчугов вспоминает о первых пересечениях его судьбы с романной: в 1972-м на вступительных экзаменах в Иркутский госуниверситет им. А.А. Жданова его друг «срезался» на «Четвёртом сне Веры Павловны». Сегодня его отношение к автору романа, навеивавшего героиням столь сложные сны, сочувственное. Но, поскольку речь идёт и о «друге-подельнике» Чернышевского, поэте Михайлове, в книге пришлось уделить место и той путанице, что была связана с занесением их в революционные святцы.
Революционные демократы возмущались, в общем, правильно: «Не судом, не за вину отправили Чернышевского на каторгу». Стопроцентная фальшивка полицейского провокатора Костомарова: якобы письмо Герцена Чернышевскому с предложением издавать «Современник» в Лондоне. Но далее сюжет петляет, поэта Михайлова арестовали уже «с поличным» – знаменитой отпечатанной в Лондоне листовкой «Барским крестьянам», которую готовил Чернышевский. На суде это и не выяснилось. Ещё большая путаница с «каторжными условиями». В Забайкалье Чернышевский был сразу определён в лазарет и никогда к «каторжным работам» применён не был. Здоровье его и правда было «того-с», но это – 22 месяца в Александровском равелине. Скудные освещение и пища, сырые, плохо проветриваемые камеры: ревматизм и туберкулёз – обычный итог для заключённых (у Чернышевского – ревматизм и цинга). И прибыл он на каторгу не обычным этапом, а на почтовых в сопровождении жандармов. Чернышевский и сам впоследствии скажет корреспонденту «Daily News»: «Я никогда не был на каторжных работах и не был каторжником ни в каком смысле слова. В официальном органе правительства я был назван каторжником, но это чистая формальность, ничего больше… Эти каторжные работы были для меня, так же как и для многих русских и польских политических ссыльных, в среду которых меня бросила судьба, чисто номинальными, существовали на бумаге, но не в действительности».
В Петропавловке, в равелине, и написан роман «Что делать?». А в Забайкайлье – «восстановительный курорт», но и – роман «Пролог». Который даже в апогее советского периода не решались включать в канон, ибо он-то и был подлинной каторгой (для читателя) по присущим ему качествам. Впрочем, Павел Шепчугов, этих итогов не касается, перебирая «чернышевские места».
Кадая. Кадаинское полиметаллическое месторождение открыто в 1757 г. оберштейгером Базановым. В том же году построена тюрьма. Каторжники в кандалах приковывались цепями к тачке. Именно сюда приехала жена Ольга Сократовна с сыном, но свидание было испорчено неотступным присутствием жандармов.
Александровский завод основан в 1792 г. на реке Газимур при впадении в неё речки Талман. Завод перерабатывал руду Газимуро-Воскресенского серебро-свинцового месторождения, открытого в 1778 г. в окрестностях Базановской заимки. Дом, где «отбывал» Чернышевский, после революции райсельпо Алек-Заводского райпотребсоюза, потом стал Домом-музеем, сохранился прекрасно, словно вступив в спор с книгами своего сидельца. Уцелел и стол, за которым был начат «Пролог», канувший как роман, но оставшийся как зарубка на стене узилища.
Открываешь, и за страницей биографической книжки, как за крышкой музыкальной шкатулки, встаёт один из красивейших русских мотивов:
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
Вопреки песне в забайкальских горах не мыли золото (это немного севернее). Зато здесь добывали, плавили первое серебро – до забайкальского все русские монеты были из заграничного металла. А потом здесь и появился тот большой поклонник алюминия, см. «Четвёртый сон Веры Павловны» («любите будущее, оно прекрасно… всё будет из алюминия»)... Ну, может и не всё, но, правда, многое. В том числе и ложки в столовых у зэков, которые, в свою очередь, добывают сегодня в Забайкалье уж не серебро, а иной металл, открытый учёными как раз накануне выхода романа «Что делать?» и названный тогда: ураний. А сума на плечах («сидор»), от которой по-прежнему не зарекайся, может, и вовсе та же. А что делать? – удачная модель.
В 2010 году, когда я собирался на Дальний Восток, Валентин Распутин рассказал мне об удивительном подвижнике, собравшем библиотеку в 80 000 томов. Павел Шепчугов когда-то работал в забайкальской милиции, потом председателем поднятого «с колен» колхоза. Теперь живёт в Находке (крайняя юго-восточная точка России), адвокат, писатель. Все гонорары (адвокатские) вкладывает в книги – это легко заметить и по его дому: спальня, кухня и пять больших комнат – сплошь стеллажи до потолка, протискиваться надо боком.
– 87 000 книг! Это ж настоящая библиотека!
– Так это и будет библиотека, – Павел Иванович поделился со мной жизненным планом: пристроить ещё пару залов, открыть отдельный вход с улицы и учредить бесплатную библиотеку. А потом (имелось в виду то «потом», что у нас произносится с лёгким заведением глаз) – оставить её городу Находке.
Когда я сказал, что мне нужны книги об экономической роли пушнины в освоении Дальнего Востока, Павел Шепчугов минуты две листал свои тетради, потом вышел и вернулся, в том числе с книгой В.Н. Каверзнева, 1930 года издания, – попадание в точку!
И далее в течение нескольких дней я убедился: уж его-то книги – это не 4–5 тонн бумаги и картона! Он читает сам, перечитывает, даёт почитать всем пожелавшим, систематизирует свои каталоги.
Слава о шепчуговском собрании летит по Дальнему Востоку, случалось, пожилые люди, уходившие из жизни без наследников или опасавшиеся, что сразу же «после…» их скромные библиотечки окажутся в мусорном баке, просили через знакомых Павла Иваныча подъехать, просмотреть: «может, что и сгодится». Да что пенсионеры! В юном, 1950 года рождения, городе Находке случилось уже умереть и целому заводу – «Приморскому судоремонтному»! Выкупившие его для своих целей новые хозяева жизни очищали помещения, и заводская библиотека оказалась на свалке. Знавшие Павла ветераны позвонили, и он за несколько рейсов на своём джипе вывез уже подмокшие томики.
Многим коллегам-писателям, дарящим друг другу книги с тающей надеждой на прочтение, посоветую взять адресок и отправлять экземпляры в Находку, Павлу Ивановичу Шепчугову.