Заслуженный артист России Василий Мищенко родился 22 июля 1955 г. в шахтёрском посёлке Шолоховский, учился в ГИТИСе на курсе Олега Табакова. С 1981-го – в труппе театра «Современник», где играл главные роли в пьесах «Ревизор», «Вишнёвый сад», «Любовь и голуби», «Анархия». Снимался в фильмах «Спасатель», «Один и без оружия», «Дежавю», «Оттепель», «Экипаж» и многих других. Поставил как режиссёр сериалы «Атаман», «Батюшка», «А счастье где-то рядом»…
– Василий, перед тобой серьёзная дата – 65, прожита большая жизнь и в театре, и кино, ты – пример образцовой судьбы: мальчик с казацкого Дона из самой простой семьи стал знаменитым артистом, известным режиссёром. Какой свой поступок ты считаешь самым главным, решающим, без которого тебя бы нынешнего не было?
– После окончания средней школы сразу ушёл в самостоятельное плавание. Мгновенно повзрослел, стал помогать сам себе и надеяться только на себя.
– Как пришла мысль податься в артисты?
– В Краснодаре не поступил в Институт культуры на режиссёрский факультет, завалился на общеобразовательных (учился в школе не очень хорошо). Возвращаясь из Краснодара на междугороднем автобусе, в кем-то оставленной газете прочитал, что в Волгограде при Театре кукол идёт одноразовый набор студентов для подготовки актёров для Театра кукол и Театра юного зрителя.
– В твоей повести «Ещё вчера» ты пишешь о неудавшемся «побеге» в Англию из любви к ансамблю «Битлз», ты с друзьями добрался аж до Измаила, но там вас «повязали». Так оно и было?
– Да, от любви к их музыке, к ним самим – никакой политики, никакого диссидентства, просто маленькие дурачки... И вот вернулся из Краснодара домой, промотав 100 рублей. Папа был зол и настаивал, чтобы я шёл работать на шахту… Я родом из посёлка Шолоховский Ростовской области. Казачий край, областной центр Белая Калитва. Река Калитва когда-то называлась Калка, там проходила историческая битва с половцами, описанная в «Слове о полку Игореве». Так вот я всё-таки хотел поехать в Волгоград. Папа не пускал, а мама настояла: «Пусть едет, а может, это его судьба».
В Волгограде я поступил, родители присылали 40 рублей, и ещё я подрабатывал в ТЮЗе монтировщиком, год отучился, а там армия – два года. Вернулся, мои однокурсники уже получили дипломы, и больше набора не было. Чтобы не расстраивать родителей, продолжал для них «учиться», а сам, чтобы выжить, пошёл на Завод тракторных деталей и нормалей учеником токаря, получил койку в общежитии и стипендию, дождался мая 1976 года, получил разряд токаря и… рванул в Москву поступать в Театральный институт.
– И какое впечатление произвела Москва?
– Москва? Что-то живое и огромное. Но я был как лошадь в шорах, у меня в Москве был товарищ по Волгограду Александр Карин, он учился на 3-м курсе Щепкинского театрального училища. Вот он меня и приютил у себя в общаге. Он и покойный актёр театра «Современник» Саша Ожигин были моими наставниками при поступлении. А проявлялось это примерно так: в какой-нибудь забегаловке вдруг предлагали встать на стул, чтобы я читал стихи или прозу. Пугал посетителей, они воспринимали меня за душевнобольного, а мои «наставники» хихикали.
– Что читал на вступительных?
– Проза – «Год жизни» Александра Чаковского, из стихов – Есенина. Пошёл по всем театральным училищам. Из МХАТа сразу выгнали (у меня чудовищный был говор), в «Щуку» взяли на второй тур к Яцкиной, в ГИТИСе – к Андрееву. Студенты в ГИТИСе, которые учились и помогали в приёмной комиссии, а именно актёр и режиссёр Виталий Максимов (потом мы с ним подружились и дружим по сегодняшний день) подсунул документы мои Табакову (а к двум мастерам в одном институте нельзя). Смотрели меня Фокин Валера и Костя Райкин, они пропустили сразу на третий тур. Когда Андреев узнал, что я хитрю, то запретил вообще поступать в ГИТИС. Но Табаков решил эту проблему и в конечном итоге взял меня на первый курс, который оказался «звёздным» и несчастным.
– Звёздным – я понимаю, а почему несчастным?
– Министр культуры Демичев запретил создание нового театра – в этом несчастье. И из 15 человек, которые пришли к финалу обучения (а поступило 25), нас навсегда покинули пятеро: Елена Майорова, Игорь Нефёдов, Алексей Селивёрстов и Артур Макаров.
– Но ты уже тогда снялся в «Спасателе»? Как происходило вхождение в кино? Говорят, Табаков специально инструктировал своих учеников, как нужно себя вести на кинопробах?
– Да нет, Табаков любил, чтобы у него спрашивали разрешения и приносили ему сценарий. «Спасатель» – это был у меня дебют, третий курс. А до этого Михалков звал меня в «Пять вечеров» на роль Славки, но Табаков не отпустил, так как я репетировал Павку Корчагина в нашем первом, дипломном спектакле «И с весной я вернусь к тебе», и только потом он отпустил меня к Соловьёву.
– А как ты объяснишь интерес к тебе таких знаменитых режиссёров, где они тебя увидели?
– Соловьёв приходил на студенческий спектакль, а Михалков обратил внимание на мою «наглость». Дело в том, что Табаков после второго курса вывез нас всех на съёмки фильма «Обломов», пристроил работать в группе. Это было в Пущине, мы помогали – «подай, принеси, пошёл вон», – ну и, конечно, участвовали в съёмках массовых сцен. А я работал в группе художников и операторов, смотрел за процессом и репетициями. На площадке Андрей Попов, Олег Табаков, Юрий Богатырёв, Елена Соловей, Глеб Стриженов!.. Однажды мы ехали в автобусе на съёмки и Никита спросил у меня: «А почему ты не снимаешься, как все ребята, в массовке?» На что я ответил: «Пусть снимаются, а я – только в ролях, и то в главных». Никита удивился такому ответу: «Да у меня в эпизодах сниматься почтут за счастье Гурченко, Басилашвили». – «Пусть снимаются», – ответил я. – «Ну ты наглец!» – сказал Никита.
И потом через некоторые время он подозвал меня и сказал, что между первой и второй серией Обломова он будет снимать «Валентина и Валентину». «Будешь играть Валентина». – «Это другое дело», – ответил я.
Потом он решил ставить «Пять вечеров»: «Будешь играть Славку». Но Табаков не отпустил, и роль Славки сыграл Игорь Нефёдов.
– А на курсе Табакова что было главным? Чего он хотел от вас добиться?
– Во-первых, он готовил (со всеми педагогами) нас для себя, для нового театра в Москве. И, конечно, вложено в нас их труда очень много. Когда Демичев посмотрел наш спектакль, он и сказал (не нам, а Табакову), что «нам новая «Таганка», новый «Современник» не нужны».
– В «Современнике» было три главных человека: Ефремов, Табаков, Волчек. Ты бы в каком порядке их поставил?
– Конечно, первый Ефремов (он был режиссёром). Табаков и Волчек при всём при том были хорошими менеджерами.
За все 40 лет Галина Борисовна ни разу не поставила на меня спектакль, и не получилось участвовать от репетиции до премьеры в её спектаклях (вводы были, но это не то). Очень много задавал ей вопросов, но ответов внятных не получал, а только раздражал. Был бы «поумней», то и роли бы были, и звание народного. А вот партнёрами мы были, и Волчек как партнёр и как актриса – супер.
– Насчёт звания народного артиста России, я слышал, что как раз твой учитель Табаков был против и потому ты не получил столь естественного для тебя звания?
– Да, мне тоже сказали, что он при утверждении звания мою кандидатуру вычеркнул: Олег Павлович никогда никому ничего не прощал. Когда он позвал меня преподавать сразу после института (он набрал новый курс уже в Школе-студии МХАТ), я отказался: чему я могу научить, если я сам ещё ничего не сделал в искусстве. Меня после показа взял «Современник», и дальше я с Табаковым не пошёл. Думаю, в этом причина. Он даже на мою премьеру «Ревизора» не пришёл. Сам мечтал сыграть Хлестакова в России, сыграл только в Праге, а я, его ученик, сыграл в Москве, да ещё в «Современнике». Ревность, а потом мелкая месть.
– У тебя было блистательное начало и в театре, и в кино, а теперь перепрыгнем в наше время. Как тебе сегодняшний театр и сегодняшнее кино? Это то, к чему мы стремились, когда хотели реформ в театре и голосовали за Горбачёва, Ельцина?
– Горбачёв, Ельцин – это отдельный и большой разговор. Одно могу сказать (моё мнение): стыдно и жаль, что они были в нашей истории. Но они были.
– Что происходит с русским театром? Вот и ты ушёл из «Современника». Почему? Ещё при Галине Борисовне. Не успели её похоронить, как назначили нового режиссёра, почему так быстро? Если эти вопросы не нравятся, я задам другие.
– Нет, не вопросы не нравятся… Этого в двух словах не объяснишь. Накопление шло годами. Был длительный период, когда Галина Борисовна не давала ролей в новых постановках. Руководству не нравилось, что я позволял себе говорить им в лицо всё, что я думаю. 11 лет без новых работ! В надежде, что мне «сломают хребет» или сопьюсь. Конечно, я не подарок, казачья кровь: и нарушал дисциплину, и срывал спектакли. Кому из руководства такое понравится? Но есть причины и есть следствия. Когда тебе всё время указывают, где твоё место! Или просто делают вид, что такого артиста вообще не существует... Так что разговор непростой. Хотя эти 11 лет не пропали для меня даром: ушёл в кинематограф, стал снимать как режиссёр. А в последние годы все мои предложения поставить спектакли в родном театре воспринимались как странная неожиданность: «А ты режиссурой занимаешься?» И ведь знали, что я снял несколько больших и тяжёлых по производству сериалов. «Атаман» – 16 серий, где одной массовки через весь сериал прошло около 9 тысяч людей. Поставил в театре Гоголя (ещё при Яшине) спектакль «А поутру они проснулись», в театре «Колесо» (Тольятти) – «Пять вечеров», в антрепризе – «Любовь и голуби» и «Соседи» («Хочу на Сейшельские острова»). А в своём театре ставит кто угодно, только не Мищенко. Ну конечно, звания «народный» тоже нет. Ну ладно, никогда не ходил в любимчиках и ничего не просил, как некоторые артисты: «Не дадите роль или очередное звание – уйду».
Просто говорить о каких-то вещах не с руки, подумают, что оправдываюсь или ещё хуже – жалуюсь и обвиняю, да ещё кого угодно, только не себя.
С Иваном Сергеевичем Бортником
– Я помню эйфорию конца 80-х, когда люди театра и кинематографисты жаждали свободы, перемен, но перемены привели к тому, что русский психологический театр сейчас изгоняется со сцены – вон теперь выдавливают Бориса Морозова из ЦАТРА – что с этим делать? Смириться?
– Русский психологический театр должен быть узаконен, как русский язык, театр должен быть репертуарным и поддерживаться государством. Все «новые веяния» должны осуществляться за свой счёт и на свои средства. Кто хочет из зрителей, пусть идёт туда и наслаждается.
– Давай о хорошем, у тебя был потрясающий взлёт: в кино – соловьёвский «Спасатель», в театре – Хлестаков в «Ревизоре», вспомни о людях, которые тебе помогали, знакомство с которыми на тебя повлияло, которым ты благодарен.
– Конечно, за мою творческую жизнь встретил много хороших людей, некоторые уже ушли, а с некоторыми продолжаю дружить и по сегодняшний день, как, например, с Вадимом Ивановичем Тумановым (ему 92 года!). Благодарность О.П. Табакову, всем моим педагогам, Г.Б. Волчек (терпела и прощала меня), драматургу Володину, писателям Астафьеву, Распутину и Окуджаве, Зиновию Гердту, Г.И. Полоке. Снимаясь у него в «Нашем призвании», встретил плеяду прекрасных актёров и замечательных людей. П.П. Кадочников, Фёдор Никитин (он снимался ещё в немых фильмах), И.С. Савина, Валерий Золотухин, Иван Бортник (дружил до конца его дней), Высоцкий (с ним мы должны были сниматься у Полоки), Михалков. Рок-музыканты: Сукачёв, Галанин, Шевчук, Шахрин. Мои крёстные дети: Михаил Ефремов, Алёна Яковлева, Нина Добрынина, Сергей Карин. И многие, многие, с кем были и длинные, и короткие встречи. И, конечно, благодарность моей жене Ольге Вихорковой, которая родила мне дочь Дашу и по сегодняшний день оберегает меня, непутёвого, и учит уму-разуму. Всем, с кем свела меня судьба, я уверен, что не зря и неспроста. Были и плохие, и хорошие, я всё равно говорю им: «Спасибо!» Так же, как и тебе, Александр, и нашей встрече.
– Ты назвал также Ивана Бортника. Его Сатин в эфросовском «На дне» – самое сильное моё театральное впечатление, а в кино абсолютный шедевр – его роль в «Родне». По-моему, гениальный был актёр. Почему, как ты думаешь, судьбы таких артистов, как Бортник, не складываются так, как должны были сложиться?
– Володя Высоцкий всегда Ивана представлял так: «Знакомьтесь, лучший артист Москвы и Московской области», – один раз я сам это слышал лично. Я его продолжаю считать одним из лучших актёров страны. Не зря Высоцкий так ценил Ивана и уважал. Это феномен. Когда я был не такой седой, меня с ним частенько путали, и я гордился в душе этим. И не раз меня это выручало в разных ситуациях, например с ГАИ. Гаишники, смотря на мои права, задавали такой вопрос: «Ты Промокашка?» Я кивал, возвращали права и говорили: «Проезжай». Также когда брал билеты на поезд, самолёт, при заселении в гостиницу. Братва, если я приезжал в какой-нибудь криминальный город, оберегала: «Если тебя кто обидит, порвём». Вот такая у Вани была народная слава.
А его Сатин – я был у него на спектакле, мне потом так захотелось сыграть эту роль – он был разный, но всегда потрясающий. Царствие ему небесное. И всем остальным, кого я знал, но кого уже нет. Не скользил, как пыль по лучу, русская душа, образованный был человек, часто «срывался», не любил фальшь, не любил актёров, которые не пропускают роль через свою душу. Ему Виктор Астафьев прислал письмо к юбилею, и в нём он просил Ивана не болеть и пожить подольше: «Ваня, ты должен сыграть моего отца, ты так на него похож».
– Ты упомянул Михаила Ефремова, что он для тебя и та беда, в которой он виновник?
– Саша, не хочется на эту тему… Одно могу сказать, что мне больно за всё, что с ним произошло. Не оправдываю и не осуждаю. Тем более что он мой крёстный сын. Если бы можно было вернуть всё вспять, я бы всё сделал, чтобы не было этой аварии. И в мой юбилей он был бы рядом.
– Какие за последнее время самые сильные театральные впечатления и от произведения киноискусства?
– К сожалению, западный кинематограф: Франция, Англия, США. Наши фильмы времён СССР тоже пересматриваю. Военные, где подлинная фактура, где подлинные лица, а не накачанные силиконом губы. Где есть подлинная жизнь человеческого духа...
– Что мечтаешь сыграть? И что поставить?
– Сыграть на театре: ну вот Сатина, Иванова (люблю Чехова), Лира... Но это мечта... Снять фильмы о Шолохове, Шукшине, военную драму моего отца и мамы (папа в первый месяц попал в окружение, был ранен и пленён, а маму, девчушку, в конце 41-го года угнали на работы в Германию, там они и встретились и полюбили друг друга. Любовь их спасла). И мою киноповесть «Ещё вчера» – в память о нашем бесшабашном поколении. Ещё хотелось бы поставить пьесы Петра Гладилина «Другой человек» и Ксении Драгунской «Дождись дождя»... Ну там что Бог пошлёт...
– Желаю, чтобы Он был к тебе милостив и чтобы хотя бы 65% задуманного осуществилось.
Беседу вёл Александр Кондрашов
* * *
Лёня Филатов работал в «Современнике» и как-то спросил меня:
– Васька, чего болтаешься по театру, нет репетиции?
– Да вот отменили, а предупредить забыли, – отвечаю я, – а вечером у меня спектакль, вот и болтаюсь.
– Тогда пойдём со мной. У машинистки заберём отпечатанные экземпляры моей сказки «Про Федота-стрельца».
Забрали экземпляры (это оказалось недалеко от моей коммуналки, где я жил), позвал Леонида зайти и попить чая... Там он мне подписал один экземпляр: «Василию в надежде сыграть Федота, а мне поставить! С уважением, Леонид Филатов».
Потом переезжали куда-то, и затерялся этот экземпляр, жаль.
* * *
Однажды «бражничали», Юра Щекочихин затащил меня в гости к одному поэту, и я ему полночи пел Высоцкого, а он внимательно слушал... Оказалось, что это Давид Самойлов. Вот и такое было...
Последнее фото с Галиной Борисовной
P.S. Уже год не работаю в труппе театра (играю только разовый спектакль «Анархия»). 19 декабря 2019-го, в день рождения Галины Борисовны Волчек, зная, что её привезут в театр, я заехал поздравить. Она была в ВИП-ложе. Не сразу узнала меня, потом улыбнулась:
– Ой, Васька.
Я подарил цветы, а Волчек спросила меня:
– Ну что? Нагулялся? Когда думаешь возвращаться ДОМОЙ?
– Да как-то не было об этом разговора, – ответил я.
– Ну, давай, давай, возвращайся...
Потом мы с ней сфотографировались. Это был наш с ней последний снимок, на котором мы в театре «Современник».
В Доме, в котором нас с ней нет.