Слава пришла к Лохвицкой буквально с первых напечатанных стихов, но и закончилась почти одновременно с её ранней смертью. Затем последовало практически столетнее забвение, когда её книги не переиздавались.
Причина трагической судьбы Лохвицкой во многом обусловлена атмосферой русского дореволюционного общества с его узаконенной мизогинией. Вступив на литературное поприще в начале 1890-х гг., вчерашняя институтка с наивным бесстрашием заговорила о запретном: о любви женщины к мужчине. И тут же навлекла на себя упрёки со всех сторон: одних шокировала «безнравственность» стихов, в которых никто не увидел бы ничего непристойного, если бы они были написаны мужчиной; других возмущала «безыдейность»: поэтесса не оплакивала страдания народа, не призывала к борьбе, даже не стремилась к равноправию. Она всего лишь хотела быть собой, не без вызова определяя свою сущность двумя словами: «Я женщина».
Тем не менее уже первый её сборник удостоился престижной Пушкинской премии. Но с «академиками» Лохвицкой оказалось не по пути. Она принадлежала к поколению старших символистов и по всей логике своего развития должна была быть причислена к ним, если этого не случилось, то скорее по причинам внелитературным.
Лохвицкая была одарена харизмой женственности. Немногие сохранившиеся воспоминания о её появлениях в литературной среде свидетельствуют о том, что её окружал ореол влюблённости со стороны одних, плотоядного любопытства со стороны других, зависти и неприязни со стороны третьих…
Смыслообразующую и роковую роль в жизни Лохвицкой сыграли отношения с Бальмонтом, диалог с которым пронизывает её творчество, отражая весь спектр чувств: от восторга до ненависти. Поэтические миры этих двух лириков устремлены друг к другу с такой силой притяжения, что по-настоящему могут быть поняты только как интертекст. Но в реальности им не суждено было соединить свои судьбы, а их первоначальная взаимная нежность переросла в своего рода поединок.
Повзрослев, Лохвицкая обратилась к религиозно-философским мотивам, но снова не была понята: оказывается, и об этом женщина не имела права говорить, не рискуя быть осмеянной. К сожалению, творческая эволюция поэтессы осталась незамеченной, её первые стихи, ещё слишком традиционные по форме, заслонили стихи более зрелые.
Безвременная кончина Лохвицкой со странной закономерностью венчала её устремленную к запредельности поэзию, однако чем-то и пугала – может быть, поэтому о поэтессе поспешили забыть. Слишком не хотелось современникам думать, что внутренний надлом, несомненно, укоротивший её жизнь, был во многом обусловлен этим тотальным непониманием, неприятием, простой жестокостью. Но к последующим поэтессам критика была намного мягче.
Уже после её смерти женская поэзия пережила заметный всплеск. С новыми завоеваниями женщин-поэтов достижения Лохвицкой уже казались скромными. Однако нельзя не видеть, что женские образы Серебряного века, все эти колдуньи, монахини, нереиды уже были у Лохвицкой. В сущности, это она ещё до Ахматовой «научила женщин говорить» и, сама сгорев, проложила для них дорогу.
Татьяна Александрова, доктор филологических наук