Арест состоялся 50 лет назад, 12 февраля. Писатель был доставлен в «Лефортово». А на следующий день его вывезли самолётом в Западную Германию. А спровоцировал все эти события выход в конце 1973 года в Париже первого тома художественного исследования «Архипелаг ГУЛАГ».
Но была ли эта работа Солженицына для Кремля неожиданным сюрпризом? Нет. Ещё 12 декабря 1968 года председатель КГБ Юрий Андропов доложил в ЦК КПСС, что писатель подготовил «Архипелаг…» объёмом 800–900 машинописных страниц. Он сообщил:
«По данным, полученным из окружения СОЛЖЕНИЦЫНА, в рукописи излагается «история советских лагерей для политзаключённых» от 1917 года до шестидесятых годов. Произведение, якобы обладающее «огромной взрывной силой», доставлено в Москву и помещено в нескольких тайниках. К выпуску в так называемом «самиздате» пока не предназначается…»
На записке Андропова остались росписи двух главных пропагандистов КПСС: Михаила Суслова и Петра Демичева.
Похоже, власть и писатель продолжали искать компромисс. Но каждая сторона тянула одеяло на себя.
Чтобы как-то обуздать Солженицына, власть в конце 1969 года организовала процесс по его исключению из Союза писателей. Но художник после этого не присмирел. Наоборот, он получил поддержку Запада: не случайно ему вскоре присудили Нобелевскую премию.
К слову: Солженицын очень хотел лично получить награду, но он опасался, что Кремль мог его потом не впустить в страну, поэтому писатель попросил дать ему гарантии в последующем въезде в Москву. Однако власть ничего ему не пообещала, и он отказался выезжать на вручение Нобелевской премии в Швецию.
Впервые вопрос о высылке Солженицына из страны встал 5 ноября 1970 года на Секретариате ЦК КПСС. Соответствующие структуры получили задание подготовить нужные документы. Но неожиданно для одного из инициаторов этой идеи, Петра Демичева, за писателя вступился министр внутренних дел СССР Николай Щёлоков, который считался личным другом Брежнева. Главный милиционер страны высказал своё мнение, что «проблемы Солженицына создали не умные администраторы в литературе». Министр предложил, во-первых, дать писателю квартиру в Москве, чтоб он перестал скрываться на даче виолончелиста Мстислава Ростроповича, и, во-вторых, поручить переговорить с художником кому-то из видных руководящих работников с тем, «чтобы снять у него весь тот горький осадок, который не могла не оставить травля против него».
Но Щёлоков встретил со стороны Демичева и ряда других секретарей ЦК непонимание. Имей он тогда статус члена Политбюро, он бы своего добился. А так он оказался в меньшинстве.
Вновь вопрос о высылке Солженицына возник весной 1972 года. В роли подстрекателя выступил помощник Брежнева по международным делам Андрей Александров-Агентов. 24 марта он предложил шефу: «Не решить ли сейчас, в спокойной обстановке, когда вокруг личности Солженицына нет никаких «ЧП», никаких скандальных сенсаций, – вопрос о лишении его гражданства СССР и выдворении за пределы страны».
Но Брежнева науськивал на Солженицына не один Александров-Агентов. Вспомним, как проходило 30 марта 1972 года обсуждение на Политбюро сообщения Андропова о пугающих фактах национализма на Украине, которые более пяти лет скрывал от Москвы тогдашний руководитель Украины Пётр Шелест. Вдруг ни с того ни с сего первый секретарь Московского горкома Виктор Гришин бросился в атаку на Солженицына и предложил выслать писателя из столицы. Курировавший в ЦК тяжёлую промышленность Михаил Соломенцев пошёл ещё дальше: он выступил за высылку художника из страны, с чем тут же согласились Андрей Кириленко и Алексей Косыгин. Под давлением коллег Брежнев вынужден был дать задание проработать вопрос о возможной высылке Солженицына с юридической точки зрения.
К слову: на другом заседании Политбюро, 14 апреля 1972 года Брежнев уже сам донельзя обострил вопрос о писателе. «Солженицын, – заявил он, – всё более нагло ведёт себя, пишет всюду клеветнические письма, выступает на пресс-конференциях. Он очень озлоблен. Надо принять в отношении его решительные меры». Разговор тут же продолжил Андропов. Председатель КГБ заметил: «Видимо, надо его (Солженицына. – В.О.) лишить советского гражданства. Путь шведы примут его к себе».
Однако никакие конкретные действия в этом плане власть так и не предприняла. Почему? Во-первых, в Политбюро не было единства по вопросу о Солженицына. Более других лавировал Михаил Суслов. Видимо, у него имелись свои виды на этого писателя.
Не всегда последовательно вёл себя и Андропов.
Здесь пора выяснить, что партаппарат не устраивало в Солженицыне. Сегодня уже известно, что политику в отношении писателя вырабатывал не какой-то Михаил Соломенцев или Иван Капитонов. И даже не пропагандист Пётр Демичев. Соломенцева, Гришина, Кириленко, некоторых других членов высшего партруководства кукловоды просто втёмную использовали. Они сознательно распускали слухи: мол, писатель – неисправимый антисоветчик, якобы мечтающий разрушить нашу страну. Подзуживали же советских вождей скрытые либералы, сидевшие в партаппарате вроде на маленьких должностях помощников и референтов, но в реальности имевших огромное влияние на своих боссов. Вспомним хотя бы многолетнего помощника секретаря ЦК Бориса Пономарёва – Анатолия Черняева. Вот уж кто люто ненавидел Солженицына. А за что? За приверженность национальному духу. 5 апреля 1973 года Черняев записал в свой дневник, как опасны стали носители национальных традиций. И к этим носителям он в первую очередь отнёс Солженицына. По его мнению, писатель представлял большую опасность для либералов и значит художника следовало любыми способами вывести с поля идеологической битвы. Не поэтому ли он через Пономарёва, Александрова-Агентова, других помощников генсека, в частности, Цуканова и Самотейкина пытался давить на Брежнева? И кое-чего в этом плане Черняев со своими коллегами добился.
В конце лета 1973 года подчинённые Андропова совершили большую ошибку: нагрянули с обыском к одной из машинисток писателя. Та испугалась, указала место, где хранила один из экземпляров рукописи «Архипелага», а потом повесилась.
После самоубийства машинистки у Солженицына сдали нервы. Он послал на Запад сигнал и разрешил печатание первого тома «Архипелага». Но одновременно попытался подстелить соломки.
5 сентября 1973 года Солженицын послал большое письмо Брежневу, в котором попросил власть прежде всего допустить «свободное искусство, литературу, свободное книгопечатание… философских, нравственных, экономических и социальных исследований, ведь это всё будет давать богатый урожай, плодоносить – в пользу России, но и вас же, вы же русские интересы будете представлять».
Однако далеко не все члены Политбюро оказались готовы прислушаться к предложениям Солженицына. В Политбюро усилилось давление уже на Брежнева, чтобы генсек наконец определился в своём отношении к писателю.
В той ситуации Андропов продолжил свою игру. 12 декабря 1973 года он направил в ЦК записку с предложением усилить воздействие на Солженицына и навязать писателю свою линию. С одной стороны, главный чекист хотел применить в отношении художника 70-ю статью уголовного кодекса, которая предусматривала лишение свободы и ссылку. С другой, он считал, что Кремль мог бы после предъявления писателю обвинений заменить арест выдворением его из страны, для чего запросить въездные визы для художника у властей Швеции, Швейцарии, Дании и Ливана. Кстати, Андропов не исключал отказ иностранных государств принять у себя Солженицына и пытался просчитать возможную реакцию писателя на это. Вывод Андропова был таким: Солженицын после разговоров о возможном аресте и нежелании Запада принять его мог бы «пойти на некоторое снижение своей враждебной активности и сокращение связей с антисоветскими кругами за рубежом».
Почему же план Андропова не сработал? Из Парижа пришла информация о выходе там первого тома «Архипелага…». Андропов вынужден был 2 января 1974 года внести в ЦК новую записку с предложением «начать через специальные органы немедленный зондаж мнения руководства одного из дружественных нам государств о возможности принять туда Солженицына».
Через пять дней этот вопрос был вынесен на обсуждение Политбюро. Почти все члены советской верхушки выступили за срочное применение к писателю административных мер. Косыгин вообще стал настаивать на немедленной организации суда над Солженицыным и последующей его высылкой, но не за границу, а в Верхоянск на полюс холода. И только Суслов пытался остудить горячие головы. Он считал, что аресты и суды следовало отложить. На том этапе требовалось другое. «…надо, – убеждал Суслов своих соратников по Политбюро, – подготовить наш народ, а это мы должны сделать путём развёртывания широкой пропаганды».
Остановились на том, что Андропова и генпрокурор Руденко займутся составлением сценария привлечения Солженицына к судебной ответственности.
Дальше начались закулисные игры. Андропов предпринимал определённые усилия по своей линии. Не сидел сложа руки и Суслов.
В Российском архиве новейшей истории (РГАНИ), в фонде Суслова отложилось весьма интересное дело. Его полное название: «Черновые записи М.А. Суслова, информационные материалы ТАСС, вырезки из журналов и газет по поводу появившейся на Западе очередной антисоветской книги А. Солженицына «Архипелаг Гулаг» и в связи с выдворением его из Советского Союза».
Большую часть этого дела составили материалы из «Служебного вестника иностранной информации ТАСС» за январь-февраль 1974 года. Этот вестник получала только советская верхушка и в некоторых случаях – руководители отделов ЦК КПСС и отдельные министры. Так, те номера вестников, которые содержали информацию о Солженицыне, в первую очередь рассылались секретарям ЦК М.Суслову, П.Демичеву, Б.Пономарёву, К.Катушеву и заведующим отделами ЦК К.Черненко и В.Шауро и и.о. руководителя Агитпропа Г.Смирнову.
Я бы выделил несколько номеров вестника. Сначала отмечу номер за 21 января 1974 года с ответами Солженицына иностранным журналистам. Уточню: иностранцев интересовало отношение писателя к мировому общественному мнению и что художник ждёт от советских властей. Солженицын сказал, что в отличие от братьев Жореса и Роя Медведевых он не собирался терпеливо, на коленях ждать, когда кто-то сверху спустит в нашу страну реформы. А на другой вопрос он ответил: «Я сам и моя семья готовы ко всему», что не мешало ему приступить к окончательной редакции второй части новой книги «Октябрь 1916».
29 января вестник дал подробное изложение статьи Эрвиго Зилбера из еженедельника «Гардиан» об «Архипелаге…».
Самый интересный номер секретного вестника за номером 31 появился 4 февраля – с информацией корреспондента Ассошиэйтед Пресс из Мюнхена о заявлении западногерманского канцлера Вилли Брандта в поддержку Солженицына. В вестнике подчёркивались слова Брандта: «Солженицын мог бы свободно жить в Федеративной Республике Германии и работать здесь без помех».
А теперь вспомним, как тогда Кремль относился к Брандту. Он считался чуть ли не ключевым нашим союзником на Западе. У Москвы с ним были весьма тёплые отношения. Поэтому, когда Брандт на весь мир заявил, что Солженицын мог бы без помех работать в ФРГ, всё стало понятно: Москва и Бонн обо всём кулуарно договорились. Ну не мог в 1974 году руководитель Западной Германии ради одного, пусть и очень крупного писателя пойти на новую конфронтацию с Советским Союзом.
Дальнейшее оставалось делом техники. Солженицына арестовали 12 февраля. А на следующий день его посадили на самолёт, чтоб вывезти в ФРГ. А вдогонку Кремль издал указ о лишении писателя советского гражданства. И тут же последовала реакция Бонна, о которой незамедлительно был проинформирован Суслов: ему 13 февраля из ТАСС поступило дополнение № 1 к секретной сводке зарубежной информации. В дополнении приводилось краткое заявление представителя Брандта по вопросам печати – Фон Вехмера. Западногерманский чиновник сообщил прессе: «Наше правительство было уведомлено советским правительством о том, что Солженицын выедет за границу. Наше правительство заявило, что оно согласилось принять Солженицына. Солженицын ещё не прибыл сюда». После чего Фон Вехмер попросил журналистов не задавать ему никаких вопросов.
Как же на всё случившееся отреагировали в нашей стране и в мире? Понятно, что официальная советская пресса полностью одобрила высылку Солженицына. А неофициально? Два заявления в очень узких кругах сделал известный математик Игорь Шафаревич. Но кто услышал этого учёного?
Кремль беспокоила реакция Запада. Но предварительная обработка нашими службами влиятельных людей сделала своё дело. Западногерманское издание «Франкфурт Рундшау» сообщило: «Советское государство вырвало из рук Солженицына корону мученика, к которой он всё более откровенно стремился». По мнению этого издания, Кремль сбросил с себя «проблему Солженицына». Москва достигла того, «чего она никогда не сделала бы с помощью судебного процесса». И это было сущей правдой.
Скорей всего, высылка Солженицына из СССР отвечала интересам самых разных сторон. Нельзя исключать того, что она преследовала далеко идущие цели. Ведь посмотрите, как потом писатель повёл себя в эмиграции. По сути, как агент русского влияния, как проводник русской линии и как предвестник будущих перемен в России. На Западе он чуть ли не с первых дней стал свободно проговаривать те мысли, которые должны были подготовить нашу страну к «смене вех». Суслов не случайно сохранил в своём архиве информацию о публикации в Париже письма Солженицына советским вождям, от которого осенью 1973 года отмахнулся Брежнев. Напомню, о чём писатель вёл речь. Он предлагал Кремлю отказаться от марксизма-ленинизма и вернуться к национальному курсу и к православной религии.
Позже Москва разрешила жене Солженицына выехать с детьми к мужу на Запад. 27 марта 1974 года она сделала заявление: «…но мы вернёмся».
Так оно и произошло. Спустя два десятилетия Солженицын и его супруга вернулись в Россию.