В Литературном институте им. А.М. Горького впервые прошёл поэтический конкурс «Новые имена». Наши студенты решили в конце каждого учебного года «подводить творческие итоги» и определять лидеров. Институт поддержал эту идею, и авторитетное жюри из руководителей творческих семинаров и преподавателей путём рейтингового голосования определило лучших поэтов Литинститута. Мы рады познакомить читателей «ЛГ» со стихотворениями лауреатов 2019 года. Поздравляем ребят и их руководителей! Ждём «Новых имён - 2020»!
Председатель жюри, Ректор Литературного института им. А.М. Горького Алексей Варламов
***
Мы вышли ночью. Лето бабье
мышиной сжёвано возней,
и хлещут косо неба хляби
на этот город показной.
Из погребов с пустым карманом
бредём, мешая смех и вздор,
а души рвёт в бою неравном
голодный до житья простор.
Он разбивает осень в клочья,
к утру и нас простынет след,
текущий воздуха глоточек
отпит, погублен и воспет.
Через мирскую перепонку,
как сквозь набрякший потолок,
уже сочится струйкой тонкой
развоплощенья ветерок.
Раствор, готовый разориться,
распад с дыханием свести,
проникнуть жертву и убийцу:
ей – время тлеть, ему – цвести.
Ну, а пока не зачерпнуло,
не выхлестало нас до дна,
поднимем чашу черепную
за то, что песня нам дана.
Она горит огнём Фалерна,
в ней заклинают и поют
бессмертия залог, наверно,
у бездны стоя на краю.
И если вечностью пожрётся –
о чём вздыхать, кому жалеть?
Все исчезает, остаётся
звёзд ледяная круговерть.
Диптих
…куда ни поверни – дойдешь до Моховой.
Е. Рейн
I
Бродить по пустым переулкам,
забыться, войти в поворот,
а там затеряться рассудком,
и страхи свои побороть.
Не помнить ни часа, ни года.
Быть может весна – не весна.
Пускай по небесному своду
корабликом ходит луна,
пусть воздух прозрачен и влажен
и близится первый вдох –
так полнятся медные чаши,
и в холст проникает мазок.
II
Нам девы клубок накрутили,
и нить бесконечно длинна.
Куда бы мы ни угодили,
в руке только пряжа одна.
Ветвятся во тьме коридоры:
вперёд или тотчас назад?
Юнцы взбороздили просторы,
но временем путь их разъят.
Им выпало с тенью бодаться,
дразнить озверелых богов.
Для ярых безудержных танцев
жрецы оседлали быков.
И мы продерёмся сквозь чащи
и тонкую нить сохраним.
Цикад всюду стрёкот скворчащий
с кипучим прибоем сравним.
Мерцают два огненных глаза,
и тонет в крови лабиринт, –
так чернофигурная ваза
то тлеет, то густо горит.
Путешествие из Москвы в Петербург
Володе Зейкану
За десять дней до сентября,
покуда живы хлорофиллы
и с неба льётся для тебя
бальзам почти невыносимый,
припомни этот странный год,
проснись, предугадай столетье
катастрофических невзгод
и век своей нелепой смерти.
Возьми билет в один конец,
минуй облавы и заставы:
когда ты больше не жилец,
ничто вернуться не заставит.
Под бой колёс, под боль желёз
езжай туда, где проще спиться,
где каждый пёс знаком до слёз
и по ночам от грёз не спится.
Найди там прежнюю любовь,
как наш Евгений – вдруг рассмейся...
но к полночи, из носу кровь,
к больной Неве несись как мессер.
К дорожке цвета серебра
пройдя вдоль старого причала
умри или живи сначала
за десять дней до сентября.
***
Унылая пора: живёшь с оглядкой
на снежник вдоль облупленной ограды.
Длиннее тени, горше променады,
по вечерам пьёшь чай вприглядку.
И приучаешь чувства к распорядку,
когда тебе давно нигде не рады.
Покуда пламенеют листопады,
благодаришь грядущее украдкой.
Так и живи блаженно одинок:
се человек, честной его итог,
не позавидуй участи Вараввы.
И душу неизменной сохрани
сквозь медные и тягостные дни,
как по огню прошедший град стоглавый.
***
Чистый лист песка.
Бунтующее море не оставляет следов — письмена, города...
Монументальный мальчик – лицо в профиль,
чёлка волной, движение против;
время, застывшее в камне, ностальгический вечер.
Это такая игра – лукавый ветер
откуда-то издалека приносит вести,
ты слушаешь, делаешь вид, что не понимаешь, но...
Монументальный мальчик – лицо в профиль;
беседка, ступени к морю, ветер против;
время, застывшее камнем, волной смыто.
Чистый лист песка.
***
Шила матушка одеяльце лоскутное
сыночку малому,
под лампадкой спину гнула.
Мужу пьянице соленьями сладкими,
пирогами травяными угождала.
А заутрене-то не в храм – в поле-полюшко,
а сыночек-то дома сам, горе-горюшко.
Рай нищих – весенний луг,
прими нас, бездомных, безрадостных,
твой неприхотливый уют сладостен.
***
Расстелем постель, уляжемся спать,
точно весенний луг – кровать,
будто бы корни, трав побеги – наши уставшие ноги.
Словно бы небо, полное неги для многих.
Если павших цветов пыльца – перина уставшему телу,
небо, что тканью лоскутной звездится,
нам стелют?
Выйди в луг за стеной, гой еси!
Всюду даль, глубина, пространство.
Тихо-тихонько произнеси: «Господи, здравствуй!»
***
В придуманном нами мире – туман,
вымышленные имена на запястьях.
Читаю твоё имя, проговариваю вслух — мне нравится.
Да, был такой царь в Древнем Египте,
нет! мудрец в Древнем Риме...
в древнем мире.
Моё имя неизменно, начинается на «Э» и не заканчивается.
На мне серое платье в тон тумана,
здесь можно ходить босиком
и не бояться змей,
а яблоки я не люблю.
***
Бесконечная тишина в глубине неба:
звуки тают, не пройдя и середины пути.
О, тень моя! Плыви в вышине, где тихо и тайно...
Тени тянутся за реку, за небо – вечность, как обещание жизни.
Нет больше тьмы и боли больше нет, всё прощает миру душа.
Ты – небо, плывущее само в себе,
Безымянное дерево, растущее посреди тишины – её неясный голос.
* * *
Портится весенняя погода,
И приятно мне в окно смотреть;
Стало вдруг, в любое время года,
Как-то слишком просто умереть.
Гром над лесом, ласточки над полем,
Радость приближения грозы;
На мгновение запахла морем
Яма возле лесополосы.
Я подозревал, что на закате
Лес похож на старую кровать.
Только б не в облупленной палате,
Только б не в больнице умирать.
* * *
Солнце незакатное, тростинка,
У реки забытый узелок,
На скамейке томик Метерлинка,
Под рубашкой летний холодок,
Тачка проскрипела вдоль забора,
Плавают покрышки под мостом,
Отголосок ангельского хора
Пролетел над миртовым кустом,
Утопает в зелени калитка,
Я тебя до двери провожу,
Отголосок облачный, пылинка,
Посмотри, я слов не нахожу.
***
Железный полдень. Римские законы.
Плащи и посохи. Патриции. Сенат.
Дороги строятся – уходят легионы.
Республика. Второй триумвират.
Дороги солнца – римские дороги.
За Рейном – варвары. За Рейном – перевал,
А дальше – тьма. Моря и полубоги.
За мифом миф, за валом – новый вал.
Плывут косые волны в синей пене,
На гребнях призрачный огонь горит.
Колючий воздух. Северные тени –
Одна из них со мною говорит.
***
Белый кипарис на чёрном камне,
Волн беседа, лунные пути,
Долгий пирс, я открываю ставни,
Чтобы запах ночи обрести,
Корни вьются, щёлкают цикады,
Амфоры и жемчуг в толще вод,
Спой мне гимн сухого винограда,
Чтобы урожайным стал мой год.
Ночь длинна, но звёзды освещают
Путь от дома до – конца веков,
Вороны триеру провожают,
Пастбище баюкает быков.
***
Я вернусь к тебе, чудесный город,
В шум таверн на каменном холме,
В тайниках твоих – гефестов молот,
На вершинах – облако в огне.
Встану в полдень в тень Ареопага,
Смою пыль с сухих горячих рук,
Вспоминаю римский акведук,
И песчаник на краю оврага…
С детства болен я тоской по морю,
По ветрам, несущимся на Трою.
***
Что же души так просятся миру остаться в гостях,
Когда дом без того обречён на ненастья и беден…
И тревожная бабушка топит ненужных котят,
А котята как дети, несчастные мамины дети.
А котята как дети, но, болью упёршись в ребро,
Прощено первозданное право на горечный воздух.
Обманувшись в объятиях сна непонятной игрой,
Тают жизни, но кто-то стоит над котятами. Возле
уносящей забвенья, стирающей память воды.
В каждом ныне живущем внутри умирает котёнок,
В каждом тонет попытка уйти навсегда молодым,
Словно чей-то ребёнок на речке в тот день неспасённый
старший брат до рождения младшего стёр за собой,
став в глазах своей мамы и брата всегда утонувшим,
детство скинув с игрушками в свой именной коробок,
только мокрый (как дождь),
как котёнок просящий о суше.
«Дайте воздуха, воздуха дайте хотя бы глоток»,
но, свернувшись клубочком под смертью, как под одеялом,
сколько было собратьев людей
и собратьев котов.
когда мать их дарила природе и в путь провожала.
не хотела, боялась той мысли, что, чуть отойдя,
неприимный мирок вдруг одряхнет, навек обесцветит...
И тревожная бабушка топит ненужных котят,
А котята, как дети, несчастные мамины дети.
Небо дарит простор. Рваный фантик, смирившийся с этим,
улетает за пылью матрасов вослед облаков.
На перронах, платформах счастливые мамины дети,
словно взрослые, ждут свой уставший и чёрный вагон.
Как большие роняют бычки и несут чемоданы
(небо ясно и словно опять этот мир необъят)
и сверяют часы, словно, вправду, страшась опозданий.
А вообще, ничего не страшась, ничего не боясь.
Взором долго искать горизонт. Ждать, что толком не зная,
как в кино, там, где в театре все смотрят зачем-то в бинокль.
Только мама, что летом опять, как всегда, отпускная,
улыбнётся по-доброму, скажет негромко «сынок».
Только мама с внимающим взглядом промолвит «дочурка»
(память дрогнет нечаянно, словно сгустят небеса).
Сколько брошенных и непотушенных в урне окурков.
Сколько разных людей и детей утром, в восемь, приходят в детсад.
Это значит, что все мы, счастливые мамины дети,
Улыбаемся солнцу и солнце в ответ неспроста.. .
Только небо и ветер за нами.
...шагать и бродить по планете,
вырастать, умирать, уходить, умирать, вырастать.
Это значит, что все мы, любимые мамины дети,
улетим и уйдём насовсем далеко-далеко.
Мы уедем, возьмём свой билет и, конечно, уедем.
На перроне нас встретит уставший и чёрный вагон.
***
Однажды мне нарисовать
Предложат дом, где умирать,
Предложат пароход во тьму
Ни с кем, один и одному
Где медленно старея мать
Не сможет мне рукоплескать,
Где крёстный мой и мой отец,
Где Дима с Дашей наконец,
Где фразы сказаны в бреду
И я иду и я иду
* * *
Экзюпери падает
Прямо в счастье.
Единственное
Для него возможное.
С улыбкой произносит:
«Вот и всё».
***
В этом
(Калейдоскопе со звёздами,
Подсолнухе,
Что украсит любое детство,
Странном испанском поэте,
Понимании,
Что так и должно быть)
Вся ты.
***
Вспышка.
И ты исчезнешь,
Если не обниму.
***
Мне приснилось,
Как мы с тобой
Хоронили кошку,
Которую не завели,
Потому что расстались.
***
Мне некуда ставить книги,
Которые я не читаю.
***
Слушая Сэма Кука,
Сидя на кровати
В восемнадцатом году,
Кайфую от звука
Голоса. Кстати,
Счастлив в этом аду.
***
Маленькие города
Переезжают в большой
Пульсируют
Ездят в метро
Закупаются в Дикси
Пытаются с кем-нибудь
Подружиться
По-настоящему
Боятся сказать глупость
Смотрят назад
Вернуться не могут
Поскольку сами уже другие
Чужаки, чужаки
Со временем гаснут
Из-за нехватки тепла
Становятся тенью
Себя
Люди, что являются
Большим городом с детства
Изначально устали
Они всё видели
Всё знают
У них потухший взгляд
От переизбытка жизни
Насыщенной до изнеможения
Шум, суета
Они бы хотели
Перебраться в посёлок
На черноморском побережье
Но что-то их сдерживает
Ждут пенсии
Может показаться
Что они мертвы
Это не так
Хотя
* **
Расскажи мне сказку
Хоть какую,
Но лучше если б там был волк.
Ни добрый, ни хороший –
Настоящий.
Слушаю и замолкаю (смолк).
Анастасия Кузьмич
***
Е.
...реки давным-давно обратились вспять,
вьётся лозою лопнувшая струна.
Князь мой давно не может спокойно спать:
князю годами снится война, война.
Реки мелеют, вытоптаны поля;
кости давным-давно поросли травой.
В княжьих кошмарах – выжженная земля
да грозовое небо над головой.
Кони Охоты призрачны и быстры,
вьюги летят по царствам и городам.
Войско идёт к востоку и жжёт костры,
а по пятам за войском идёт беда.
В войске уже никто не считает дней:
войско давно мертво в ледяном кольце.
(Князь говорит о рыцарях и о ней –
отблеск костра лежит на его лице.)
Пахнет дождями, время летит вперёд,
духи по залам ходят неслышным шагом…
Князь мой молчит и смотрит – глаза как лёд:
войско разбито. Замок давно в осаде.
Верным – сражаться, гибнуть и жечь костры;
мне – ледяное сердце держать в горсти.
Вот, поглядите,
я принесла дары –
а вы научите,
как мне его спасти.
Восточное
Продавец благовоний закрыл свой рот,
и становится воздух лазурно-синим.
В покосившемся доме, что у ворот,
Зулейха пересчитывает цехины.
Слишком мало заплачено за труды
(благовонья горчат, надоело платье…)
В драгоценной беседке, что у воды,
Старый шах пересчитывает проклятья.
Под огромной и круглой, как шар, луной
муэдзин в полудрёме бормочет сунны;
в покосившейся хижине за стеной
в пляске дэва считает шаги колдунья…
Старый путник с ворчаньем уходит прочь –
мол, живут, беззаконные, землю топчут…
В золочёном Багдаде в глухую ночь
Азраил
пересчитывает
усопших.
***
D.
Ускользает из руки пряжа,
расцветает по весне поле.
Слышишь, мать меня бранит, княже –
мол, нельзя тебя любить боле?
Старый батюшка глядел хмуро:
«Распустила, – говорил, – крылья!
Приглядись-ка к женихам, дура!
Колдуну твоя любовь – пылью».
Вся округа, сговорясь словно,
ходит парами – мол, я хуже.
Только птицы мне поют с кровли,
а черешни расцвели в стужу.
По округе говорят робко,
мол, чудовище, злодей, ворог.
Я сплету из бересты лодку,
алой нитью разошью ворот.
Мне в чащобу не ступить шагу –
зачарованы мои тропки.
Плачет путник у реки старый:
через реку не плывёт лодка!
…всё печальней становлюсь, тише
и забросила давно пряжу.
Я бы птицей за тобой – слышишь? –
да пропустишь ли меня, княже?
Отворю я на заре ставни,
провожу твоих людей взглядом.
Как убьют тебя в бою, славный,
пусть положат и меня рядом.
***
Громкие кличи по всему миру:
«пало чудовище», «разбит враг».
Город изгрызен, как кусок сыра,
город изорван, как чужой флаг.
Славным войскам под вороньи вопли
Грабить столицу да пить кумыс.
город разграблен, сожжён, растоптан.
В городе полчища серых крыс.
Город пылает в закатном свете –
марево плещется и дрожит;
в городе воет по-волчьи ветер.
Город изранен.
Но город
жив.
Путь на север
Р.Р.
Ни следа на тропах от ног твоих, и ты снова проходишь за кругом круг.
Королевна, ты слышишь, как лес затих? Не играй с судьбой – возвратись на юг:
там не будет тьмы и ужасных снов, там беспечен смех и легки пути…
Если ты обернёшься на звук шагов, даже я не сумею тебя спасти.
Если голосом детским заплачет тьма – уходи, не слушай и не жалей:
так десятки отважных сошли с ума, навсегда затерялись среди теней.
Если путник придёт к твоему костру – хоть в полночный час, хоть при свете дня –
не веди его в освещённый круг, и, пока не уйдёт, не гаси огня…