Эрдни Эльдышев,
Калмыкия
Седой журавль
Не торопись, журавль седой,
Направить прочь крыла.
Ведь эта степь тебе бедой
И радостью была.
Мы не искали грешных благ,
И на родной земле
Ещё горит наш жёлтый флаг
В промозглой лютой мгле.
И веру, что была судьбой,
У нас забрать не смей.
Мы за неё ходили в бой
И умирали с ней.
Не торопись, журавль седой,
В заморский тёплый край.
Душа не станет молодой,
В чужой поверив рай.
Степным бурханам помолись
За Родину и нас.
Припомни, поднимаясь ввысь,
Свой сокровенный час.
Не торопись и не спеши...
Печаль и грусть развей.
Твой громкий крик не заглушит
Зов Родины твоей.
Перевод с калмыцкого Евгения Семичева
Адам Ахматукаев,
Чечня
Сын и мать
Судьбою сына в город унесло,
Глаза не кажет в горное село,
Где извелась в пустой надежде мать:
Неужто не вернётся сын опять?
Давно уже единственный, родной
Идёт по жизни стёжкою иной.
И ничего для сына – вот беда –
Милее нету нового гнезда.
Истосковалась, истомилась мать,
Но сына продолжает защищать.
Когда летит в него укоров град,
Твердит она, что сын не виноват.
Судьбою сына в город унесло,
Глаза не кажет в горное село.
Так тяжек путь ему в родимый дом!
А мать, могла б – пошла б к нему пешком…
Но возвращает бедную назад
Стул, где лекарства горкою лежат
И караулят скорбную кровать,
Которой скоро смертным ложем стать…
Судьбою сына в город унесло.
Теряет мать последнее тепло.
На кладбище чужие понесут.
Да будет справедлив Аллаха суд!
Перевод Юрия Щербакова
Мурадин Ольмезов,
Кабардино- Балкария
Тень
Тень моя,
что при мне была неотлучно,
за то, что я не давал
одной ей и шагу ступить,
вдруг на меня осерчала –
взяла да ушла.
Если заметите вы
одиноко бредущую тень,
ей передайте:
прощенья прошу,
что долго её обижал,
жду, чтоб вернулась назад.
Выйти из дома теперь
ночью только и можно
или в самую хмарь.
Вы же, без тени увидев меня,
сразу святым назовёте,
а я обманщиком быть не хочу.
Или, что хуже,
полиции в руки попасть.
Тут же возьмут под арест:
инопланетный
шпион.
Потом объясняй им,
с паспортом в руках,
что ты гражданин РФ
и живешь по адресу:
360000, КБР, г. Нальчик,
и что ты писатель,
автор 20 книг,
и что тебя читают
даже во Франции.
Эй, люди добрые!
Тень помогите найти!
Кто я без тени,
что?
Абу Исмаилов,
Чечня
Предчувствие
Я увидел, как крушились горы.
Я услышал, как рыдал Старик.
Заглушив пустые разговоры,
Совести раздался тихий крик.
Тот февраль, жестокий и холодный,
Вышибить его слезу не смог.
В сердце том, железном, кто сегодня
Растопил слезящийся комок?
Молится седой Старик и плачет,
К мудрости взывая тех и тех:
– Помните Аллаха, а иначе
Гнев его обрушится на всех!
Пусть исчезнут ложь, обман, притворство,
Славословье, раболепство, лесть!
Пусть всегда горят в душе у горца
Имя Бога, Родины и честь!
Дай нам вырваться из волчьей пасти!
Остуди холодною струёй
Тех, кто вверх карабкается к власти,
Тех, кто уже катится с неё!
В августовском небе тучи тают,
Открывая нам мерцанье звёзд.
Кто не слышал, как Земля рыдает?
Кто не видел стариковских слёз?
Это плачет не старик-чеченец –
Сердце начинает понимать –
Плачет не родившийся младенец,
Сына не дождавшаяся Мать.
Обо всём Аллах предупреждает:
В темноте предгрозовой Ночи
Для глухого Молния сверкает,
Для слепого в небе Гром гремит.
Я увидел, как крушились горы.
Я услышал, как рыдал Старик.
Заглушив пустые разговоры,
Совести раздался тихий крик.
Магомед Насрулаев,
Дагестан
Родина
Родины моей цветы –
Краше на планете нет.
Преисполнен доброты
Праведный её рассвет!
Родина моя всегда,
Хоть вокруг меня темно,
Путеводная звезда,
Озарённое окно.
Родины моей венец –
Краше на планете нет.
Я пожизненный певец
Золотых её побед.
Детства и любви мотив –
Эхо правды и тепла,
Потрудись, покуда жив,
Чтобы Родина цвела!
Майсарат Магомедова,
Дагестан
Дочери
Не печалься, дочка, коль тебя
Неудача нынче зло гнетёт.
Счёт один победам и скорбям –
В мире всё течёт и всё пройдёт.
Мир прекрасен – в нём ты жить спеши,
Умножая свет своей души.
И не думай о грядущем и былом,
А сегодняшним живи, родная, днём.
Не грусти, прошу, молю тебя,
Будь всегда весёлой, жизнь любя,
Все твои печали мне отдай –
Я привыкла к боли, так и знай.
Неизвестно, что в судьбе грядёт,
Быть может, рок ещё сильней побьёт.
Ты живи, судьбину не кляня,
Чтоб страдать умела – без меня.
Миясат Муслимова,
Дагестан
Я есть
И думалось: истрёпаны слова,
и нечем чудо выразить в наш век.
Привычно всё: зелёная трава,
осенний дождь, и неба синева,
и море за окном, и первый снег…
И первый снег? Так вот он, за окном!
Летит с небес и кружит мотыльком,
И вьётся у ресниц, как белый овод,
Метёт, метёт, и в белом тонет город.
Где серость зданий, улиц маета?
И шум авто, и рытвины в асфальте?
Всё начинаем с чистого листа
Под снежный бал Антонио Вивальди.
И белый снег с небес – благая весть:
«Я есть!»
Как будто сброшен тягостный покров
И было всем души своей явленье.
О, как прекрасно может быть смятенье,
Рождённое явлением снегов…
Энвер Хохоев,
РСО – Алания
Монолог горного родника
У кого не болит, тот и не стонет.
Народная мудрость
Моё каменное сердце тихо стонет.
Не ведут ко мне на зов гармони
По весёлой, по заветной по тропинке
Молодую, словно утро, осетинку.
Знает сердце: моё горе безысходно –
Не танцуют, не играют больше «Хонгæ»*,
Не топчут сапожками бережок…
В памяти нашей – ты наш Мастинок!**
Песни счастья и любви давно забыты.
Из аула поразъехались джигиты,
Отзвенели серебристою уздечкой,
Злато просо откидали возле речки,
Не лелеет всходы счастья спозаранку
Чернобровая красавица-горянка.
Сколько боли в моём сердце, ты послушай:
Неужели не придут ко мне старушки
В светлы воды погрузить усталый взгляд,
Вспомнить древний свадебный обряд?!
Здесь и слёзы не прольёт свои вдова,
Лишь лягушки прокричат вослед «ква-ква»,
Если их случайно потревожит
Путник, заблуждаясь в бездорожье!..
Перевод Маргариты Ногтевой
* «Хонгæ» – название старинного плавного осетинского танца.
** Мастинок (Мжстинокж) – название селения (аула) в Дигорском ущелье Республики Северная Осетия – Алания.
Алла Чотчаева,
Ставропольский край
Ты ушёл
Ты ушёл, и город опустел –
краски жизни вдруг
куда-то делись,
звуки на осколки разлетелись.
Знаю, ты разлуки не хотел.
Ты ушёл, и город опустел –
что-то очень важное, как будто
вдруг во мне уснуло беспробудно.
Знаю, ты печали не хотел.
Ты ушёл, и город опустел,
и меня уже совсем не стало,
словно сердце биться перестало.
Знаю, ты мне боли не хотел.
Ты ушёл, и город опустел –
Знаю, ты мне боли не хотел.
Бадрутдин Магомедов,
Дагестан (1943–2017)
Осенняя мелодия
В осеннем парке листья жгут,
он в синей дымке весь.
Там листья жгут,
там счастья ждут,
как будто счастье есть.
А счастье выпито до дна
и сожжено дотла.
А ты, как ночь, была темна,
как звёздочка светла.
В осеннем парке листья жгут,
горят твои следы.
Там листья жгут,
там счастья ждут,
глотая горький дым.
Кто виноват, что со двора,
судьбу наворожив,
нас унесли с тобой ветра,
по свету закружив?
В осеннем парке листья жгут,
он в синей дымке весь.
Там листья жгут,
там счастья ждут,
как будто счастье есть.
Билял Аппаев,
Карачаево- Черкесия
Шумные улицы будто уснули
Шумные улицы будто уснули,
Смех и веселье совсем не слышны.
И телевизоры в нашем ауле
Будут до времени отключены.
Нынче хоронят у нас ветерана,
Горько подумать – его с нами нет!
Ночью открылась смертельная рана:
В теле осколок сидел сорок лет…
Кто же из нас застрахован от смерти?
В нашей ли власти закон бытия?
Только в такие минуты, поверьте,
Доводы эти бессильны, друзья!
Знаем, что нету надёжней опоры,
Чем испытавший войну ветеран.
Так защитят нас могучие горы
И не пропустят лихой ураган.
Яркой зарницею жизнь промелькнула,
И ветеран завершил свой поход.
Кажется, счастье уйдёт из аула
В час, когда воин последний уйдёт!
Перевод Бориса Сиротина
Елена Шуваева-Петросян,
Армения
Карсская1 сура
Если бы по воле Божьей
я родилась в твоём старом и пыльном городке,
на улицах которого продают поношенную обувь
и чистильщики до блеска натирают ботинки
важным в своей усатости эфенди,
то любила бы тебя до скончания века,
зная твой нрав и уважая традиции.
Я бы укротила в себе казачью лихость
и цыганскую вольность,
как ты примирил две крови –
армянскую и тюркскую,
выкрасив свой дом армянской кладки
в нелепо жёлтый цвет потерь,
но сохранив маштоцевскую вязь2 деда
на наличнике над дверью.
У закрытого Храма двенадцати апостолов3,
презрев министерство религиозных дел,
нас тайно обвенчал бы священник,
облачённый в мусульманский чапай, в то время,
когда мулла свежевал барана
и готовил шашлык во славу Аллаха.
И был бы скромен и тих наш стол
на земле неупокоенных душ…
На плечи бронзового Ататюрка4,
отлучённого от всех Божьих домов,
гадят птицы мира –
для них нет различий
по национальности
или религии.
Меня никто не называл дождём…
«Мой дождь», – тихо говоришь ты,
поглаживая мою светлую простоволосую голову
и вспоминая о том,
как давно Божья благодать
не проливалась искристым ливнем,
растягивая дугу радуги,
в твоём пыльном маленьком городке.
Неужели не я буду тебя любить
до скончания века.
Неужели не ко мне
ты будешь идти
по позвонкам и рёбрам своих предков
среди ковыля Иоанна
с армянской лилией в руках
и со сбивчивой речью на обветренных губах…
Мертвецам нет возвращения,
как нам невозможно сделать шаг
навстречу друг другу.
В твоём городе никогда не пойдёт дождь,
а мои иссохшие соски
никогда не будут кормить твоё дитя.
Мы превратимся в молитву и проклятье,
усмиряя скорбящий дух плотью.
И опрокинутые горы будут плакать магмой.
И будут плакать Христос и Мухаммед,
прижавшись друг к другу в храме,
над куполом которого
спорят с небом
Крест и Полумесяц.
И будем бесслёзно плакать мы,
боясь хулы и сокрывая тоску,
по разные стороны границы,
пока Господь не сотрёт всё,
чтобы нарисовать новую картину мира.
1 Карс – город в Турции, административный центр ила Карс.
2 Месроп Маштоц (361/362–440) – лингвист, создатель армянского алфавита, основоположник армянской литературы и письменности.
3 Храм двенадцати апостолов – древний армянский собор в Карсе (Х в.), превращённый позже в мечеть.