Припомни, поднимаясь ввысь, свой сокровенный час

Седой журавль

Не торопись, журавль седой,

Направить прочь крыла.

Ведь эта степь тебе бедой

И радостью была.

Мы не искали грешных благ,

И на родной земле

Ещё горит наш жёлтый флаг

В промозглой лютой мгле.

И веру, что была судьбой,

У нас забрать не смей.

Мы за неё ходили в бой

И умирали с ней.

Не торопись, журавль седой,

В заморский тёплый край.

Душа не станет молодой,

В чужой поверив рай.

Степным бурханам помолись

За Родину и нас.

Припомни, поднимаясь ввысь,

Свой сокровенный час.

Не торопись и не спеши...

Печаль и грусть развей.

Твой громкий крик не заглушит

Зов Родины твоей.

Перевод с калмыцкого Евгения Семичева

Адам Ахматукаев,
Чечня

Сын и мать

Судьбою сына в город унесло,

Глаза не кажет в горное село,

Где извелась в пустой надежде мать:

Неужто не вернётся сын опять?

Давно уже единственный, родной

Идёт по жизни стёжкою иной.

И ничего для сына – вот беда –

Милее нету нового гнезда.

Истосковалась, истомилась мать,

Но сына продолжает защищать.

Когда летит в него укоров град,

Твердит она, что сын не виноват.

Судьбою сына в город унесло,

Глаза не кажет в горное село.

Так тяжек путь ему в родимый дом!

А мать, могла б – пошла б к нему пешком…

Но возвращает бедную назад

Стул, где лекарства горкою лежат

И караулят скорбную кровать,

Которой скоро смертным ложем стать…

Судьбою сына в город унесло.

Теряет мать последнее тепло.

На кладбище чужие понесут.

Да будет справедлив Аллаха суд!

Перевод Юрия Щербакова

Мурадин Ольмезов,
Кабардино- Балкария

Тень

Тень моя,

что при мне была неотлучно,

за то, что я не давал

одной ей и шагу ступить,

вдруг на меня осерчала –

взяла да ушла.

Если заметите вы

одиноко бредущую тень,

ей передайте:

прощенья прошу,

что долго её обижал,

жду, чтоб вернулась назад.

Выйти из дома теперь

ночью только и можно

или в самую хмарь.

Вы же, без тени увидев меня,

сразу святым назовёте,

а я обманщиком быть не хочу.

Или, что хуже,

полиции в руки попасть.

Тут же возьмут под арест:

инопланетный

шпион.

Потом объясняй им,

с паспортом в руках,

что ты гражданин РФ

и живешь по адресу:

360000, КБР, г. Нальчик,

и что ты писатель,

автор 20 книг,

и что тебя читают

даже во Франции.

Эй, люди добрые!

Тень помогите найти!

Кто я без тени,

что?

Абу Исмаилов,
Чечня

Предчувствие

Я увидел, как крушились горы.

Я услышал, как рыдал Старик.

Заглушив пустые разговоры,

Совести раздался тихий крик.

Тот февраль, жестокий и холодный,

Вышибить его слезу не смог.

В сердце том, железном, кто сегодня

Растопил слезящийся комок?

Молится седой Старик и плачет,

К мудрости взывая тех и тех:

– Помните Аллаха, а иначе

Гнев его обрушится на всех!

Пусть исчезнут ложь, обман, притворство,

Славословье, раболепство, лесть!

Пусть всегда горят в душе у горца

Имя Бога, Родины и честь!

Дай нам вырваться из волчьей пасти!

Остуди холодною струёй

Тех, кто вверх карабкается к власти,

Тех, кто уже катится с неё!

В августовском небе тучи тают,

Открывая нам мерцанье звёзд.

Кто не слышал, как Земля рыдает?

Кто не видел стариковских слёз?

Это плачет не старик-чеченец –

Сердце начинает понимать –

Плачет не родившийся младенец,

Сына не дождавшаяся Мать.

Обо всём Аллах предупреждает:

В темноте предгрозовой Ночи

Для глухого Молния сверкает,

Для слепого в небе Гром гремит.

Я увидел, как крушились горы.

Я услышал, как рыдал Старик.

Заглушив пустые разговоры,

Совести раздался тихий крик.

Магомед Насрулаев,
Дагестан

Родина

Родины моей цветы –

Краше на планете нет.

Преисполнен доброты

Праведный её рассвет!

Родина моя всегда,

Хоть вокруг меня темно,

Путеводная звезда,

Озарённое окно.

Родины моей венец –

Краше на планете нет.

Я пожизненный певец

Золотых её побед.

Детства и любви мотив –

Эхо правды и тепла,

Потрудись, покуда жив,

Чтобы Родина цвела!

Майсарат Магомедова,
Дагестан

Дочери

Не печалься, дочка, коль тебя

Неудача нынче зло гнетёт.

Счёт один победам и скорбям –

В мире всё течёт и всё пройдёт.

Мир прекрасен – в нём ты жить спеши,

Умножая свет своей души.

И не думай о грядущем и былом,

А сегодняшним живи, родная, днём.

Не грусти, прошу, молю тебя,

Будь всегда весёлой, жизнь любя,

Все твои печали мне отдай –

Я привыкла к боли, так и знай.

Неизвестно, что в судьбе грядёт,

Быть может, рок ещё сильней побьёт.

Ты живи, судьбину не кляня,

Чтоб страдать умела – без меня.

Миясат Муслимова,
Дагестан

Я есть

И думалось: истрёпаны слова,

и нечем чудо выразить в наш век.

Привычно всё: зелёная трава,

осенний дождь, и неба синева,

и море за окном, и первый снег…

И первый снег? Так вот он, за окном!

Летит с небес и кружит мотыльком,

И вьётся у ресниц, как белый овод,

Метёт, метёт, и в белом тонет город.

Где серость зданий, улиц маета?

И шум авто, и рытвины в асфальте?

Всё начинаем с чистого листа

Под снежный бал Антонио Вивальди.

И белый снег с небес – благая весть:

«Я есть!»

Как будто сброшен тягостный покров

И было всем души своей явленье.

О, как прекрасно может быть смятенье,

Рождённое явлением снегов…

Энвер Хохоев,
РСО – Алания

Монолог горного родника

Моё каменное сердце тихо стонет.

Не ведут ко мне на зов гармони

По весёлой, по заветной по тропинке

Молодую, словно утро, осетинку.

Знает сердце: моё горе безысходно –

Не танцуют, не играют больше «Хонгæ»*,

Не топчут сапожками бережок…

В памяти нашей – ты наш Мастинок!**

Песни счастья и любви давно забыты.

Из аула поразъехались джигиты,

Отзвенели серебристою уздечкой,

Злато просо откидали возле речки,

Не лелеет всходы счастья спозаранку

Чернобровая красавица-горянка.

Сколько боли в моём сердце, ты послушай:

Неужели не придут ко мне старушки

В светлы воды погрузить усталый взгляд,

Вспомнить древний свадебный обряд?!

Здесь и слёзы не прольёт свои вдова,

Лишь лягушки прокричат вослед «ква-ква»,

Если их случайно потревожит

Путник, заблуждаясь в бездорожье!..

Перевод Маргариты Ногтевой

* «Хонгæ» – название старинного плавного осетинского танца.

** Мастинок (Мжстинокж) – название селения (аула) в Дигор­ском ущелье Республики Северная Осетия – Алания.

Алла Чотчаева,
Ставропольский край

Ты ушёл

Ты ушёл, и город опустел –

краски жизни вдруг

куда-то делись,

звуки на осколки разлетелись.

Знаю, ты разлуки не хотел.

Ты ушёл, и город опустел –

что-то очень важное, как будто

вдруг во мне уснуло беспробудно.

Знаю, ты печали не хотел.

Ты ушёл, и город опустел,

и меня уже совсем не стало,

словно сердце биться перестало.

Знаю, ты мне боли не хотел.

Ты ушёл, и город опустел –

Знаю, ты мне боли не хотел.

Бадрутдин Магомедов,
Дагестан (1943–2017)

Осенняя мелодия

В осеннем парке листья жгут,

он в синей дымке весь.

Там листья жгут,

там счастья ждут,

как будто счастье есть.

А счастье выпито до дна

и сожжено дотла.

А ты, как ночь, была темна,

как звёздочка светла.

В осеннем парке листья жгут,

горят твои следы.

Там листья жгут,

там счастья ждут,

глотая горький дым.

Кто виноват, что со двора,

судьбу наворожив,

нас унесли с тобой ветра,

по свету закружив?

В осеннем парке листья жгут,

он в синей дымке весь.

Там листья жгут,

там счастья ждут,

как будто счастье есть.

Билял Аппаев,
Карачаево- Черкесия

Шумные улицы будто уснули

Шумные улицы будто уснули,

Смех и веселье совсем не слышны.

И телевизоры в нашем ауле

Будут до времени отключены.

Нынче хоронят у нас ветерана,

Горько подумать – его с нами нет!

Ночью открылась смертельная рана:

В теле осколок сидел сорок лет…

Кто же из нас застрахован от смерти?

В нашей ли власти закон бытия?

Только в такие минуты, поверьте,

Доводы эти бессильны, друзья!

Знаем, что нету надёжней опоры,

Чем испытавший войну ветеран.

Так защитят нас могучие горы

И не пропустят лихой ураган.

Яркой зарницею жизнь промелькнула,

И ветеран завершил свой поход.

Кажется, счастье уйдёт из аула

В час, когда воин последний уйдёт!

Перевод Бориса Сиротина

Елена Шуваева-Петросян,
Армения

Карсская¹ сура

Если бы по воле Божьей

я родилась в твоём старом и пыльном городке,

на улицах которого продают поношенную обувь

и чистильщики до блеска натирают ботинки

важным в своей усатости эфенди,

то любила бы тебя до скончания века,

зная твой нрав и уважая традиции.

Я бы укротила в себе казачью лихость

и цыганскую вольность,

как ты примирил две крови –

армянскую и тюркскую,

выкрасив свой дом армянской кладки

в нелепо жёлтый цвет потерь,

но сохранив маштоцевскую вязь² деда

на наличнике над дверью.

У закрытого Храма двенадцати апостолов³,

презрев министерство религиозных дел,

нас тайно обвенчал бы священник,

облачённый в мусульманский чапай, в то время,

когда мулла свежевал барана

и готовил шашлык во славу Аллаха.

И был бы скромен и тих наш стол

на земле неупокоенных душ…

На плечи бронзового Ататюрка⁴,

отлучённого от всех Божьих домов,

гадят птицы мира –

для них нет различий

по национальности

или религии.

Меня никто не называл дождём…

«Мой дождь», – тихо говоришь ты,

поглаживая мою светлую простоволосую голову

и вспоминая о том,

как давно Божья благодать

не проливалась искристым ливнем,

растягивая дугу радуги,

в твоём пыльном маленьком городке.

Неужели не я буду тебя любить

до скончания века.

Неужели не ко мне

ты будешь идти

по позвонкам и рёбрам своих предков

среди ковыля Иоанна

с армянской лилией в руках

и со сбивчивой речью на обветренных губах…

Мертвецам нет возвращения,

как нам невозможно сделать шаг

навстречу друг другу.

В твоём городе никогда не пойдёт дождь,

а мои иссохшие соски

никогда не будут кормить твоё дитя.

Мы превратимся в молитву и проклятье,

усмиряя скорбящий дух плотью.

И опрокинутые горы будут плакать магмой.

И будут плакать Христос и Мухаммед,

прижавшись друг к другу в храме,

над куполом которого

спорят с небом

Крест и Полумесяц.

И будем бесслёзно плакать мы,

боясь хулы и сокрывая тоску,

по разные стороны границы,

пока Господь не сотрёт всё,

чтобы нарисовать новую картину мира.

¹ Карс – город в Турции, административный центр ила Карс.

² Месроп Маштоц (361/362–440) – лингвист, создатель армянского алфавита, основоположник армянской литературы и письменности.

³ Храм двенадцати апостолов – древний армянский собор в Карсе (Х в.), превращённый позже в мечеть.