Народный артист РСФСР Всеволод Шиловский встречает 80-летие премьерой
Знаменитый мхатовец, сыгравший на сцене Художественного театра множество разноплановых ролей, поставивший немало спектаклей, ученик самого Виктора Станицына, любимца Станиславского и Немировича-Данченко, и Виктора Монюкова, преподавать студентам школы-студии начал в молодости. Случилось так, что после раздела МХАТа в 1987 году началась его вторая жизнь – в кинематографе. Он снял восемь фильмов, первый советский телесериал «День за днём», работал на телевидении и вот уже более 20 лет ведёт актёрскую мастерскую во ВГИКе.
– Всеволод Николаевич, какой же драматургии отдаёте предпочтение в театре-студии?
– Поставили с моими выпускниками и студентами «Особняк на Рублёвке» Юрия Полякова – в нашем репертуаре это уже третья пьеса писателя, после «Одноклассников» и «Чемоданчика». Не секрет, что с драматургией в современном театре не густо: переводных пьес немало, а чтобы сегодняшний день был отражён – днём с огнём. Видно, боятся авторы говорить в открытую, а у Полякова никаких фиг в кармане, он пишет, как требуют в суде – «правду, правду и только правду». Пишет о том, что сейчас тревожит людей, а для меня – это самое дорогое. Я 30 лет прослужил в «старом» МХАТе и знаю, что такое хорошая драматургия – ты окунаешься в характеры, в большую игру людей, и, самое главное, никогда не знаешь, что будет в финале. Вот и у Полякова ни в одной пьесе не запрограммирован финал.
Параллельно поставили с первокурсниками «Дядю Ваню», вчера была премьера, заканчиваем работу над «Зойкиной квартирой», а на будущий год будем ставить дипломный спектакль по Ильфу и Петрову. В моей мастерской студенты учатся два года, мастерство актёра, помимо основных дисциплин, преподаю им 6–7 раз в неделю.
– И что за поколение приходит сегодня во ВГИК?
– Терпеть не могу, когда при мне ругают молодёжь. Всегда стараюсь помочь, когда ко мне приходят молодые люди с высшим образованием, но низким уровнем интеллекта. Приношу список из 150 отечественных фильмов, которые заставят их задуматься о корнях. И каждое занятие начинаем с разговора о том, кто что прочёл, посмотрел, где побывал. Для меня важно, чтобы они умели открыто выражать свои мысли. Если педагог умеет увлечь, они будут работать с утра до вечера, не покладая рук, рыдать, если не получается, но в ерить и идти за тобой. И педагог должен верить в студента, не веришь – лучше расстаться. Однажды оставил на курсе всего пять девочек, но именно с ними поставил замечательный фильм-спектакль «Звёзды на утреннем небе», премьеру сыграли в Доме кино.
И, заметьте, как бы ни опускали до плинтуса нашу молодёжь по вкусу, этике, эстетике, она, как трава сквозь асфальт, прорывается на первые места во всевозможных мировых олимпиадах – по литературе, математике, музыке, живописи, изобретениям. Потому что таланты, прорастающие в русской культуре, задавить не сможет никто, надо только ими заниматься. Если сравнить современных студентов с нами – из времени конца пятидесятых, мы на их фоне серые мыши, таким объёмом информации владеют они. Скажу крамолу – не такая уж большая беда, что они мало читают, они умудряются в ускоренном темпе, концентрированно усвоить эту информацию. Не волнуйтесь за них.
– И как же из «серой мыши» мхатовские «старики» воспитали себе такую мощную смену?
– Они в меня верили и сразу после студии дали роль 16-летнего Керубино в «Женитьбе Фигаро», а через год – 70-летнего старика Костылёва в пьесе «На дне». Спустя несколько лет с такой же верой дозволили мне, тридцатилетнему, ставить с ними спектакли. Первым был – «На всякого мудреца довольно простоты». С Массальским, Прудкиным, Яншиным, Зуевой, Пилявской, Головко, Стриженовым. Потом, когда снимал «День за днём», они все играли у меня, включая Грибова и Степанову, Прудкина, Болдумана и других мастеров. 144 артиста из 11 театров, зрители прислали 300 тысяч писем. Это была первая мыльная опера, снятая по новым технологиям.
– У вас были два уникальных «птичьих» спектакля – в «Синей птице» играли Кота, а «Сладкоголосую птицу юности» ставили как режиссёр, что было связано с этими постановками?
– Кот – это подарок Александра Михайловича Комиссарова, который играл его лет до 50. А я играл Кота 16 лет, и для того, чтобы научиться мяукать лучше Комиссарова, уходил в лес и, срывая голос, тренировался. Потом мой коллега признался, что я мяукаю лучше. Момент появления Кота на сцене был триумфальным – зал, полный детей, вздрагивал, и обмануть его было нельзя. В первых постановках «Синей птицы» играли Хмелёв и Москвин – спектакль идёт с 1902 года, в режиссуре Станиславского. А что это за режиссура, я понял, ещё когда играл Керубино в отрывке из «Фигаро» в спектакле к 100-летию Станиславского. Играл в декорациях и костюмах самого Головина – ошеломляющий был успех. И слыша эти несмолкаемые аплодисменты, я понимал, что не мне, молодому артисту, они адресованы, а Его Величеству Константину Сергеевичу. Непередаваемое было ощущение – когда рельсы выстроены, и ты со своей индивидуальностью катишь по ним и – спокоен, вот в чём соль.
А за «Сладкоголосую птицу» была битва с Министерством культуры, потому что Теннесси Уильямса у нас не ставили, и пришлось подключаться Ангелине Степановой. Так мы и прорвались, а потом произошло одно событие. Большой театр отправился на гастроли в Англию, а я всю жизнь тесно дружил с Марисом Лиепой. И вот по окончании гастролей в Лондоне он устроил приём для английской элиты, на котором к нему подошёл организатор и сказал: «С вами хочет познакомиться Теннесси Уильямс, он ваш поклонник». Марис удивился: «А мне рассказывали, что он сидит в Америке со своим леопардом и единственной сестрой – прямо как в «Стеклянном зверинце» и ни с кем не встречается». И тут к нему подходит живой гений и начинает объясняться в любви. Оказывается, он ездит по всем странам, где гастролирует Лиепа. «Вы – великий человек, – говорит Уильямс, – таких танцоров больше нет, я – ваш ярый поклонник». На что Марис отвечает: «А вы знаете, что мой друг Сева Шиловский поставил вас в Доме Станиславского?» – «Зачем врать-то, я же знаю, что меня в Советском Союзе не ставят?!» – «Это правда, и играют в том спектакле два живых ученика мэтра – Степанова и Массальский». Тогда Уильямс говорит: «Я должен что-то написать Севе». И Марис привёз мне автограф, так что я – единственный человек в России, который это имеет – «С благодарностью от Теннесси Уильямса». В друзьях главное не слова, а поступки.
– Как расцениваете то, что произошло в 1987 году, имею в виду разделение МХАТа? Может, в этом была своя логика и каждому театральному коллективу отведён свой срок?
– Вы правы, у театра есть начало и конец, ещё Немирович-Данченко говорил, что театр существует примерно четверть века, дальше надо менять эстетику. Неслучайно в 1941 году он заново поставил «Три сестры» – нужна была новая кровь. И это он через 10 лет после образования Художественного театра собрал актёрскую труппу и сказал: «Надо менять репертуар, мы уже несовременны, и хватит быть «общедоступным», на нас уже есть спрос. Не забывайте, МХАТ получился из кружка самодеятельности, и для меня потому было дорого слово «академический», которое убрал Олег Павлович Табаков, что коллектив его заслужил, пройдя большой путь и сравнявшись с такими монстрами искусства, как Большой театр, Малый, Александринка.
Мы знаем, как рушатся порой, казалось бы, на пустом месте, отлично налаженные взаимоотношения между государствами, что уж говорить о театрах. И когда возникли сложности со МХАТом, нужно было довериться Борису Николаевичу Ливанову, любимому народом актёру и режиссёру, обладавшему острым чувством современности. Он собрал бы вокруг себя молодых режиссёров, а поскольку сам был человеком демократичным, в театре царила бы атмосфера демократии. Но у Ливанова были мощные противники в лице Прудкина и Яншина, втайне от него они решили пригласить на руководство театром Олега Ефремова. Инициаторов поддержали Горбачёв и «группа поддержки» Олега Николаевича, и свершилась трагедия, которой предшествовали многочисленные неразумные реформы.
Не буду рассказывать, как большие актёры падали в обморок во время спектаклей, потому что им подсовывали письма, в которых требовали ответить на вопрос, согласны ли они играть в «переменном» составе, если нет, пусть убираются из театра. Не говорю о трагических смертях, когда люди кончали с собой, вот почему считаю этот раздел трагедией века. Театр можно было спокойно реформировать: у нас было три сцены, а штатный режиссёр – один Шиловский. И я всё время предлагал взять новых режиссёров и ставить масштабные спектакли, чтобы занять всю труппу, тем более что на разовые постановки приходили Эфрос, Гинкас, другие мастера, но они ставили – и уходили. На пике раздела Ефремов предложил мне, к счастью, при директоре Анурове поделить театр пополам, но я сказал, что Родиной не торгую.
А дальше всё было ожидаемо. Ефремов, создатель замечательного театра «Современник», никогда не строил большие корабли, он привык к маленькой труппе. И когда я спросил зрителей, на какие ефремовские спектакли они пришли бы второй раз, в зале не было ни одной руки. А Олег Павлович создал коммерческий театр, в котором у каждого был свой жизненный план. Табаков считал, что звёзды, на которых идёт народ, должны сниматься, а команда под них подстроится. Сейчас, когда его не стало, для нового главного режиссёра будет каторга, пока он не сколотит свою команду. Как репетировать, когда тебе то и дело говорят: «Завтра я не могу, у меня съёмки»? Разумеется, никакого отношения к «старому» МХАТу МХТ им. А.П. Чехова не имеет, у него совсем другая эстетика.
– Театральные актёры часто относятся к кино как к забаве или способу зарабатывания денег, какова ваша позиция?
– Неправильное мнение. Я дружил со многими кинематографистами и знаю, что очень мало киноактёров работает в театре, а в кино берут в основном театральных. До 42 лет моей жизнью был МХАТ. Когда он рухнул, я сдался кинематографу. На одном «Ленфильме» снялся в десяти картинах подряд. Жил в поездах. Потом занялся режиссурой. И мои друзья настолько в меня верили, что давали деньги на съёмки, в Минкульт почти не обращался. А фильмы были громкие – «Кодекс бесчестия», «Блуждающие звёзды», «Приговор» полностью снял в Америке. Потом было несколько сериалов. Кинематограф подарил мне больших режиссёров. Всегда помню Тодоровского, Авербаха, Менакера, Арановича. Дружу с Усковым и Краснопольским. Это все сумасшедшие люди, и, что говорить, они баловали меня, а вот сейчас наступает момент, когда сниматься не хочется. Мало осталось тех, кто будет снимать меня в разнообразных ролях, а не поставит блямбу. У своего друга Тодоровского я снялся в «Любимой женщине механика Гаврилова», «Военно-полевом романе» и «Интердевочке» – сыграл трёх разных людей. У Петра над всем царила его фантастическая доброта, любовь к артистам. Он многим дал путёвку в жизнь, такие люди рождаются раз в 100 лет.
Про меня он говорил: «С Шиловским не надо репетировать». Думаете, почему? Потому что Пётр Ефимович так точно ставил тебе задачу, что нужно было только её выполнить. Долго репетируешь в театре, а здесь важна первозданность. Кино – это секунда, которая дорогого стоит. Когда раздаётся чей-то всклик: «Ой, какой актёр живой!..» У Тодоровского эти секунды рождались постоянно... А у Ускова и Краснопольского примерно в одно время сыграл сумасшедшего изобретателя туалетной бумаги в «Сыщиках» и тут же впритык – крупного босса, патриота Родины в «Двух судьбах», который погибает, не уступив мафии. Вот что такое «мои» режиссёры, которые верили в диапазон актёра.
– А про олигархов, где все тонкости подсмотрели, «Кодекс бесчестия» поразил всех в своё время – так смело о развале СССР?
– Сценарий по реальным событиям написал Виктор Черняк – по соображениям этики и художественности показали одну десятую материала. Цвет артистов собрал, счастьем было работать над этой картиной. Ну а с олигархами иногда знакомят мои друзья, и они совсем не похожи на то, как их описывают. Такие артисты-психологи среди них встречаются, что, дай бог на Пасху, а иначе в доверие не войдёшь и не обработаешь человека на многие тысячи или миллионы долларов.
– С великими персонами актёра никто не познакомит, что советовал вам ваш опыт, когда играли Наполеона?
– Сыграть Бонапарта мечтал с малых лет, и наконец в 1987 году, сказав МХАТу «до свидания», уехал на Одесскую студию снимать музыкальную комедию по «Избраннику судьбы» Бернарда Шоу. Первый видеофильм, между прочим. Сам драматург называл пьесу «исторической шуткой», потому что в основе лежит вымышленный эпизод встречи генерала Бонапарта с дамой-авантюристкой в Италии. Я играл молодого Наполеона, но хватка его уже чувствовалась, следовало показать. И это был тот самый случай, когда я сам режиссировал роль и ловил кайф, работая в невероятной компании – Гундарева, Джигарханян, Калныньш, Сафонова, оператор Рерберг, композитор Журбин. На примере этого фильма учу студентов самостоятельно режиссировать роли – с режиссёрами сегодня напряжёнка. Молчат, как партизаны, и за день снимают серию... А Наполеон был великий человек, единственной его ошибкой был поход на Москву. Как говорил Бисмарк: «Не надо трогать Россию, этот русский медведь переломает кости любому». Слушать надо было старого канцлера.
– Есть ли у вас рецепт, как преломить безумный поток сериалов, которые давно прошли точку невозврата?
– Могу только констатировать, что зрители называют это кино «прокладкой для рекламы», а наш народ с языком хорошо работает. Также замечу, что снимать сериалы, в которых есть 148-я и 150-я серии – преступление. При этом качественные телефильмы, к счастью, есть. Когда у хорошего режиссёра есть время и деньги, всё получается.
БЛИЦ-ОПРОС
– Чем вы больше всего гордитесь в своей карьере?
– Тем, что когда-то выиграл конкурс в 500 человек на место в актёрскую мастерскую Школы-студии МХАТ.
– Осталась ли в силе мечта о постановке «Царя Фёдора Иоанновича» Алексея Толстого в театре?
– Да, конечно.
– Что вас больше всего волнует в современной жизни?
– Отсутствие желания людей познавать корни нашей культуры.
– Были ли вы на Тикси, куда друзья отправили вашего отца в долгосрочную командировку, и тем самым спасли его от ареста?
– К сожалению, нет.
– Чьё изобретение шутка мхатовских «стариков»: услышав словечко «гопкинс» во время спектакля, актёры должны были подпрыгнуть, иначе грозил огромный коньячный штраф?
– История умалчивает, кто автор. Изобретение коллективное.
– Что рассказывал Виктор Станицын о Михаиле Булгакове-актёре, сыгравшем Судью в его постановке «Пикквикский клуб»?
– Что он спасал своего друга от голодной смерти после разговора того со Сталиным. Что Булгаков блистательно сыграл Судью. Что он был своеобразнейшей личностью и его предложения всегда были неожиданными.
– Что вы думаете о Булгакове-драматурге?
– Что он сложен для постановок, хотя все его пьесы были написаны на конкретных артистов. Например, на титульном листе пьесы «Бег» он писал: генерал Чарнота – Вите (это Станицын), Хлудов – Коле (Хмелёв); в «Днях Турбиных»: Лариосик – Мише (Яншин) и т.д. И под всеми фамилиями было подписано – Миша (Булгаков).
– А «Мастер и Маргарита»?
– Ни при каких обстоятельствах не следует браться за инсценировку романа, Булгаков всегда точно знал, что он пишет – роман, повесть или пьесу… И, скажите, как можно снять бал Сатаны?.. Это же надо делать в Космосе…