Александр Ходаковский: «России нужна вся Украина»

В прошлом номере «ЛГ» опубликовано начало интервью с основателем батальона «Восток» ополчения ДНР. До 2014 года Александр Ходаковский был начальником отдела Центра специальных операций «А» СБУ по Донецкой области. В составе «Альфы» он оказался на Майдане, а вернувшись в Донецк, начал формирование батальона «Восток» – легендарного подразделения, принимавшего участие в боях за Донецкий аэропорт, Ясиноватую, Саур-Могилу...

– Что с вашими бывшими сослуживцами сейчас? Сколько вообще бойцов находилось под вашим началом в батальоне «Восток»?

– На сентябрь 2014 года – 4000 человек. Самое многочисленное подразделение на тот момент. В свой состав мы ещё включили Шахтёрскую дивизию – энтузиазма у них было немало, а вот со снабжением и вооружением плохо.

По данным на 2018 год, часть нашего подразделения вошла в корпус в виде 11-го полка, часть стала батальонами территориальной обороны, батальоном спецназначения во внутренних войсках, какое-то количество личного состава оказалось за пределами государственных структур. Последнее обстоятельство меня удручало, я старался отстоять этих людей, полагая, что каждый должен быть востребован в новых условиях... В целом через «Восток» прошло около 8000 бойцов.

Погибших на сентябрь 2018 года – около 500 человек. Большие потери связаны с тем, что мы воевали на самых тяжёлых участках фронта, в основном западного направления, которое по интенсивности боевых действий можно сравнить только, пожалуй, с Горловкой.

Сейчас несколько выходцев из «Востока» служат на уровне заместителя командира полка, заместителя командира бригады. В целом где-то половина командиров подразделений корпуса – выходцы из нашего батальона. Мы сохраняем свои традиции, ребята в большинстве случаев даже шевроны «Востока» не меняют.

– Ни для кого не секрет ваши, мягко говоря, сложные отношения с тогдашним министром обороны ДНР Игорем Стрелковым. В 2014-м его сторонники, по сути, обвиняли вас и Александра Захарченко, что вы якобы агенты СБУ и Ахметова. Звучала версия: если бы не приход Стрелкова из Славянска, Донецк сдали бы Украине. Есть ли основания для подобного рода обвинений?

– Игорь Стрелков воевал в Чечне, а на первом этапе чеченской кампании предательство со стороны персонажей типа Березовского, да и не только его, стало едва ли не повседневностью. Прошедшие через Чечню военные, представители спецслужб оказались поражены своего рода чеченским синдромом. Думаю, именно в этом корни настороженности и предубеждения. Для Стрелкова местные элиты, местные политики – потенциальные враги.

Помню, когда Бородай предложил мне стать премьер-министром, я ему сказал, что подобное назначение неминуемо приведёт к конфликту.

Вообще, надо понимать, что люди, которые могут сорваться с места и поехать воевать в другую страну, – особого склада. У них, в отличие от обычного человека, реакция с захлёстом. Чтобы избежать конфликта, я и предложил Бородаю стать премьером самому. Стрелков бы просто не вынес, если бы мой формальный статус оказался выше его.

Поначалу у нас сложились неплохие отношения. Мне удалось предпринять шаги, в результате которых штурм Славянска не состоялся. Я убедил представителя украинской стороны, командира сводной группы, составленной из альфовцев (спецподразделение  СБУ. – И.Ш.) и гуровцев (спецподразделение ВСУ. – И.Ш.), Александра Устименко не идти на штурм города. Стрелков не был против этих контактов, правда, сказал, чтобы в штабе с Устименко я не появлялся...

Я лично возил Устименко по Славянску, показывал город, доказывал, что операция получится общевойсковой, а вовсе не антитеррористической, что она приведёт к многочисленным жертвам. И через три дня украинские спецподразделения выехали на места постоянной дислокации. Помню, когда уезжало Кременчугское управление, то они даже телефоны выключили, чтоб их начальство не знало, каким маршрутом они будут двигаться.

Отношения со Стрелковым изменились после его решения выйти из Славянска.

Мы его ни в чём не обвиняли, понимая уязвимость группировки, которой он командовал. Единственное, что я сказал: партнёров о подобных действиях нужно предупреждать.

Участок, который открывался противнику после сдачи контролируемых Стрелковым позиций, не был прикрыт нашими подразделениями, и это серьёзно ослабляло оборону Донецка с севера. В результате мы потеряли Авдеевку и Ясиноватую, последнюю, правда, удалось вернуть.

Мои высказывания Стрелков воспринял болезненно, а усугубил ситуацию приезд на Донбасс Сергея Кургиняна. Он был хорошо знаком с осетинскими ополченцами, в том числе с Олегом Мамиевым (позывной Мамай, Герой ДНР, погиб под Авдеевкой в мае 2018 года. – И.Ш.). Осетины и попросили меня взять под охрану политика из Москвы – у нас тут действительно было небезопасно.

Я не знал, с какой целью Кургинян приехал, но его появление в Донецке совпало с выходом Стрелкова из Славянска. Кургинян тут же обвинил Игоря чуть ли не в предательстве. Поскольку территориально Сергей Кургинян находился у нас, его позиция была воспринята как наша общая.

Негативную роль сыграли и соцсети. Многие из окружения Стрелкова начали высказываться о конфликте, в том числе выступил некто Абвер (позывной Сергея Здрылюка, прибывшего из Крыма с группой Стрелкова в Славянск. – И.Ш.). Очередной комментарий вызывал следующий, все эти «мелочи» в итоге и привели к отношениям, которые трудно назвать хорошими.

Позже мне сообщили, что возникла идея вывести войска из Донецка, что, по мнению определённых людей, такой шаг должен заставить Путина ввести войска. Мол, выход из Славянска не заставил это сделать, а выход из Донецка наверняка заставит. Я не верил в такой сценарий, я был убеждён, что, оставив Донецк, мы потеряем его навсегда. Я сказал, что мы со своих позиций отходить не будем.

Захарченко мне рассказывал потом, что они с представителями Стрелкова ездили в посёлок Трудовские Петровского района Донецка (западные окраины города. – И.Ш.) и готовились к возможной сдаче позиций противнику. Новая линия обороны должна была проходить на границе с Текстильщиком (микрорайон в Кировском районе Донецка. – И.Ш.).

Проблема в том, что Стрелков не был привязан к нашей земле, к Донецку... А мы не могли пойти на сдачу города. Многие служившие под его началом разделяли нашу позицию и стали уходить от Стрелкова целыми подразделениями. Он стал утверждать, что мы занимаемся подрывной работой, переманиванием к себе командиров.

Провокационные призывы Стрелкова «Путин, введи войска», видимо, не понравились кому-то в Москве, и в короткий срок его вывели с этой территории.

– Многие считают, что, если бы не Стрелков, в Донецке события развивались бы как, например, в Харькове, где в итоге ничего радикального не произошло...

– Отрицать роль Стрелкова нельзя. Но начало войны на Донбассе обусловлено не Стрелковым, а планами тех, кто пришёл к власти в Киеве. Ещё до появления Стрелкова мы были уверены, что нам предстоят столкновения с националистами.

Но. если бы не было Стрелкова, то история с самостоятельностью Донбасса могла развиваться иначе. Появление Стрелкова изменило саму суть событий. Возможно, если бы столкновение на Донбассе выглядело нашим внутриукраинским противостоянием, то иную позицию заняли родственные нам юго-восточные области. Если бы это была внутренняя разборка, возможно, нам бы удалось оставить под своим контролем большие территории. Хотя, разумеется, утверждать такой исход с абсолютной уверенностью невозможно.

И всё-таки одно дело, когда отношения выясняют между собой граждане Украины, другое дело, когда на руководящих военных должностях фигурируют граждане других государств.

Такой поворот событий дал повод украинским политикам представить ситуацию в выгодном для них свете. В Киеве начали говорить о внешней агрессии, появился повод задействовать армию, мол, смотрите, мы не со своим народом боремся, а против пришедшего сюда представителя чужого государства, к которому примкнули отдельные местные элементы.

Изменилась философия противостояния, процессы радикализировались. Приход Игоря Стрелкова предопределил то, что мы практически сразу начали воевать с регулярной армией. Возможно, армия сидела бы по казармам, а мы бы выясняли отношения с украинской властью, при этом наша риторика оставалась бы такой же пророссийской, но речь шла бы не об отделении от Украины, а о перемалывании всей страны в пророссийскую Украину.

России не нужен отдельно взятый Донбасс, ей нужна вся Украина. И, возможно, я подчёркиваю – возможно, нам бы это удалось, не будь здесь фактора иностранного присутствия. Но, возможно, обстоятельства сложились бы так, что мы бы не имели и того, что имеем сейчас. Повторю крылатую фразу: история не знает сослагательного наклонения.

Да, роль Стрелкова можно трактовать двояко. Но ни в коем случае не стоит забывать о его заслугах.

– Почему Стрелков отступил и оставил не только Славянск, но и Краматорск, Дружковку, Константиновку и другие населённые пункты на севере области? Если бы вы были в Славянске, как бы поступили?

– Начнём с того, что я не оказался бы в Славянске. Игорь Стрелков создавал символ сопротивления, а я в Донецке создавал базу сопротивления. Нам нужна была основа, платформа сопротивления. Мы опирались на ресурсы, деньги города-миллионника. Мы довольно быстро поставили под контроль значительную часть местного бизнеса. Но не для того, чтобы самим обогащаться, а для того, чтобы иметь ресурсы для сопротивления. Никто не может меня упрекнуть, что я присвоил себе какие-либо активы, бизнес. Мы просто заставили бизнес быть социально ответственным.

Бизнесмены нам вольно или невольно помогали, потому что их активы и деньги находились на нашей территории. Тот же Звягильский (один из самых влиятельных политиков Донбасса, Герой Соцтруда, в прошлом директор шахты им. Засядько, депутат Рады восьми созывов. – И.Ш.) был вынужден, пусть и помимо своей воли, делать то, что нам необходимо.

Мы могли базироваться на собственных ресурсах, так что, следуя здравому смыслу, я бы в Славянске никак не мог оказаться – это самая удалённая точка от Донецка.

А у Игоря была дилемма: либо пасть смертью храбрых, оказавшись в полном окружении, либо отступить... Вы спрашиваете, почему он оставил другие города?.. Переместись он в Краматорск или Константиновку, ситуация повторилась бы – его окружили бы точно так же.

Спасти ситуацию могло бы развёртывание фронта, но неподготовленность позиций не позволила бы Стрелкову это осуществить. Ополчение в Краматорске и других городах вообще не занималось никакой подготовкой.

И не забывайте, что на окраине Краматорска находился запасной аэродром ВСУ, а там – гуровцы и альфовцы, так что полного контроля над городом не было.

Константиновка с точки зрения обороны – второстепенный город. В Артёмовске находились склады вооружений, которые контролировались ВСУ. Красноармейск вообще не имел сильного ополчения...

Для создания единой линии фронта нужно было объединять все усилия. Сегодня, вместе с ЛНР, мы имеем порядка 400 км линии фронта. На этой территории находится определённое количество личного состава, но если бы мы сейчас вышли на границы Донецкой и Луганской областей, то линия фронта увеличилась бы в два раза. И ресурсов нужно было бы иметь в два раза больше, поэтому мы и решили держать под контролем наши городские агломерации, используя городскую застройку, коммуникации и прочее. На большее нам элементарно людей не хватало.

С технической точки зрения Стрелкову было проще прийти к нам, чем нам выдвинуться к нему. Здесь мы могли обороняться. Ясиноватую я удерживал с помощью 18 позиций. Это не была сплошная линия фронта. А вот когда мы соединились с Горловкой, то это уже в корне поменяло ситуацию.

Захарченко как-то говорил, что готовился выход на помощь Стрелкову. Это не так. Никакого выхода не готовилось.

– У вас были какие-то отношения с Ринатом Ахметовым?

– Видел его за всю жизнь несколько раз, общался два раза. Находясь в Донецке, Ахметов представлял собой серьёзный фактор влияния. Когда один из его людей, Николай Левченко (бывший секретарь горсовета, один из лидеров местного отделения Партии регионов. – И.Ш.), попытался выстроить какие-то отношения со мной, я отказался от этого.

Суть предложения: «А давайте мы с вами объединимся, вы тут будете по нашей команде поднимать шум, а мы будем с Турчиновым и Яценюком договариваться». Ставка делалась на то, что новые власти решат опираться в Донецке на местные элиты, а значит, местные элиты смогут разруливать в Киеве свои дела. Я когда это услышал, мне просто стало противно... Я не хамил, мы поговорили и разъехались.

Следующий звонок от Левченко состоялся через день, он сказал, что нужно выступить по телевидению. Я его осадил, сказал, что пусть в следующий раз сначала спросит, а хочу ли я выступать. У них было ощущение, что мы быдло, а они элита.

Потом ещё звонок – приглашали обсудить вопросы в кафе. От этого предложения я тоже отказался.

Затем меня пригласил к себе Ефим Звягильский. Разговор состоялся у него в офисе. Звягильский сказал, что со мной хочет встретиться «Младшенький» – так он называл Ахметова (Ринат Ахметов стал неформальным лидером «донецкого клана» в возрасте 30 лет после криминальных войн середины 90-х. – И.Ш.). Звягильский рассыпался в благодарностях Ахметову, рассказывал, как тот выкупает у него уголь... Я согласился встретиться с Ахметовым. Мне было важно знать позицию самого авторитетного человека из числа местных элит. Мы встретились, поговорили. Я ему тогда сказал, что будьте уверены, Россия рано или поздно сюда зайдёт. Он улыбнулся.

Ахметов занимал странную позицию. Приезжал к митингующим против Киева и при этом организовывал проукраинские митинги.

Потом мы ещё раз встретились, поговорили на те же темы. Ещё мы приезжали вместе с Бородаем к Ахметову в резиденцию, общались с его представителями. Бородай настаивал, чтобы они выстроили коммуникации с Сурковым, а те ответили, что у Рината Леонидовича есть прямой контакт с Владимиром Владимировичем, и если он захочет что-либо обсудить, то сделает это напрямую.

Так контакты с его окружением прекратились, а история с Ахметовым закончилась. «Оплот» взял под охрану территорию Ботанического сада (резиденция Ахметова в Донецке. – И.Ш.).

Ахметов – человек, живущий с убеждением, что ишак, нагруженный золотом, откроет любые ворота. К Донбассу он относится с трепетом, ведь здесь прошло его становление, здесь похоронены его предки. Он прежде всего ориентирован на свои бизнес-интересы. Ему всё равно, под кем быть, хоть под американцами, хоть под Кремлём, лишь бы продолжал существовать бизнес.

– Как складывались ваши отношения с Александром Захарченко?

– До его прихода на должность главы ДНР вполне нормально, хотя друзьями мы не являлись. Он был достаточно амбициозен. Про своё прошлое говорил, что занимался до событий 2014 года контрабандой.

Он предлагал мне слиться с его структурой. Я скептически к этому отнёсся. Всё-таки я человек военный, и моё подразделение отличалось жёсткой иерархией. У него всё было иначе. Если меня называли командир, то его – Батя. Это мелочь, но весьма показательная. Видимо, он с батькой Махно ассоциировался. Мы должны были сотрудничать и взаимодействовали без проблем.

Уже потом, когда начала зарождаться система власти, я обратил внимание на ряд перекосов, высказал критические замечания. С трибун звучали пафосные лозунги о народности, патриотизме, справедливости, а на самом деле...

Возьмём такого близкого к Захарченко персонажа, как Ташкент (Александр Тимофеев – министр доходов и сборов ДНР времён Захарченко, соратник покойного главы ДНР, ранен во время покушения на него. – И.Ш.). Они же прибегали ко всякого рода, скажем так, хитростям.

Тимофеев лично, в моём присутствии, как-то сказал, что Игорь Плотницкий (бывший глава ЛНР. – И.Ш.) дурак, потому что не понимает, как нужно действовать. Вот мы создаём иллюзию, что огосударствляем предприятия, а на самом деле там сидят наши люди. У народа создаётся ощущение, что мы возвращаемся к старой советской системе, когда всё, что принадлежит государству, является народным достоянием.

Многие, кто знал ситуацию изнутри, относились к происходящему в республике критично. И моя позиция с 2015 года не очень приходилась ко двору. Когда Захарченко оказался у власти, наши взгляды по вопросам государственного строительства во многом разошлись.

Время показало мою правоту. Сейчас против Тимофеева в ДНР возбуждено уголовное дело, и он не может приехать в республику.

Моё отношение к Захарченко – сродни отношению к непутёвому младшему брату. Печально, что он погиб, что его дети остались сиротами. Новость о его убийстве сильно на меня подействовала.

В то время я больше года провёл на территории России, что и уберегло меня от обвинений в причастности к этому преступлению.

– Как думаете, существует ли реальная перспектива, что Россия признает или примет в свой состав республики?

– Думаю, при нашей жизни включение в состав России не состоится. Другой вопрос, Россия может нас признать и после этого заключить какие-либо договоры о безопасности. Это я допускаю.

– Возможны ли, по-вашему, примирение с Украиной и интеграция республик на условиях, например, Минских соглашений?

– Нет, это невозможно.