В феврале 1998 года мы с красноярским фотографом Толей Белоноговым пришли домой к писателю Виктору Петровичу Астафьеву, чтобы поговорить с ним о том, что нас волнует. О времени и о людях, живущих в трудах и заботах, о детях, которых мы любим, о добре и зле, о Родине и о счастье, что у каждого из нас своё. Начал он разговор о встрече с ребятами в подтёсовской школе, где недавно побывал.

* * *

Народу набилось много. Вопросы хорошие задавали. Чувствуется, начитанные ребята. Ну а самый главный вопрос закатила одна девочка: «Что такое счастье?» Я говорю: «Две тыщи лет уже задают его, а я сейчас вам тут всё выложу». Сказал, что это понятие индивидуальное. Для одного кашу поесть – счастье, а для другого по-большому сходить – у него запор – счастье. «У кого суп жидок, у кого жемчуг мелок». Так что понятие это нравственное. И насколько выше нравственность, настолько требования к этому самому счастью более редки и возвышенны. И угодить людям трудно.

* * *

Я вот знаю Серёгу и очень его люблю. В Устюге деревня есть, Глядино, где он живёт. Всю жизнь Серёга этот мечтал заиметь мотоцикл и знал, что это несбыточная для деревенского парня мечта. В Красноярске где-то увидел мотоцикл и – всё! Когда закончилась война, Серёга в пехоте на Белорусском фронте был. Разрезал раму у немецкого мотоцикла, разобрал его и в мешке привёз в Глядино. Собрал там раму, сварил и много лет на нём ездил. И чем он во время процветания нашего сельского хозяйства занимался? Бригада есть, а в бригаде никого нет. Или разбежались, или не хотят работать. А техника имелась: комбайн, трактор, сеялки, веялки. Всю зиму он сам – ручищи у него здо­ровые, позноблены, потреска­лись – всё ремонтирует, готовит к посевной. Потом сам всё вспашет, по­сеет. Я спрашиваю его: «Серёга, какие проблемы у тебя?» – «Понимашь, – говорит, – хлеб сдать не могу. Сюда не приезжают, а вывезти мне не на чем!» Сейчас вроде наладилось маленько. Раньше там какие-то воры были. Их то посадят, то они убегут. И вот дали Серёге бума­гу на «Ниву», и он купил её, свой второй личный транспорт. Так вот, для Серёги высочайшим счастьем было мотоцикл привезти, а потом машину заиметь. По-крестьянски он заскорузлый немножко, но уж работяга! У крестьян много недостатков, а достоинств больше! И главное их достоинство – труд! Свой хлеб и труд!

К крестьянам у нас в советское время как относились? Считали их жадными, называли кулаками, держимордами. И всё наша интеллигенция изощрялась, не понимая самой сути крестьянства. Чего только не делали с этими крестьянами – и научили их на свою голову. Теперь у нас нет ни настоящего крестьянина, ни интеллигенции, ни рабочего. Что ж, чего хотели от нас, того добились. Мы перекати-поле, люмпены. Сейчас ребятишкам, выросшим на асфальте, совершенно безразлично такое чувство, как Родина, понятие Земли своей. Хорошо, Бог как-то надоумил садовые участки сделать. Хоть это маленько держится. И ребятишки привыкают редиску полоть. Своё если воткнёт, то и бережёт. Так что не знаю, как мы будем налаживаться. Пока не добьёмся укрепления среднего класса, хорошего ничего не будет. До 17-го года наши капиталисты проклятые достаточно платили рабочему, который содержал семью и мечтал свергнуть правительство. А потом народ нажился и в бараках, и в переселенческих лесах, и на болотах. И там «счастье» своё получил: половина народу в землю ушла...

* * *

Утрата естественной потребности делать добро очень печальна. С этого начались все наши беды... Вот меня на войне не бросили, когда я был без сознания, в глаз раненный. Кто-то ж вытащил меня. И в последний раз друг меня вытащил, и я друга вытащил. У нас чувство товарищества было скреплено надеждой, что и тебе помогут...

Испокон веку перед двором в сибирских деревнях делали зобёнки. Продалбливалось в столбах окошко, туда выставлялась дощечка. Зобёнкой зовётся, потому что с крышкой. И кольцо обязательно вделывали в столб, чтобы лошадь привязать, если кто на лошади. Ставили туда туесок с квасом, солонку с солью, кусок хлеба, сухарь или калачик – для всех, кто идёт мимо: каторжник ли, коммунист ли, поляк ли, германец ли. Чтоб не будить хозяев: кваску попил, хлеба поел – и дальше. В России жизнь устоявшаяся, а в Сибири она двигалась: переселенцы, беглые, дороги дальние. С голодных лет начали воровать, и бабушка под столб стала класть еду. Потом кое-где снова это восстановилось. А у нас просто заколотили её и отпилили, дураки. Замечательный был обычай. В нём естественная потребность делать добро, вроде бы инстинктивная. А может быть, даже в расчёте на то, что и Бог тебе поможет.

* * *

Всё-таки счастье определяет мера души. Моё понятие о счастье очень сложное, величина, всё время колеблющаяся. Конечно, самое боль­шое счастье было выжить на вой­не. И потом – ребятишки. Но ребя­тишки вон уже лежат в могиле. Это хуже нет – хоронить. Один сын ос­тался. Так что это толковище большое и вопрос неразрешимый. Как будет жизнь идти, как станет развиваться судьба, какой запрос у человека – внутренний, нравственный, культурный.

«ЛГ»-досье

Виктор Петрович Астафьев (1 мая 1924 года, село Овсянка, Енисейская губерния – 29 ноября 2001 года, Красноярск) – русский писатель, драматург, эссеист. Герой Социалистического Труда (1989). Лауреат двух Государственных премий СССР (1978, 1991) и трёх Государственных премий России (1975, 1995, 2003). Участник Великой Отечественной войны.