Армен Джигарханян как-то спросил своего друга Арно Бабаджаняна: «Как ты пишешь музыку?» Тот ответил: «Слышу. Слышу». В свою очередь вся страна слушала и пела его песни, стремительно ворвавшиеся в атмосферу оттепели 1960-х и ставшие поистине эпохальными. В канун юбилея музыканта вспоминаем о том, как слава композитора-песенника отодвинула за кулисы талант выдающегося симфониста и пианиста.
Без легенд не обходится ни одна творческая биография. Вот и из детства Бабаджаняна известна одна история, бытующая по меньшей мере в четырёх вариантах. Суть её такова: на прослушивании в детском музыкальном саду в Ереване маленького Арно приметил один «дядя», который сказал, что у мальчика абсолютный слух и необходимо учить его музыке. Родители послушались, и через год Арно уже пошёл в музыкальную школу. «Дядей» был Арам Хачатурян, сыгравший большую роль в становлении Бабаджаняна как профессионала. Именно он хлопотал в столице, чтобы Арно приняли на последний курс училища Гнесиных, а уже потом в Московскую консерваторию, к Константину Игумнову. К слову, попасть в класс знаменитого профессора было давней мечтой Бабаджаняна – одним из самых ярких впечатлений мальчика стал концерт Игумнова в Ереване в самом начале 1930-х годов.
О пианизме Бабаджаняна тоже ходили легенды. Так получилось, что большая пианистическая карьера у него не сложилась, хотя казалось, для этого было всё: филигранная техника, завидный художественный вкус и темпераментные прочтения. Современники утверждали, что Бабаджанян просто потрясал интерпретацией сонат Бетховена, этюдов и прелюдий Шопена, Рахманинова, Скрябина; а классный вечер, на котором Арно исполнил Второй концерт Рахманинова, в консерватории помнили ещё долго. Сам Игумнов как-то раз в разговоре с певицей и педагогом Ниной Дорлиак обронил, что «это его лучший ученик». Но композиция, которая с самого детства увлекала Арно, всё же взяла верх. Впрочем, свои сочинения он всегда блистательно играл сам. Их же – почти исключительно – и записывал. Лишь в самом конце жизни его исполнение трёх прелюдий Рахманинова – самобытное, темпераментное и виртуозное – было записано на телевидении.
Свой первый опус Бабаджанян написал в 9 лет, он назывался «Пионерский марш». В дальнейшем наставниками молодого автора на поприще сочинительства были крупные мастера: В. Тальян, В. Шебалин, Г. Литинский. В сфере академической «серьёзной» музыки композитор оставил сравнительно небольшое, но значимое наследие: три струнных квартета, фортепианный и скрипичный концерты, Поэму-рапсодию для оркестра, «Героическую балладу» для фортепиано с оркестром, за которую он в 29 лет получил ни много ни мало Сталинскую премию. В 1962 году для Мстислава Ростроповича был создан виолончельный концерт, не лишённый оригинальности, красочности и технической искромётности. Новаторская жилка более всего проявилась в фортепианном творчестве. Чего стоит только фортепианная сюита «Шесть картин», где фольклорные элементы неожиданно, но гармонично сочетаются с «заумной», рациональной додекафонией. В свою очередь, поразительная по своему размаху «Поэма» была обязательным произведением для пианистов на III конкурсе им. Чайковского.
Необыкновенное дарование Бабаджаняна не смогло раскрыться в полной мере ещё по одной причине: половину жизни – 30 лет – композитор болел белокровием. Это сильно сдерживало энергичного и жизнерадостного музыканта, который вообще-то славился великолепным чувством юмора, был душой компании и счастливым семьянином. Но во всей его академической музыке, особенно поздней, явственно слышен безысходный трагизм. Самый яркий пример – Струнный квартет № 3 памяти Дмитрия Шостаковича (1977). Это не просто высказывание по поводу смерти великого композитора, но и мысли о своей собственной судьбе. Не стоит забывать, что к моменту создания этого опуса Бабаджанян уже два десятка лет как почти полностью посвятил себя так называемым лёгким жанрам. А в квартете слышны и творческая смелость, и глубина, и зрелое мастерство.
И всё же страна знала его как композитора-песенника. Вернее, не знала, а обожала. Его песни стали звучанием оттепели, как фильмы Хуциева – отражением той эпохи на киноплёнке. Бабаджанян видел, как растёт его популярность, разъезжая по стране и слыша, как люди напевали «Мой Ереван» из кинофильма «Песня первой любви». На советской эстраде во многом был первопроходцем: первые твисты – «Шагает солнце по бульварам», «Королева красоты» и «Улыбнись» – буквально зажгли время новыми, доселе невиданными в советском обществе красками и ритмами. Совсем другим взяли «Ноктюрн», «Не спеши», «Чёртово колесо», «Верни мне музыку», «Благодарю тебя» – непревзойдённые шедевры советской лирической песни. Под стать музыке и стихи – Бабаджанян сотрудничал с Андреем Вознесенским, Евгением Евтушенко, Леонидом Дербенёвым, Робертом Рождественским.
И сами 1960-е, и триумфальную концертную жизнь этих песенных хитов трудно представить без ещё одного человека – Муслима Магомаева. У него с Бабаджаняном возник не только плодотворнейший творческий союз, но и настоящая дружба, довольно странно оборвавшаяся в конце жизни композитора. К тому же естественное желание поддержать своего сына Араика, начинавшего тогда певческую карьеру, подтолкнуло Бабаджаняна писать новые песни уже для него.
Сегодня, почти сорок лет спустя после смерти музыканта, можно осознать масштаб и значимость творческого наследия А.А. Бабаджаняна. И одновременно огорчиться по поводу того, насколько обделена вниманием его «серьёзная» музыка. А песни – живут! Их перепевают и слушают. Да что там – каждый День города москвичи проводят под звуки неофициального гимна российской столицы – песни «Лучший город Земли».