Виктор Ремизов. Вечная мерзлота. – Владивосток:  Рубеж, 2021. – 824 с.– 3000 экз.

Не знаю, как оценивают либеральный миф о Стройке-503 историки (особенно интересно, как оценивают историки экономики; нет ли тут параллели с кейнсианским призывом лучше закапывать деньги, чем отдавать их банкирам?) – наверняка по-разному оценивают, но вот роман «Вечная мерзлота» очень похож на эту стройку – по крайней мере как её представляет либеральный миф.

Ремизов – прекрасный писатель, умеет и в пейзаж, и в портрет, и в диалог, текст у него получается плотный, энергичный, убедительный. Ремизов строит повествование, выписывает характеры, даёт контекст эпохи, вот это вот всё – со знанием дела, добротно, ухватисто. Только вот ведь какая штука. Хочется сказать «летает, но не радует», но ещё точнее будет сказать так. Ремизов – замечательный инженер и талантливый художник – профессионально спроектировал, ловко собрал и красиво детально отделал – нет, не самолёт и даже не аэроплан, а какой-то махокрыл – устройство, которое не полетит; более того, про которое давно известно, что оно в принципе не летает. Когда-то в древности вроде бы летало, а сейчас давно уже нет.

Вроде бы всё на месте, всё, что нужно, есть. Сибирские пейзажи – Тургенев на максималках. Редкая фактура – охота на медведя, ловля двухметрового осетра, буря в устье Енисея – что твой National Geographic. Галерея портретов – репрессированный учёный с мировым именем, юный честный наивный коммунист, подлый хам из «органов» с руками по локоть в крови etc. – имеется. Чего же не хватает? Не хватает ответа на вопрос: а зачем вообще эта книга нужна?

У человека, прочитавшего все 800 страниц «Вечной мерзлоты», остаётся досадное чувство, будто он только что прослушал многочасовой концерт ко Дню работника «Мемориала»: вроде бы пели красиво, но все эти песни уже много раз слышаны-переслышаны и зачем всё это было, если я не работник?

Почему было не написать нон-фикшен, если уж есть что рассказать о Стройке-503? К нон-фикшену, кстати, можно было бы всерьёз придираться: вот вы тут пишете, что художник Александр Дейнека сидел. По какой же это, позвольте полюбопытствовать, статье? (Так выражаются персонажи романа.) Вот и про Дейнеку говорит персонаж – не придерёшься.

Ну бог с ними, с мелкими придирками, – титанический труд, без ошибок не обойтись, – но главное: что хотел сказать автор?

Течёт Енисей, уносит всё больше жизней бессмысленная стройка, мелькают десятки и десятки персонажей, Барановы сменяются Боровицкими, Квасовых сменяют Антиповы, мельтешат Вороновы, Грачи, Скворцовы и Гусевы, Гримберги и Клигманы идут рука об руку с Горчаковыми и Белозерцевыми, в норильских лагерях поднимают восстание гордые свободолюбивые украинцы с латышами, и восстание топят в крови звероподобные русские. Злые, подлые и некультурные люди знай пишут доносы на добрых, благородных и энциклопедически образованных – само собой, чтобы получить их жилплощадь. Тупые кровожадные эмгэбэшники пытками и угрозами выбивают абсурдные показания из мужественных героев, которые всё-таки никогда ничего не подписывают. В самые тёмные моменты судьбы героя спасает внезапно нахлынувшая вера в Бога. Тонкую культурную женщину едва не насилует лагерное быдло, но её спасает хоть простой и необразованный, но всё-таки в душе добрый деревенский мужик. И так далее – что всё это напоминает, так это ассортимент магазина «Всё по 36 рублей».

Никакой новой правды по сравнению с бондаревской «Тишиной». А по сравнению с «Крутым маршрутом» Гинзбург – никаких новых мифов. Всё та же расстрельная тюрьма «Серпантинка», существование которой, как показал Егор Иванов, не подтверждается никакими документами и которая была, судя по всему, лагерной легендой наподобие гроба на колёсиках или чёрной руки, как и пресловутые расстрелы под звук работающего трактора и многое-многое другое.

Впрочем, дело куда глобальнее споров историков (ну не типа Сванидзе, конечно, всё-таки каких-никаких учёных-историков) по конкретным кейсам. Мы же тут о литературе? Так вот, дело в том, что жанр психологического романа, устроенного по принципу «судьба человеческая – судьба народная», давно мёртв. На его трупе давно уже птицей-падальщиком сидит жанровая литература. В диапазоне от Бочкова с Лебедевым до какой-нибудь Минкиной-Тайчер или (только что в магазине показали новинку) Натальи Соловьёвой, и всё это с Гузелью Яхиной во главе стаи – так теперь можно и нужно писать жёлтый слезливый роман о тяжкой женской долюшке, ну или настоящее мужское чтиво про мужских мужиков, но любая живая мысль убегает из этой формы, как вода из дуршлага.

Можно сказать и по-другому. Дело даже не в том, был ли Сталин невежественным слабоумным трусливым параноиком или нет, был ли Советский Союз страной безграмотных тёмных озлобленных рабов или нет, а в том, что линейное повествование и плоский психологизм в принципе не в состоянии справиться с описанием и тем более анализом многомерной «квантовой» истории XX века и противоречивой «психоаналитической» логикой психологии масс в XX веке. Для этого нужна совсем другая оптика, другие технологии. Литературные техники и писательская оптика в том числе.

Скажем, недавний роман Александра Етоева «Я буду всегда с тобой» – хороший пример живого поиска такой оптики. И – вот ведь сюрприз! – роман Етоева читается на одном дыхании и далеко не так затянут, как 800-страничная «Мерзлота», в которой замерзает прежде всего собственно сюжет романа – ей-богу, не успеешь начать пересказывать, как уже заспойлеришь финал.

Да, сталинская эпоха остаётся для нашей истории – и для нашего настоящего – этаким Чёрным вигвамом из «Твин Пикс»; там обитают духи, которые то и дело проникают к нам; там, как пишут на фанатских форумах, «должен оказаться каждый на пути к совершенству». Удалось ли Ремизову хоть немного прояснить загадку вигвама? Увы, нет. И если в этом состояла цель, то, увы, 800 страниц плотной, убедительной, мастерской прозы исписаны впустую.