Между смертью Константина Устиновича Черненко и открытием внеочередного Пленума ЦК, которому предстояло избрать нового генсека, Политбюро собиралось дважды, чего ранее не было никогда. Зачем же нужно было созывать Политбюро дважды, если якобы альтернативы Горбачёву не было? Именно это обстоятельство и породило массу разных слухов и версий.
По свидетельству тогдашнего зам. начальника 9-го Управления КГБ генерал-майора Михаила Докучаева «в день смерти К.У. Черненко состоялось заседание Политбюро, на котором первым выступил Г.В. Романов, который, согласно завещанию Черненко, выдвинул В.В. Гришина». О возможном развитии событий в таком же русле писал и «архитектор перестройки» Александр Яковлев, который поведал, что «ближайшее окружение Черненко уже готовило речи и политическую программу для Гришина». Однако тот же Докучаев сообщал, что в тот день после выступления Григория Романова «встал А.А. Громыко и заявил, что хватит нам носить гробы, пора выдвигать молодые кадры с перспективой на ближайшие десять и более лет. Он настоял на кандидатуре Горбачёва, который и был избран генеральным секретарём с перевесом в один голос».
Существует ещё одна версия, согласно которой против кандидатуры Гришина первым выступил вовсе не министр иностранных дел СССР Андрей Громыко, а председатель КГБ генерал армии Виктор Чебриков, и Гришин сразу взял самоотвод и предложил на вакантное место генсека кандидатуру Романова. И именно в этот критический момент заседания Политбюро слово взял Громыко, который якобы, сославшись на крайне неподходящую фамилию «оборонного» секретаря ЦК, убедил всех, что новым генеральным секретарём может стать только Горбачёв.
Между тем непосредственные участники тех событий в своих мемуарах рисуют совсем иную картину избрания нового генсека. Как уверяет главный кремлёвский эскулап академик Евгений Чазов, сразу после смерти Черненко, которая случилась 10 марта в 19 часов 20 минут, он позвонил Горбачёву «на дачу» и «по разговору понял, что у него уже продуман весь план прихода к власти». Горбачёв тогда заявил, что «сейчас будет собирать Политбюро и Секретариат», и попросил Чазова прибыть в Кремль к 22 часам. Затем связался с Громыко, председателем Совмина СССР Николаем Тихоновым и зав. Общим отделом ЦК Клавдием Боголюбовым и дал последнему команду собрать всех членов высшего руководства в Кремле тоже к 22 часам.
На тот момент из 10 членов Политбюро в столице были только шестеро: Гейдар Алиев, Михаил Горбачёв, Виктор Гришин, Андрей Громыко, Михаил Соломенцев и Николай Тихонов. Остальные 4 члена отсутствовали: Виталий Воротников, председатель Совмина РСФСР, был с визитом в Югославии, Динмухамед Кунаев, первый секретарь ЦК КП Казахстана, находился в Алма-Ате, Григорий Романов, секретарь ЦК КПСС, отдыхал в Паланге, а Владимир Щербицкий, первый секретарь ЦК КП Украины, во главе советской делегации был с визитом в США. Помимо членов Политбюро в Москве находились все кандидаты в члены Политбюро: и.о. председателя Президиума Верховного Совета СССР Василий Кузнецов, министр культуры СССР Пётр Демичев, секретари ЦК КПСС Владимир Долгих и Борис Пономарёв, председатель КГБ СССР Виктор Чебриков и первый секретарь ЦК КП Грузии Эдуард Шеварднадзе, а также все «рядовые» секретари ЦК – Иван Капитонов, Михаил Зимянин, Константин Русаков, Егор Лигачёв и Николай Рыжков.
Как уверяет Горбачёв, когда он приехал в Кремль, там уже находился Громыко, с которым «за полчаса до начала заседания» состоялась «короткая, но очень важная беседа». Во время раз¬гово¬ра он «пригласил Громыко к соединению усилий в этот ответственный момент», и тот ответил, что «полностью разделяет мои оценки и согласен действовать вместе». Впрочем, когда началось заседание Политбюро, против того, чтобы его вёл Горбачёв, сразу выступили Гришин и Тихонов, а значит, в руководстве партии по вопросу о новом генсеке не было того монолитного единства, о котором твердили горбачёвские клевреты. Более того, даже переход Громыко в «окоп» Горбачёва не давал ему нужного большинства в Политбюро, так как Щербицкий, Кунаев и Романов точно были не на стороне будущего генсека.
Казалось бы, в таких условиях заседание Политбюро следовало назначить на следующий день. Но Горбачёв и Чебриков, вероятно, с одобрения Громыко решили форсировать события и на вечернем заседании сделали попытку протащить Горбачёва в генсеки. Однако она не удалась, и было принято решение только о назначении его председателем Комиссии по похоронам Черненко. О том, что тогда только этот вопрос был решён, говорят не только многие мемуаристы, но и рабочая запись заседания Политбюро от 11 марта 1985 года. В итоге Горбачёв «предложил не торопиться, назначить Пленум на 17 часов следующего дня, а Политбюро – на 14», и, таким образом, «у всех будет время – ночь и полдня – всё обдумать и взвесить», а затем «определимся на Политбюро и пойдём с этим на Пленум ЦК».
Как позднее вспоминали Горбачёв и Лигачёв, после заседания Политбюро, которое закончилось в 23 часа, «из высшего эшелона руководства» на работе остались они сами, а также глава КГБ Чебриков. Тогда же туда «стали съезжаться вызванные ими работники аппарата ЦК», из которых сразу создали две «группы для подготовки документов». Костяк первой, готовившей «траурные материалы по Черненко», составили его помощники В. Печенев, В. Прибытков и А. Вольский, а также зам. главы отдела оргпартработы Е. Разумов. Костяк же второй группы, сочинявшей на скорую руку «доклад нового генсека на Пленуме ЦК», составили А. Лукьянов, В. Медведев, В. Загладин и А. Александров-Агентов.
Теперь многое зависело от того, успеют ли прибыть на новое заседание Политбюро Воротников, Романов, Щербицкий и Кунаев, от позиции которых зависело многое, если не всё. И здесь выясняется, что против трёх последних персон была проведена целая «спецоперация» по дезинформации и недопущению их прилёта в нужное время в Москву. При этом, как уверяет Владимир Крючков (тогда заместитель, а позже председатель КГБ), незадолго до своей кончины Громыко признался ему, что «после смерти Черненко товарищи предлагали мне сосредоточиться на работе в партии и дать согласие занять пост генерального секретаря ЦК… я отказался, полагая, что чисто партийная должность не для меня».
Кстати, вероятно, эти обстоятельства и вынудили Лигачёва на XIX партконференции в июне 1988 года сделать такое заявление: «Надо сказать всю правду: это были тревожные дни. Могли быть абсолютно другие решения. Была такая реальная опасность. Хочу вам сказать, что благодаря твёрдо занятой позиции членов Политбюро товарищей Чебрикова, Соломенцева, Громыко и большой группы первых секретарей обкомов на мартовском Пленуме ЦК было принято единственно правильное решение». И тогда, и позднее многие мемуаристы и историки потешались над этим заявлением второго секретаря ЦК, ссылаясь на слова самого Горбачёва, произнесённые им как обычно в третьем лице, что «после смерти Черненко избрание Горбачёва становилось неотвратимым».
Однако в реальности Лигачёв был прав: при иных обстоятельствах, в частности если бы Громыко не пошёл на союз с Горбачёвым, могли быть приняты «абсолютно другие решения». Кстати, в своих мемуарах он особо отметил, что утром 11 марта ему позвонил Громыко и поинтересовался: «Кого будем выбирать генеральным секретарём?» В ответ Лигачёв назвал имя Горбачёва, а также сообщил о том, что «такое настроение у многих первых секретарей обкомов, членов ЦК». В этой ситуации Громыко заявил, что готов предложить его кандидатуру на Политбюро и попросил прислать ему в МИД более подробную объективку на будущего генсека. Затем Лигачёв сразу позвонил Горбачёву и сообщил ему об этом звонке.
Если протокол заседания Политбюро 10 марта 1985 года нам не известен, то рабочая запись его заседания от 11 марта, которую вёл тогдашний первый зам. Общего отдела ЦК Лукьянов, не только сохранилась, но даже была опубликована. Из этой бумаги следует, что на заседании Политбюро ЦК под председательством М.С. Горбачёва «присутствовали тт. Алиев Г.А., Воротников В.И., Гришин В.В., Громыко A.A., Кунаев Д.А., Романов Г.В., Соломенцев М.С., Тихонов H.A., Демичев П.H., Долгих В.И., Кузнецов В.В., Пономарёв Б.Н., Чебриков В.М., Шеварднадзе Э.А., Зимянин М.В., Капитонов И.В., Лигачёв Е.К., Русаков К.В., Рыжков Н.И.». Кроме того, на нём присутствовал и новый министр обороны СССР маршал Советского Союза Сергей Соколов. Таким образом, в Москве не было только не успевшего вовремя вернуться из США главы советской Украины Щербицкого, присутствия которого так сильно опасались Горбачёв и Ко. Гораздо позднее горбачёвский помощник Валерий Болдин признался, что «эту задержку» с вылетом из Вашингтона организовали «ребята Чебрикова из КГБ», а профессор А.В. Островский также установил, что им в этом здорово помогли и «ребята» из Госдепа и СНБ США, в том числе Джек Мэтлок, работавший тогда помощником Рональда Рейгана и главой Департамента СНБ по делам Европы и СССР. Более того, есть информация, что лично Чебриков связался с начальником личной охраны Щербицкого полковником В.Ф. Вакуленко и дал ему команду до особого распоряжения не информировать его подопечного о смерти Черненко.
В 15 часов, открыв заседание Политбюро, Горбачёв вновь предоставил слово Чазову, который сообщил, что «Константин Устинович <…> в последние месяцы находился на больничном режиме… Но болезнь не поддавалась вылечиванию… Особенно она осложнилась в связи с двусторонней пневмонией, которой заболел Константин Устинович во время пребывания на отдыхе в Кисловодске… Эмфизема лёгких и осложнившаяся лёгочно-сердечная недостаточность значительно усугубились за последние две-три недели… Усиливающиеся дистрофические изменения в органах и тканях привели к тому, что, несмотря на активную терапию, <…> в 3 часа дня Константин Устинович потерял сознание. А в 19 часов 20 минут наступила смерть в результате остановки сердца».
После этой информации Горбачёв вновь взял слово и заявил, что «необходимо прежде всего решить вопрос о генеральном секретаре ЦК КПСС. Прошу товарищей высказаться по данному вопросу». Как и было оговорено заранее, первым слово взял Громыко, который с ходу заявил, что «когда думаешь о кандидатуре генерального секретаря ЦК КПСС, то, конечно, думаешь о Михаиле Сергеевиче Горбачёве». Причём, как позднее лукавил Лигачёв, «всё произошло мгновенно, неожиданно, я даже не помню, просил ли он слова или не просил». Вслед за главой МИДа выступили и все остальные – Тихонов, Гришин, Соломенцев, Кунаев, Алиев, Романов и далее по списку, из уст которых «зазвучали гимны и оды новому генсеку». Причём опять-таки Лигачёв, сравнивая вчерашнее заседание Политбюро с этим, подтвердил, что накануне вопрос об избрании генсека не был предрешён: «Как всё это не походило на предыдущее заседание, происходившее всего лишь накануне вечером». А в 17 часов открылся внеочередной Пленум ЦК, на котором Горбачёв, огласив повестку дня, сразу предоставил слово «товарищу Громыко».
По свидетельству Черняева, тот «вышел на трибуну и без бумажки стал говорить в вольном стиле», и, когда назвал имя Горбачёва, «зал взорвался овацией, сравнимой с той, которая была при избрании Андропова». Затем было сразу принято Постановление ЦК «О генеральном секретаре ЦК КПСС» и Романов, руководивший этим заседанием Пленума ЦК, предоставил слово Горбачёву, который уже в качестве генсека произнёс «тронную речь» и предложил присутствующим пройти в Колонный зал для прощания с Черненко…