Беседовал Александр Матусевич
Выдающийся молдавский дирижер, народный артист и лауреат госпремии Молдавии, ныне дирижер московской «Новой оперы» Александр Григорьевич Самоилэ празднует бриллиантовый юбилей. С виновником торжества побеседовала «Литературная газета».
— К вашему знаменательному юбилею «Новая опера» подошла основательно: премьера «Набукко» и торжественный гала-концерт 7 ноября. Что на нем нас ожидает?
— Программа концерта составлена символически — также, как и в нашей постановке «Набукко», тут будут своего рода знаки. Открывать концерт будет увертюра из «Силы судьбы», поскольку в ней сплелась и музыка моей судьбы, и судьбы основателя театра и моего друга Евгения Колобова, юбилею которого посвящен весь этот сезон в «Новой опере»: «Сила судьбы» в конце 1970-х в Свердловске сделала его знаменитым, для меня же это было первое оперное название в Кишиневе. Всех секретов раскрывать не буду, скажу лишь, что за вечер мы пройдемся по золотым страницам классики, будет звучать великая и вокальная, и инструментальная музыка, но если начинаем с драматической краски, то завершить хотим легко и светло, несколько снизив пафос жизни — Кальманом.
— Как рождалась свежая премьера — вердиевский «Набукко»?
— Она задумывалась чисто концертной — репетиций было предусмотрено ровно только на такой формат проекта. Но по мере работы мы стали понимать, что то, что рождается, требует полноценного театра, настоящего спектакля. Времени было очень мало, но мы все репетировали как сумасшедшие — открылись новые резервы: когда очень хочется, то можно не считаться с личным временем, и тогда все получается. Режиссер Виктория Агаркова проявила максимум фантазии и силы воли, в кратчайшие сроки все придумала и собрала. Она поставила себе цель — не мешать музыке, внимательно ее слушать и идти от нее — и выиграла. Символическое решение, которое она предложила, идеально легло на музыкальную вселенную раннего Верди. Солисты согласились разыграть полноценное действо без достаточного количества репетиций, многое делалось что называется с колес, но они выдержали и сумели, за что им огромная благодарность. Благодарен и директору театра Антону Гетьману, что поддерживал наше горение.
— Удалось реализовать все, что задумывалось?
— Сто процентов не бывает никогда. Но удалось многое, особенно учитывая недостаточность репетиционного времени. Прежде всего мне удалось подобрать оптимальный состав солистов — все большие профессионалы и у всех голоса адекватны избранным партиям. Со многими из них я работал над другими вердиевскими партитурами, поэтому хорошо знал их потенциал и возможности именно для «Набукко». Кто-то уже встречался с этой оперой, кто-то, например, Василий Ладюк, впервые соприкоснулся с ней. Значение певцов в опере переоценить невозможно — без качественного вокала опера как искусство, как жанр не существует, и у меня в этот раз был превосходный состав. Удалось добиться от хора четкости слова, что очень важно для Верди, у которого слог очень связан с фразировкой и через нее — с эмоцией. Оркестр работал с огромной отдачей — тем более, что две трети музыкантов ранее не играли эту партитуру, а я всегда очень много занимаюсь деталями и музыкантам это нравится. Партитуру «Набукко» я попытался прочитать с чистого листа, как новую для себя, попытался освободиться от прежнего опыта, а он огромный — я дирижировал «Набукко» и в Кишиневе, и в Великобритании, и в Турции — на знаменитых фестивалях в Эфесе и Аспендосе.
— Вы любите певцов. Не все дирижеры этим отличаются...
— Можно ли делать оперу, не любя певцов, не любя заниматься с ними, не отделывая детали, стремясь к совершенству? В момент общения с ними работает химия ощущений, связанная с голосом, тембром, из этого потом расцветает образ. Это взаимодействие строится на взаимном доверии, понимании: певец должен увидеть за пультом друга и соратника. Я всегда дирижирую глазами — мне нужен личностный, интимный контакт с певцом — если он установлен, все получится! Чуткость к человеческому голосу и к психике певца — это, конечно, заложено не у каждого дирижера: если это есть — вот такой дирижер для оперы подходит, если нет — лучше в оперу не идти. Классический пример: то, что творила Каллас на сцене, выражая свою индивидуальность, она могла делать только потому что у нее был великий маэстро Туллио Серафин, который и открыл ее, который любил и понимал певцов.
— «Новая опера» - театр, где с пением всегда было хорошо, Колобов тоже любил голоса. Сейчас эта линия сохраняется?
— Безусловно: и всегда есть большой выбор — можно делать великолепные составы, что в очередной раз и подтвердил «Набукко». И постоянно приходит молодежь, новые интересные голоса. Много ярких индивидуальностей, интересных тембров. Я, например, веду в репертуаре «Кармен» - у меня семь разных певиц на главную партию, все разные, к каждой нужен свой подход, у каждой своя психология, с каждой спектакль получается по-разному. Но вы представляете – какое богатство, какой выбор, какие возможности!
— Думаю, можно выделить четыре периода в вашей биографии — Кишинев, Турция, Одесса и Москва. Какой из них для вас дороже, какой был более интересным?
— Есть ещё и пятый период, связанный с активным сотрудничеством в качестве приглашённого главного дирижёра Бухарестской оперы, где я поставил «Мадам Баттерфляй», «Аиду», «Кармен» и другие оперы, которыми затем дирижировал в Бухаресте и на гастролях театра в Лондоне и Эдинбурге. Все эти периоды интересны по-своему: яркие, значимые краски. Как у Верди было две вершины — ранняя, это как раз «Набукко», поздняя - «Аида», а между ними долгий путь поиска, в котором тоже были несравненные вершины, взлеты — так и в моей карьере Кишинев и Москва — две вершины, две колонны между которыми целая жизнь и бесконечный поиск. Кишинев: самое начало, старт — быть или не быть оперным дирижером, премьера 1981 года «Силы судьбы» - название-то какое, знаковое! Москва — итог всей моей жизни: в столице моего государства. Советский Союз распался, когда мне было уже 40 лет: полностью сформировавшийся человек и музыкант, поэтому, безусловно, сейчас, в Москве — я дома, в своей гавани. Между этими точками сорок лет, в течение которых я был главным дирижером в разных театрах. В Кишиневе я влюбился в запах кулис, как говорил Колобов, родился как оперный, театральный маэстро. Первые успехи с постановками редких для тогдашней афиши опер - «Норма», «Адриенна Лекуврёр» и пр., великая Мария Биешу на сцене, бешеный успех на гастролях Молдавского театра оперы и балета в Москве и Ленинграде. А в Москве до того как я перебрался сюда в 2019-м году окончательно, я выступал многократно: великая Ирина Архипова постоянно меня приглашала на свои фестивали и юбилеи, я дирижировал спектакли в Большом и Театре Станиславского. Очень значимой для меня была постановка «Пиковой дамы» в «Новой опере»: спектакль получился необычным, но очень интересным. И, наконец, вердиевские работы — первое представление российской публике редких шедевров великого композитора, таких, как «Стиффелио» и «Разбойники», концертные исполнения «Силы судьбы» и Реквиема. Итальянская, прежде всего вердиевская стезя, принесла мне удовлетворение тем, что удалось добиться стилистической достоверности. Но я очень люблю и русскую музыку — и я был счастлив дирижировать на юбилее Рахманинова «Алеко» в «Новой опере» - русскую оперу о моей родине, о Бессарабии. Кстати, когда я начинал свое десятилетие в Одессе, там была в репертуаре только одна русская опера - «Иоланта»: при мне там появились такие шедевры, как «Князь Игорь», «Онегин», «Пиковая».
— Вы дирижер-диктатор или демократ?
— За свою творческую жизнь я менялся. Начинал как жесткий руководитель — я пришел в Кишиневе в театр из филармонии, без оперного репертуара, мне было 30 лет, мне надо было выжить в этом театре, где были певцы — три народных артиста СССР и семь дирижеров, которые мне в отцы годились. Нужно было утвердиться и состояться — тут без характера никуда. Но потом я понял другое, во многом благодаря Юрию Темирканову, к которому я ездил учиться в Ленинград, уже будучи главным дирижером: Юрий Хатуевич работал очень деликатно с артистами Кировского театра, был исключительно интеллигентен, уважителен, и добивался этим большего эффекта, результата, чем окриками и метаниями громов и молний. И наступил момент, когда я начала получать удовольствие от процесса и добиваться от певцов и инструменталистов гораздо большего, чем через деспотизм и резкость. Особенно деликатно нужно быть с певцами — у них ведь инструмент внутри организма, все идет через психику: певца нужно не давить, а найти к нему подход, к каждому — свой. С возрастом дирижер становится менее эгоистичен — ему важно уже не столько собственное «я», а конечный результат. Честно говоря, я только сейчас по-настоящему понял, что такое оперный дирижер. Поначалу ты идешь на эмоциях и ощущениях — только к пятидесяти начинается настоящее погружение суть музыки. Только сейчас пришло понимание — как это должно быть: идеальное соединение всех компонентов этого сложнейшего процесса — оперного спектакля. Ведь идеальный спектакль живет внутри тебя — твоя задача в реальности приблизиться к этому идеалу.
— Когда вы поняли, что вы — дирижер?
— Музыка со мной с самого раннего детства. Скрипка в Молдавии — народный инструмент: все играют, у меня в семье все играли, я играл. Как-то я собрал небольшой ансамбль музыкантов — и это мне понравилось: управлять целым и добиваться результата, который звучит внутри меня. С того момента я стал мечтать о дирижерской профессии.
— Вы начинали как симфонический дирижер, но позже вся ваша карьера связана с оперой. Не скучаете по симфоническим программам?
— Марк Паверман в Свердловской консерватории меня готовил как филармонического дирижера: он был против моего перехода в театр. За первые два года в Кишиневской филармонии я набрал огромный симфонический и камерный репертуар. И в последующие более сорока лет оперной карьеры я постоянно возвращался к симфоническим программам. В Кишиневе мы даже один сезон закрывали не оперой и не балетом, а Пятой симфонией Малера. Это всегда со мной — несмотря на вечный приоритет опере. В течение многих сезонов я работал с оркестром Национального радио Бухареста, с которым мы сделали много разнообразных программ и с которым у нас сложились очень тесные и дружеские отношения. Незабываемыми для меня были концерты с оркестром Ленинградской филармонии, Российским Национальным оркестром, БСО им. Чайковского.