Председатель КГБ СССР Юрий Андропов называл его классиком разведки, экс-помощник директора ФБР по разведке Филип Паркер – сущим наказанием. «Этот человек причинял нам серьёзные неприятности всюду, где бы он ни работал, – писала о нём в 1995 году The Washington Post. – Трудно оценить масштабы урона, который он нанёс США». Это всё – об артиллеристе, прошедшем всю Великую Отечественную войну, многолетнем руководителе резидентур советской разведки в Дели, Вашингтоне, Нью-Йорке и Риме, заместителе начальника Первого Главного управления (разведки) КГБ СССР генерал-майоре Борисе Соломатине, столетие которого отмечалось в последний день октября. Об этом выдающемся человеке мы попросили рассказать хорошо знавшего его ветерана СВР, писателя Михаила Любимова.
– Михаил Петрович, вы ведь успели поработать с Борисом Соломатиным? Каким он был?
– Это уникальная личность и уникальный разведчик, смелый и решительный, закалённый военным опытом, отдавший работе во внешней разведке почти сорок лет жизни и добившийся здесь феноменальных успехов. Первое наше знакомство оказалось заочным. Когда я работал в Англии, мне передали на связь агента, завербованного Соломатиным в Дели. «В глаза» я увидел Бориса Александровича много позже, в «генеральской» столовой КГБ, когда меня повысили до руководящей должности.
Для нас Соломатин был авторитетнейшим человеком. К тому времени он уже стал «грозой Америки», завербовав в 1967 году шифровальщика ВМС США Джона Уокера, 17 лет передававшего нам стратегические секреты американцев и даже создавшего в США целую шпионскую сеть, куда Уокер привлёк сына, брата и друга. Американцы до сих пор считают это одним из крупнейших своих провалов.
Вообще, завербовать шифровальщика – голубая мечта любого резидента. А Соломатин в 1980 году завербовал в Риме ещё и Глена Майкла Соутера, личного фотографа командующего 6-м флотом США. Почти десять лет он передавал нам информацию о военно-стратегических планах США в Средиземноморье, на Ближнем и Дальнем Востоке и в других регионах, сценарии учений с применением ядерного оружия. Мы знали всё об американских подводных кабелях в районах сосредоточения их флота, через нас проходили все передачи по военно-морской линии. Не случайно американцы так ненавидели Соломатина, жизнь он им подпортил изрядно.
– А правда, что почти все послевоенные агенты-иностранцы сами предлагали свои услуги?
– Да, но тут всегда есть большой риск получить подставу и стать частью чужой игры. Как-то в Копенгагене пришли к нам два парня, представились шифровальщиками. Доложили о них в Центр, нам приказали переправить их в Москву, а потом сообщили: эти двое просто психи. Провокаций хватало, и Соломатин всё это, конечно, учитывал, когда вербовал Уокера, а потом и Соутера. С обоими долго работали, прежде чем начали использовать их информацию.
– Читал, что Соутер проболтался о своей «второй работе» жене Патриции. А та после очередной ссоры настучала на супруга в ФБР, и Соутер бежал в СССР. Ему дали звание майора КГБ, дачу в Подмосковье, но советская реальность не совпала с его идеалистическими представлениями, и он покончил с собой. Супруга, правда бывшая, вполне могла стать и причиной провала Джона Уокера. В одном из интервью Соломатин вспоминал: эта дама по имени Барбара угрожала Уокеру, что сдаст его ФБР, если он не будет ей платить, и дошло до того, что Джон на встрече со связником КГБ в Вене предложил… убить Барбару. Наши, конечно, отказались, но, возможно, экс-супруга всё-таки сыграла роль в провале агента-шифровальщика?
– Этого я не знаю. Известно, что Уокер получил два пожизненных срока плюс ещё сто лет. Вместе с ним осудили его сына, брата и друга. Помилования им не будет, это не в американской традиции, когда речь заходит об ущербе национальной безопасности.
– В 1975 году Бориса Соломатина, по «прикрытию» заместителя постпреда СССР в ООН, отозвали в Москву. Причиной отзыва многие считают его аналитическую записку о тенденциях в советско-американских отношениях. Говорят, это вызвало гнев брежневского окружения…
– В начале 1975 года Борис Александрович направил Андропову из Нью-Йорка письмо, где изложил свои взгляды на состояние отношений с США. Андропов переправил это Брежневу. Записка Соломатина одобрения не получила, и Бориса Александровича отозвали в Москву, в действующий резерв МИДа, а через год Андропов направил его резидентом в Рим. В 1981 году Соломатин вернулся в СССР и был назначен начальником отдела в Госплане СССР, а в 1988 году подал в отставку.
– Говорят, Соломатин был человеком решительным и не боялся высказывать своё мнение, часто расходившееся с мнением начальства. Возможно, это вызвало желание начальника разведки Крючкова держать строптивого генерала где-нибудь за кордоном? Крючков видел в нём конкурента?
– Нет. Крючков был «человеком Андропова» ещё с 50-х годов, со времён драматических событий в Венгрии. Андропов привёз его оттуда в Москву, когда возглавил в ЦК отдел соцстран. Прагматичный аппаратчик Крючков не стал бы гнобить генерала Соломатина, которого высоко ценил Андропов. Опальным Соломатина никак нельзя назвать: он имел высокие государственные награды, жил в прекрасной квартире в кооперативном доме КГБ в Волковом переулке, получал хорошую генеральскую пенсию. И в отставку его никто не выгонял, он ушёл в 1988 году, когда уже не мог работать из-за болезни почек.
– Вы общались с генералом после его отставки?
– Да, встречались уже как пенсионеры в его квартире в Волковом переулке, говорили в основном на политические темы. В 90-е я помогал ему организовывать интервью нашим и зарубежным телекомпаниям. К перестройке он относился настороженно, считал, что перегибаем палку в дружбе с американцами. Впрочем, так же считал и мой друг, последний начальник советской разведки Леонид Шебаршин – за это после событий 1991 года он был отставлен Ельциным с должности председателя КГБ и заменён либералом Бакатиным. Почему так получилось? Дело в том, что в перестройку наша разведка постоянно направляла секретную информацию о недружественных планах Запада в отношении нашей страны, что и навлекло гнев Горбачёва, видевшего в этом подрыв политики перестройки. Очень похоже на реакцию Сталина на сведения о подготовке Германии к войне с СССР.
Когда разведка докладывает то, что нужно начальству, – быть беде. Об этом очень точно сказал Мао: «Как только моя разведслужба узнаёт моё мнение, соответствующая информация сыплется, как снежные хлопья». Но наша разведка была из другой породы, она честно давала реальную информацию.
Уже больной, Борис Александрович не потерял решительности и ясности ума. Это был человек железной воли, прошедший огонь, воду и медные трубы, абсолютно преданный своей стране разведчик от Бога, обладавший потрясающей эрудицией и умением располагать к себе. Его имя золотыми буквами вписано в нашу историю, это гордость российской разведки.