Написать отзыв о документальном цикле «Жара» Александра Архангельского можно было до его обнародования. Сложившиеся впечатления о фигуре автора, анонсы на сайте «Культуры» позволяли это событие предвосхитить. И фильм полностью оправдал ожидания. Болото действительно оказалось склизким и холодным.
Осмыслить русскую жизнь в похожем ключе уже пытались кинематографисты США. «Красная жара» вошла в историю своими сногсшибательными ляпами. Цели, правда, у американцев намечались иные: убедить на заре перестройки сограждан, что в СССР обитают нормальные люди. Сделали, как смогли. Образом России стал милиционер Шварценеггер. Помните? «Какие ваши докуазательстуа?»
Александр Архангельский взял на вооружение методику, но принялся убеждать соотечественников, что в Советском Союзе жили бездуховные твари. Не те, конечно, персоналии, отобранные для фильма, описанные с нежностью и страстью, а все остальные, оставшиеся за кадром, но присутствующие незримой серой массой, бесформенной и устрашающей. Именно к такому выводу приходишь, узнав о религиозных исканиях полутора десятков интеллигентов, осознаёшь: даже совокупный духовный опыт граждан СССР несоизмерим с трансцендентным знанием героев «Жары». В последней серии автор подытожит: «Где-то там, на шумной обочине истории, строили БАМ, осушали болота, а в её сердцевине, в крохотных квартирках, выносили мебель, чтобы как можно больше ярких думающих людей могли услышать слова о главном – о смысле и увидеть глаза, в которых виден отсвет вечности».
Итак, фильм о «сердцевине», а название такое – потому что рассказ начинается с 1972 года, запомнившегося страшными пожарами, и ещё потому, что речь о душной атмосфере застоя. Эту метафору автор будет эксплуатировать и в хвост, и в гриву на протяжении четырёх серий, покуда троп не выдохнется, так и не дотащившись до задымлённой Москвы-2010. А было бы смело.
Можно представить, как незадолго до премьеры забилось сердечко Александра Николаевича, когда пресс-секретарь премьера заявил: «Брежнев – это не знак минус для нашей страны, это огромный плюс, он заложил фундамент экономики, сельского хозяйства…» Пришлось даже выступить на РИА ТВ, представить высказывания Пескова пиар-технологией, цель которой «отвести удар от Путина». В политическом комментарии Александр Архангельский виртуозно объединил лесть и оппозиционность, тонко указал на свой неисчерпаемый ресурс лояльности, набрав при этом дополнительных очков в либеральной тусовке.
«Жара» с её беспрестанными напоминаниями, что в 70-е «смыслы выжжены, ценности опалены», вынуждает пристальнее вглядеться в ушедшую эпоху. Воспользуемся справочником: юному Саше было десять, а значит, он реконструирует время, вынужден опираться на мнения очевидцев.
В экспозиции фильма поэтесса Ольга Седакова объясняет мотивацию своих тогдашних религиозных поисков: «Надо было куда-то бежать, а куда? – в себя, конечно». И современный зритель мгновенно понимает, что представляет собой круг презентуемых неофитов. Сейчас такие наверняка стали бы завсегдатаями сети магазинов «Путь к себе», где окуриваемые индийскими благовониями соседствуют на прилавках астрология, каббалистика и пророщенная пшеница.
И сразу, почти встык, ещё одна апелляция к авторитету, Людмиле Улицкой. Первый же синхрон поражает не глубиной суждений писательницы, а удивительной небрежностью создателей фильма. Говорящая голова так смонтирована с предыдущим и последующим сюжетами, что понять суть невозможно. Улицкая возникает ниоткуда и с ходу делится впечатлениями о встрече с неизвестными людьми при невыясненных обстоятельствах. Из рассказа следует: она приходит в какой-то полуподвал, почему-то с батоном хлеба в сумке, беседует с некой Марией Михайловной, которая, в свою очередь, спрашивает у Кати (зрителю тоже не представленной), есть ли что-нибудь поужинать. Катя говорит, что есть картошка, Улицкая предлагает хлеб, это и собираются съесть. «Меня прошибло, – пылко продолжает Улицкая, – я девочка из приличной семьи, у нас на столе белая скатерть, первое, второе, третье, и не в одной тарелке первое и второе подаётся. И вдруг я поняла, какая это высота, какая свобода, какая лёгкость, Бог послал картошку – и садятся за стол, и я сказала себе: а-а, вот она, христианка».
Поблагодарим, конечно, Людмилу Евгеньевну, что развеяла миф о голодоморе 70-х, и не станем цепляться к словам, контекст которых неясен даже после многократного просмотра эпизода. Эту небрежность авторов можно считать ляпом, а можно представить и в качестве художественного метода. Возможно, создатели «Жары» рассчитывали на аудиторию избранных, изначально осведомлённых, кто такие Мария Михайловна и Катя.
В соответствии с этим принципом творит и Борис Гребенщиков (ещё один персонаж фильма). Трудно, конечно, признаться, что тезис «БГ – Бог» не кажется истинным, но что делать… Скажем больше: смысл его песен понятен не полностью, что вряд ли свидетельствует о низком интеллектуальном уровне пишущего и отсутствии у него образного мышления. Просто тексты Гребенщикова изначально написаны для узкого круга: с кем вместе бухали, курили, пили кофе в культовом ленинградском «Сайгоне». Вот, к примеру, произведение «Я учусь быть Таней», состоящее как будто из собранных в случайном порядке слов. Посвящённые (а теперь и посмотревшие «Жару») знают: песня эта о философе Татьяне Горичевой, пытавшейся по молодости поженить христианство с феминизмом. Она смачно рассказывает о своём воцерковлении, подпольных религиозных семинарах, организуемых для сайгонавтов. Соглашается, что Гребенщиков имел в виду её. Как это мило:
Так что храни целомудрие,
всё остальное пройдёт,
сверху или снизу, но храни целомудрие,
всё остальное пройдёт…
Подпольным семинарам Горичевой, духовным исканиям Гребенщикова, религиозной практике остальных героев «Жары» Александр Архангельский методично и беспощадно противопоставляет примитивное существование классово чуждых сограждан. «Люди тратят свою единственную жизнь на стояние в очередях, на поездки в Москву за колбасой, наслаждаются «Песнярами», подпевают ансамблю «Самоцветы» и просят лесного оленя унести туда, где сосны рвутся в небо, они привыкли к этой простой реальности, начисто лишённой вечного начала».
На этом фоне «абсолютное прикосновение к катакомбе» Людмилы Улицкой, видимо, должно выглядеть убедительнее. «Ясен пень, – утверждает наполненная подпольными знаниями писательница, начиная свой спич с вводной конструкции, имеющей однозначно скабрёзное происхождение, – что ни икона, ни сакральный предмет, ни священный гвоздь, ни ручка засохшая, они… для большей части верующих сегодня – артефакт. Если отбросить эту ритуальную, языческую в большей степени формулу веры, то высокообразованный священник и высокообразованный учёный прекрасно находят общий язык».
Пока почитатели творчества Евгения Крылатова, и песни «Лесной олень» в частности, придумывают необходимую и достаточную меру наказания пошлой еретичке, зададимся другим вопросом. Согласился бы с подобными кощунственными суждениями учёный, видный советский геолог, фронтовик Глеб Коляда, тайно рукоположенный в 70-е? Его судьба вполне могла бы стать предметом отдельного исследования. Однако автор «Жары» сосредоточился на мерах конспирации, предпринимаемых тайным священником. В фильме долго описывают, как затыкали байковыми одеялами окна во время домашней литургии. На главный вопрос, зачем в 72-м году нужно было находиться в подполье, зритель внятного ответа не получает. Есть версии. Одна из них указывает на невозможность совмещать академический пост с духовным саном. И здесь, не желая никого обидеть, робко напомним, что в 70-е священников не расстреливали, и выскажем предположение, что увольнение со службы для глубоко верующего человека может являться лишь мелким бытовым неудобством. Ещё есть в фильме намёк, что тайное рукоположение позволило Коляде обрести особый духовный опыт. Но стоит ли тогда обвинять советскую власть? Скорее, она фактом своего существования предоставила возможность этот духовный опыт получить.
Однако никакой полемики о советской власти в фильме нет, как будто в России окончательно и бесповоротно победили либералы, а многочисленные соцопросы и телеголосования не демонстрируют однозначную народную поддержку социализма. СССР представлен злом, в градации от тёмно-серого к чёрному.
Чтобы быть доказательнее, Александр Архангельский часто, безвкусно и не без передёргивания использует советскую хронику, цитаты из старых документальных фильмов.
Съёмки из первых в Союзе дворцов бракосочетаний монтируются с ритуалом прощания в крематориях. Автор упивается контрапунктом, творит с огоньком, креативит на полную катушку. Невольно представляешь, как похрюкивали, посмеиваясь на монтаже, радовались второму, третьему, а то и четвёртому смыслу, каждый из которых умножал доказательную силу антисоветского киноаргумента.
Или вот ещё пример. Сюжет о подпольных православных кружках монтируется с кадрами из древнего пропагандистского фильма о пятидесятниках, что должно проиллюстрировать ужасы преследования верующих в СССР. Как будто православные и сейчас не считают пятидесятников, иеговистов, сатанистов и саентологов опасными сектами.
Но благодарности мудрому советскому руководству за активное противодействие нетрадиционным религиям от Александра Архангельского не дождёшься. Автор ищет любой повод, чтобы рассказать об ужасах «совка». Всё в стране не так: осушение болот порождает пожары, идеологические рамки убивают всё живое в духовной жизни, искусстве.
Чтобы отвести удар от Хрущёва, закрывшего половину действующих к началу его правления храмов, автор выводит на авансцену идеолога 60-х Леонида Ильичёва, использует даже термин «ильичёвцы». Однако, отдадим должное, не скрывает атеистического угара Никиты Сергеевича. Может быть, впервые в истории современный либерал журит патентованного врага Церкви, но, не удержавшись, всё-таки расшаркивается перед тем, кто «вынес Сталина из мавзолея».
Посмотрев «Жару», может сложиться впечатление, что за отчётный период в стране было показано два достойных фильма: «Андрей Рублёв» и «Солярис». А появились они вопреки системе и на выжженном поле. Книг не было, ни общедоступных, ни самиздатовских, читаемых с таким интересом, который возможен исключительно в связи с их запретным статусом.
Как будто в 72-м не гремели Таганка и «Современник», не было премьеры «Ханумы» в БДТ, не блистала Плисецкая, не пела Архипова, Таривердиев не написал музыку к «Семнадцати мгновениям», не показали очередную серию «Винни-Пуха», а единственной значимой песней был «Город золотой», ставший через сорок лет назойливым саундтреком «Жары». «Гляжу в озёра синие» Архангельским не засчитана.
При всём уважении к Андрею Тарковскому заметим: он был не единственным режиссёром в СССР. И в 72-м состоялись другие премьеры. Когда читаешь список, становится понятен масштаб подтасовки. Картина мира из серо-чёрной превращается в цветную, стереоскопическую. Не станем жалеть газетной площади, восстановим справедливость, перечислим.
«Укрощение огня» профессионально доказывало, что в Советском Союзе лучшие в мире ракетостроение и космонавтика, что на Земле есть страна, где не проповедуется омерзительный культ успеха. Фильм «Любить человека» Сергея Герасимова тонко, без идеологических штампов и ложного пафоса рассказывал, что настоящий архитектор должен самозабвенно отстаивать свою точку зрения, когда строит города для людей, а не дворцы олигархам. «Здравствуй и прощай» убеждал: колхоз – это не бранное слово, но форма хозяйствования, а советская деревня – место, где живут люди, пронзительные чувства которых не испытать высоколобому сайгонавту. «Опасный поворот» Басова отмечал восприимчивость советского человека к иной культуре, способность переосмыслить и сделать зарубежную классику своей. «Станционный смотритель» указывал, что русского режиссёра, соблазнённого бесом постмодернизма, легко излечить Пушкиным, и это есть советская традиция. «Монолог» подчёркивал, что настоящая интеллигенция жива, она многочисленна, имеет представления о духовности, чести, но рассказать о столь тонких материях по силам лишь талантливым творцам, таким, например, как Авербах и Габрилович. Шукшинские «Печки-лавочки» удостоверяли факт, что русскому человеку от природы не свойственна чёрная меланхолия, а если и загрустит он, то исключительно под прессом тотальной общественной несправедливости…
Автор «Жары» пытается подверстать к своей концепции Александра Вампилова, представляет его задыхающимся в духоте застоя, пользуется его смертью в качестве аргумента. Хотя Вампилов не самоубийца. Было ли время справедливо к великому драматургу? Конечно, нет. Но он жил со своей страной, и трагедия официальной непризнанности не отправила его в катакомбы. Его не представишь курящим марихуану в компании питерских сайгонавтов. И пьесы его наполнены реальной жизнью, а не надуманным тленом. Либералы то и дело принимают Вампилова за своего, выдают за своего. Потому что в «Утиной охоте» есть Зилов. Зилов для них – жертва советского строя, в Зилове трепещет узнаваемое обаяние, сходное с их собственным, с их прелестным цинизмом. Однако Зилов – просто подлец, масштабный, эпический. Но он не единственный герой Вампилова – есть Сарафановы, старший и младший, есть Валентина, есть все остальные – объёмные, трагические, смешные, настоящие… Но такие не помещаются в катакомбу, а Зилов там, пожалуй, и нашёл бы себя, освоил тантру и медитацию.
Образ катакомбы, любование ею – главное, что есть в фильме. Практически все герои оттуда. От Улицкой до Аверинцева с его представлениями о перспективах христианства как религии меньшинства. В четырёх сериях нам рассказывают о роющих её ходы вдоль и вглубь, но на поверхность особенно не стремящихся. Потому что наверху неэстетичный пафос созидания. А ещё там – соборность. На поверхности – обычный храм в городе или селе, внутри которого ты такой же, как остальные, непривилегированный кающийся грешник. Тем, кто рыщет по стране, чтобы обзавестись «своим батюшкой» (потому что «свой дантист» уже есть), соборность противопоказана, им нужно особое положение единственного в своём роде.
Кто эти люди, если обобщить, пусть некорректно и с возможностью последующего изъятия покаявшихся из списка? Не они ли были «сердцевиной» русской смуты ХХ века? Не они ли являлись носителями атеистических идей, смеялись над помпезными ритуалами самодержавия, требовали реформ – с особой поэтической жестокостью? Они, голубчики. И когда империя была разрушена, а на руинах возникла прочная, мощная страна, они снова почувствовали себя жертвами и побежали к Боженьке. Им претили энтузиазм, строительство БАМа. Они хохотали и продолжают ржать над «битвой за урожай», как будто никогда не смотрели в декабре на термометр и не слышали термин «зона рискованного земледелия». Они против осушения болот и поворота рек. Но, может быть, тогда они за патриархальный уклад?
Нет, как только в России стал наклёвываться хотя бы какой-то относительный порядок, внешний, иллюзорный, они тут же пришли в движение. Кто-то двинулся прочь, отдался йоге и дауншифтингу, кто-то принялся инстинктивно рыть под ногами, грызть несущие стены.
Во что они верят? Из фильма «Жара» нельзя сделать каких-то определённых выводов. Ясно одно: произведение Александра Архангельского – ода экуменизму. Для автора важно, что православные, иудеи, католики, буддисты, протестанты – из одной катакомбы, сортировать их в планы не входит. Абстрактная общность вероискателей рекламирует экуменистические идеи забавными историями. Вот пример. «В городе Гомеле и вообще в Восточной Белоруссии, – сообщает, посмеиваясь, один из героев фильма Михаил Гринберг, – главным пропагандистом иудейской сионистской литературы был отец Евгений Бобков».
Однако «популяризация экуменизма» – лишь побочный интеллектуальный продукт, заветное идёт от сердца – антисоветчина. В лучших традициях идеологической машины СССР Архангельский громит СССР. Припудренное философствованиями повествование на первый взгляд смотрится гладенько, румяно. Но послюнявишь пальцы, потрёшь, а там старушка-пропагандистка собственной персоной.
Когда-нибудь Александра Николаевича обязательно встретит его зритель. Какой-нибудь нормальный мужик. Узнает в толпе, подойдёт: «Слышишь, олень, – скажет с беззлобным амикошонством и не намекая на песню Крылатова, – видел твой сериал, ты кого, собственно, имел в виду, я что-то не понял?» И, не замечая, как слушатель посматривает на часы, расскажет с подробностями. Что крещёный, что строил БАМ, слушал «Песняров», был членом добровольной пожарной дружины, в церковь ходил, не оглядываясь по сторонам, целовал святые мощи, а духоты особой не чувствовал, пока Ельцин не влез на броневик. Что 72-й помнит, что действительно год выдался неудачный. Наши в суперсерии проиграли канадцам, без позора, но осадок остался. А вот в 74-м мы их всё-таки сделали.