София Шпитонкова
Экранизировать Евгения Водолзакина – дело неблагодарное, как и в случае с любым писателем, ценность произведений которого проистекает в первую очередь из умения обращаться со словом. Фабула остается всегда, но далеко ли на ней уедешь? «Авиатор» с этой точки зрения выбор крайне неочевидный, в связи с чем Егору Михалкову-Кончаловскому хочется сделать аванс – за смелость.
Как превратить в фильм книгу, центральная идея которой – торжество эмоционального опыта в рамках личный истории над событиями истории мировой? Где наивысшая точка напряжения – это чаепитие летним вечером на даче и падающий из окна теплый свет? Можно ли это перенести на экран? Безусловно. Получится ли объяснить не читавшему книгу зрителю, что этот закат и самовар – это то, ради чего он покупал билеты? Да, и история кино знает такие примеры. Но это совершенно особая задача, и Егор Кончаловский сделал выбор не в пользу нее.
Невозможно знать, о чем размышлял режиссер, начиная работать над «Авиатором», но по итогу ход мысли видится примерно таким: о чем эта книга? О сути бессмертия. О чем будет фильм? О его цене. Ракурс найден – работаем над сценарием.
Последствия этой работы знакомый с оригиналом зритель заметит с первых кадров. Если центральным персонажем романа был Иннокентий, то главными героями картины с известной долей субъективности я бы назвала Гейгера и Анастасию. История начинается с них и кончается ими, хотя формально последним экран эффектно покидает Иннокентий. Мы следим за персонажами Константина Хабенского и Дарьи Кукарских на протяжении добрых минут десяти: вот они, супруги и коллеги, находят во льдах Соловков «лазарей», вот вместе посещают вечеринку друга и инвестора, вот занимаются любовью на диване в гостиной… Бессмысленно проводить параллели с книжными Гейгром и Анастасией, потому что у Кончаловского это другие персонажи, личная история, взаимоотношения и характер которых были созданы с нуля. Здесь режиссеру хочется сделать комплимент и отметить, что оба героя отлично проработаны, а не сведены к функциям, которые толкают сценарий в нужном направлении.
Наконец в повествование врывается Иннокентий в исполнении Александра Горбатова, авиатор Платонов, центральный персонаж романа и гипотетически главное действующее лицо фильма. Рожденный в 1900 году, свидетель революции, узник соловецкого лагеря, замороженный в ходе эксперимента и вернувшийся к жизни спустя без малого сто лет. Он приходит в сознание после разморозки, и мы видим его несколько заторможенным, погруженным в себя и равнодушным к миру. Затем Иннокентий начинает вспоминать прошлое… и выясняется, что таким он и был изначально, еще до заморозки, Соловков и потери возлюбленной. Не зря на постере герой изображен в виде ледяной глыбы – так мы его на протяжении всей картины и ощущаем.
Отчасти на центральную идею фильма новый образ Иннокентия работает. Он – воплощение идеи бессмертия. Спустя сто лет все так же молод и хорош собою, а еще – вырван из необратимо изменившегося мира, отрезан от людей и интуитивно им чужд. Но Кончаловский не экранизировал бы «Авиатора», а снимал бы какой-то другой фильм, если бы проигнорировал эмоциональную сторону вопроса. Так ли нужно жить вечно, если в итоге ты останешься один – не просто без семьи и друзей, но даже без врагов и просто знакомых лиц? Без возможности разделить с кем-то воспоминания и опыт. Развязка этого конфликта в романе совершенно иная чем в фильме, но и в кино она по-своему логична: вечная жизнь у Кончаловского превращается в вечное проживание жизни утерянной. И вот здесь эмоциональная статичность героя мешает. Его трагедия понятна на рациональном уровне, но на эмоциональном она проходит мимо зрителя.
Зато другие герои фильма при взгляде на жизнь Иннокентия выводы делают и избавляются от иллюзий не только о вечности, но и о текущем моменте. Авиатор Платонов приходит в их жизнь, чтобы круто ее изменить и исчезнуть – раствориться в небе. И зритель смотрит ему вслед без особо сожаления.
И все же, помимо удачных сценарных решений, ну или как минимум работающих на идею, в фильме есть крайне неоднозначные. Самое вопиющее – Зарецкий в исполнении Антона Шагина. Исключительно важный для романа образ: преступник и жертва, жалкое ничтожество и трагичный персонаж. Фемида со сломанными весами, появившаяся в кино лишь мельком, довлеет над Иннокентием весь роман. Может ли быть так, что несчастия случаются с человеком на пустом месте? Или они – всегда расплата, пусть порой и несоразмерная проступку? Герой в романе находит для себя ответ на этот вопрос – благодаря Зарецкому. Иннокентий в кино им даже не задается, ибо в фильме Зарецкий – карикатурный шут, нарочито отвратительный, погибший в результате несчастного случая и в целом ни в чем не виноватый. Зачем было так кардинально менять одновременно и характер, и поступки, и обстоятельства гибели – непонятно. Видимо, чтобы не отвлекал зрителя от идеи. Жаль, что из всего многообразия их в романе режиссером была выбрана всего одна. Зато реализована с успехом – этого не отнять.