Французская песня осиротела: умер Шарль Азнавур («Франция осиротела», – сказал после смерти генерала де Голля президент Жорж Помпиду). Этот маленький человечек – всегда в тёмном – обозначил собой последние полвека культуры. Впрочем, нет – куда больше!.. Ведь Азнавур начал выступать в девять лет, а завершил в девяносто четыре. И как выступать! Он был и певцом, и поэтом, и композитором, и актёром…
«Я никогда не стремился построить карьеру, – говорил мне Шарль Азнавур во время одной из наших встреч. – Просто делал, что считал нужным. Я не поэт, а автор песен и прежде всего – актёр. Каждая песня – это маленький спектакль, который я ставлю по всем правилам драматургии. Пою, и перед моими глазами разворачивается действо. Есть песни, которые в зависимости от настроения исполняю в пяти совершенно разных постановках, трактовках. Сюжеты беру – не поверите! – из радиопередач. Просыпаюсь, как правило, в пять часов утра и сразу включаю приёмник. Обычно он запрограммирован на ежедневную передачу, в ходе которой разные люди звонят в студию и рассказывают о своей непростой жизни. Такие сюжеты бывают! Достоевскому и Кафке не снилось!»
Теряюсь в догадках, в чём феномен Азнавура как певца. Несколько дребезжащий, не самый чистый – скажем прямо – голос. Казалось бы, обычные интонации, помноженные на узнаваемую скороговорку. Но всё равно, даже когда другие исполнители поют песни из репертуара Азнавура, непременно слышишь его интонацию. Ибо Азнавур – памятник, высшая школа.
Помню, как в конце девяностых на концерте Сержа Лама, выдающегося французского певца и поэта, в парижском зале «Олимпия» на Больших бульварах прямо во время представления появился Шарль Азнавур. Зрители в едином порыве поднялись, выхватывая взглядами его хрупкую фигуру. Серж Лама едва не сбился с ритма. Потом в кулуарах рассказывали, что у него во рту пересохло, когда он заметил в зале Шарля. Большая честь и серьёзное испытание для любого артиста – выступать перед самим Азнавуром.
Он вырос в квартале Сен-Жермен, на парижской улице, в школе никогда толком не учился. «В юности я говорил лишь на арго парижских мостовых, настоящий язык, литературный, узнал уже гораздо позднее, – рассказывал тот, кого признали в Америке «певцом двадцатого века». – Книг читаю, сознаюсь, мало, зато обожаю всевозможные словари и энциклопедии, едва ли не кладу их под подушку, когда засыпаю. Своей же истинной родиной считаю французский язык. Ведь главное в песне – это слово. Без хорошей поэзии замечательной песни не получается».
Такой подход роднит Шарля с другим великим персонажем французской эстрады – с Эдит Пиаф. Да, именно она, звавшая Азнавура не иначе, как «мой маленький глупый гений», стала пигмалионом Шарля и указала ему путь от уличных концертов за пять су на олимп варьете. Случилось это в сорок шестом году. Азнавур выступал в дуэте с Пьером Рошем, тот писал музыку, а Шарль – слова. На радио шла публичная запись передачи популярных актёров Пьера Кура и Франсиса Блана. Шарль и Пьер бодро выбежали к роялю, и сердца их ушли в пятки. В первом ряду сидела и с любопытством разглядывала дебютантов… Эдит Пиаф!
Азнавур взял себя в руки и запел только что написанную ими песню «Шляпа из кротового фетра» в стиле свинг: «Он носил шляпу из кротового фетра и пил из соломинки холодный кофе на террасах ресторанов бульвара Распай. Платиновые блондинки не могли оторвать взгляда от этого парня, курившего «Кэмел»…» Пиаф хохотала от души. Это был сигнал для аплодисментов избалованной публике. За кулисами Эдит коротко бросила Шарлю: «Я забираю тебя…» Дальнейшее прописью обозначено в летописях французской песни. Пиаф почувствовала в Азнавуре не только родственную душу, «уличного воробушка», подобного ей, но и огромный талант. Указала Шарлю дорогу к большой сольной карьере на эстраде. «Если бы не Эдит, я бы никогда не решился выступать в одиночку, – как-то признался Азнавур. – Долго ещё, выходя на эстраду один, я ловил ухом: вот-вот и подключится голос Роша, но его уже не было рядом».
…У нас в стране, где понятие «шансон» у большинства граждан почему-то ассоциируется прежде всего с блатным фольклором, восприятие Азнавура сложилось, мягко говоря, своеобразное. О нём часто говорят как о композиторе, хотя музыка большинства его хитов написана не им – Жоржем Гарваренцем, Жильбером Беко, Жаком Плантом… И его самого нет-нет да называют «шансонье». «Почему в России ко мне приклеили эту этикетку, – негодовал Шарль. – Шансонье – это исполнитель лёгкого жанра, певец политических куплетов-мазаринад, а я считаю себя настоящим певцом, артистом серьёзным».
Он и в самом деле был человеком серьёзным в восприятии и эстрады, и жизни вообще. Не имел права существовать иначе: ему, поднимавшемуся с эмигрантских низов французского общества, нельзя было поступать по-другому, требовалось всё время что-то доказывать обществу. «Они, лишённые прошлого, но не памяти, пришли из разных стран и построили на чужой земле счастье для своих детей…» «Эмигранты» – одна из биографических песен Шарля. Мать его, Кнар Багдасарян, была из турецких армян, бежавших во Францию от геноцида, отец, Миша Азнавурян, был родом из Тбилиси. Кстати, с этим удивительным человеком, талантливым артистом («я – сын баритона» – говорил о себе и об отце Шарль), связана любопытная история, к которой я оказался причастен.
Когда я вёл на «Радио России «Культура» еженедельную передачу о французской песне, у меня в студии раздался звонок. Это была попросившая о встрече армянская женщина по имени Ирина. На другой день мы встретились, и она передала мне старые, выцветшие фотографии. На этих снимках были запечатлены худые, измождённые, но тем не менее весёлые люди. Судя по внешности, кавказцы. «Это парижские фото военной поры моего дедушки, – пояснила моя новая знакомая. – Он выжил только благодаря Азнавурам. Прошу вас, передайте это Шарлю, он должен обо всём помнить». Оказывается, в пору нацистской оккупации Парижа Миша Азнавурян скрывал от немцев сбежавших от гитлеровских принудработ советских военнопленных. Мне удалось передать исторические снимки Мише Азнавуру, одному из сыновей Шарля, как раз бывшему тогда в Москве. Миша, названный так в честь героического деда, поклялся мне передать фото отцу… Дальнейшее неизвестно.
Любопытно, что Азнавур, боготворимый в Армении, всегда называл себя не иначе, как «французом армянского происхождения» и никогда – просто «армянином». Да и армянский язык знал, мягко говоря, не очень, и песен по-армянски с эстрады не пел. «Так, заучишь одну песню по-армянски, а потом и покоя от армян не будет: захотят, чтобы я пел по-армянски… В доме у нас говорили по-русски, но этот язык я тоже не выучил, – вспоминал Шарль. – Я почувствовал себя армянином только после землетрясения в Спитаке. Это произошло в одну секунду, как молния бывает!» Он создал благотворительную организацию «Азнавур для Армении» и написал вместе со своим «баджанахом» – мужем его сестры Аиды – Жоржем Гарваренцем песню «Для тебя, Армения», мгновенно ставшую первым хитом Франции. Все деньги от продажи диска пошли в Армению.
Что ещё? Жизнь Шарля Азнавура, огромную, насыщенную, исследователи культуры будут изучать – я уверен – ещё много десятилетий. Будут рассуждать, кем он прежде всего был. Лучше всех об этом уже сказал, на мой взгляд, биограф певца Робер Белльре, автор книги «Жизни и легенды Шарля Азнавура»: «Если Эдит Пиаф являлась певицей международного масштаба, то Шарль Азнавур – планетарного».
Кирилл Привалов