Это не кинорецензия, их уже немало. Это своего рода удовлетворение восстановленной справедливостью: очень неоднозначная персона, человек, чьё имя было словно вычеркнуто из отечественной истории или вспоминалось в контексте злодейства, стал героем биографического сериала. Качество картины можно обсуждать, авторов – ловить на неточностях и преувеличениях, но важно вот что: из-под глыб нарочитого забвения, идеологических штампов, из-под мусора выдранных страниц, изрезанной киноплёнки и замазанных фотоснимков извлечён образ человека, без которого нелегко понять силу и слабости великой русской революции. При этом вопрос даже не в том, прекрасен он или ужасен...
На моей памяти, ещё пятьдесят лет назад, о нём можно было говорить чуть ли не полушёпотом.
В 1967 году к 50-летию Октября в «Современнике» поставили пьесу Михаила Шатрова «Большевики». На сцене появились члены первого советского правительства, о которых в сталинское и более позднее время упоминали лишь мельком. На спектакль пришёл Н.С. Хрущёв, пребывавший тогда в таком же забвении. Разговорившись за кулисами с актёрами и постановщиками, он якобы спросил:
– А где же Троцкий? Что ж вы его-то на сцену не вывели?
Ему ответили с актёрской непосредственностью:
– Это вас надо спросить, Никита Сергеевич. Что же вы в своё время Льва Давыдовича не реабилитировали?
Хрущёв был по-партийному уклончив:
– Не пришло время.
Оно не приходило ещё полвека. Видно, проще верить стародавней легенде. Она жива до сих пор. На днях бывший партийный функционер, человек не глупый и многое повидавший, по традиции назвал Троцкого, а заодно почему-то и Свердлова английскими шпионами. Как говаривали в одной соседней стране: размозжить собачьи головы! Чего разбираться, сопоставлять факты, докапываться до истины?!
Между тем только фактическая правда, прискорбная или возвышающая, помогает осознавать, что революция была и прорывом, и катастрофой. Кстати, главные её вдохновители и организаторы в народной памяти (если присмотреться) также двойственны: и герои, и палачи. Что отличается от толкований иных историков, привыкших быть «в тренде».
Лев Троцкий – двигатель, мотор, ядерный реактор русской революции; как тактик, он не знал себе равных. Например, мгновенный захват власти – его вклад в теорию и практику государственных переворотов.
Большевистские романтики вдохновлялись мифологией французской революции. И Троцкий воплощал в себе черты якобинских вождей – Сен Жюста, Марата, Дантона, отчасти Робеспьера. Гильотины он не изобрёл, но расстрелы без суда или по приговору суда условного и неправедного превратил в рутинную практику. Абсолютный рационализм, крайняя непримиримость. Стремление всегда и везде идти до конца, до точки, до упора. Никаких компромиссов, никаких тонкостей, никаких моральных резиньяций типа гуманизма, укоров совести, дружеских чувств и прочих «буржуазных предрассудков», то есть чисто человеческих сомнений… Отсюда и точен вывод, что революция пожирает своих детей. Невольно хочется добавить: и отцов тоже, и других родственников.
В молодые годы я был свидетелем, как старшие начитанные товарищи рассуждали, что было бы, если бы Сталина в партийной борьбе одолел Троцкий, подразумевая, что европейская цивилизованность всё же удерживает от экстремизма с восточным акцентом. Теперь склоняюсь к мысли, что разница была бы невелика.
А ещё любопытно, что в риторике и в характере многих нынешних известных оппозиционеров самого либерального толка я узнаю классические «троцкистские» черты: неистовую пассионарность, непримиримость, доходящую до откровенной ненависти, и пресловутый агрессивный идеализм в защите «обездоленных», правда, не рабочих, а… «своих» олигархов.