Известный певец Шнуров, образовавший группу «Ленинград», с самого начала своей карьеры сделал ставку на обыгрывание матерной лексики в своих выступлениях. При этом начиная с декабря 2008 года он стал колесить по российским городам, и его афиши зазывали не на группу, а на группировку «Ленинград» (весьма знаковое уточнение – в соответствии с криминальным смыслом). Было бы полбеды, а может быть, и вовсе забавно и точнее отражало бы творческие принципы этого исполнителя, если бы за название своего коллектива им был взят, положим, слоган «Я, такой-то, балбес; на сцене – бес» или «Прости меня, мама, по матушке!». Но при чём здесь город-герой Ленинград? Без кавычек. Тогда же, чуть более года назад, Шнуров объявил о роспуске «Ленинграда» и наборе новой группы той же творческой ориентации с названием «Рубль». Однако сие не умаляет того факта, что на протяжении более чем десятилетия безнаказанно, у всех на глазах, использовался в своих «рублёвых» целях исторический бренд России.
УНИЖЕНИЕ МАТОМ
Чтобы осознать глубину проблемы, невозможно обойтись без обращения к тому, что традиционно именуется «историей вопроса». Конец 80-х – начало 90-х годов отметились первыми прорывами матерщины на экране, на театральных подмостках и в литературе. Показательно, что первый нецензурный киномонолог в СССР прозвучал в картине режиссёра Киры Муратовой «Астенический синдром». Эстетическая сверхзадача, конечно, не простиралась до установок начать насаждать мат на почве русской культуры. Преследовалась цель внешне благая – методом шока, встряски, «удара по мозгам» заполучить результат нового, неизведанного ещё ощущения, находящегося, безусловно, в духовном контексте, но преподанного в столь неординарной ипостаси. Что вышло из этого почина?
Нагромождения книжного мата стали приводить к тому, что седовласые учителя-словесники, и без того униженные нищетой, хватались за валидол, проверяя тетрадки учеников и в их сочинениях натыкаясь на прежде исключительно туалетные словечки. Аргументация: это всё «продвинуто» и жаль, что вы, такая-то Елена Сергеевна, не догоняете. И непременный вопрос ребром: если Пелевину и Сорокину можно, то почему мне – нельзя?
И в самом деле, если б только одному Пелевину… Лихие 90-е, а с ними и более вменяемые «нулевые» годы дали беспрецедентные для отечественного искусства примеры вседозволенности. Вот солидное издательство «Эксмо», давным-давно, казалось бы, переросшее кооперативные пелёнки, в выпуске серии «Иной формат» публикует пьесы небезызвестных ныне братьев Пресняковых (ответственный редактор К. Халатова) без каких-либо предупреждений и оговорок в выходных данных.
Герой пьесы «Изображая жертву» одиннадцать раз разряжается отборным матом. Заметим, извергающий нецензурщину – капитан милиции (полиции), он же следователь криминалистической лаборатории. И как понимать выскакивающий ни с того ни с сего мат персонажа по имени Старичок (пьеса «Кое-что из технологии проживания жизни»)? Здесь заборное слово лепится в его вполне благочинной реплике просто как выдох, не в качестве «идеализации» или – напротив – «демонизации» этого старичка. Что, по-другому в жизни и разговаривать уже невозможно? Здесь же, на грани фола, Пресняковы, наплевав на такое сложное, особенно в измерении сегодняшнего дня, понятие, как политкорректность, по-братски записывают в свою компанию… королеву Великобритании. И заставляют её орать прямым текстом заветные, видимо, для авторов пьесы русские три буквы, полагая, что это прикольно, и предписывая ей попутно (это написано для театра!)… шуршать струйкой собственной мочи.
Берём журнал «Новый мир». В своей рецензии известный критик, член жюри множества престижных театральных и драматургических премий, кандидат искусствоведения Павел Руднев на «военную» пьесу скандального Вл. Сорокина «Землянка» оказывается не в состоянии удержаться от заимствования стиля первоисточника. И в рифму слову «отец» припечатывает без всяких купюр словцо из текста последнего («Новый мир», 2005, № 11, стр. 195). Крутые, надо сказать, пошли рецензии в «толстых» журналах!
Неудивительно, что библейское «в начале было слово» для порнографов имеет свою историю с продолжением. Но каковы слова, таковы и дела. Начиная с осени 2007 года на Всероссийском театральном фестивале «4-я высота», проходившем одновременно в нескольких ТЮЗах страны, были читки пьесы уже не юного Василия Сигарёва «Волчок», где не только «безбашенно» матерятся, причём все – и молодые и старые, и образованные, и маргиналы. Сигарёв, теряя элементарную способность к самооценке от количества полученных премий, российских и зарубежных, дописался до того, что по тексту зрители должны быть испытаны на прочность поэтапным показом гомосексуального инцеста. Сначала дочка поцеловала у мамы пятку, потом расстёгивает у неё блузку и трогает обнажённую грудь. В 9-й сцене мать, сидящая на кровати без трусов, раздвигает ноги, ржёт, хлопает себя по лобку и говорит дочери: «Ну-ка, помой матери кундю…»
Кто подумал, что наткнулся на какой-нибудь порносайт, тот ошибся. Это – выдержка из сигарёвского текста, опубликованного в старейшем литературно-художественном журнале «Урал», в 4-м номере за 2006 год. Но и это ещё не предел материнских проявлений в «Волчке». В той же сцене мать мочится на пол, а дочь затем тряпкой по сцене растирает лужу (резонно в этой связи перед началом данного рода спектаклей, кроме шуток, выдавать зрителям что-то вроде респираторов или предупреждать, чтоб не приходили в дорогих нарядах).
Другой похожий драматург, по фамилии Курочкин, вынес непристойность из текста и контекста напрямую в название своего «творения», а следовательно – в афиши и общедоступные места, и при этом чувствует себя без каких-либо последствий замечательно – «Водка, е…ля и телевизор» (как вы понимаете, у первоисточника – без стыдливых точек). Более того – Курочкин стал членом жюри ряда драматургических конкурсов и теперь «со своей колокольни» судит и учит молодых и начинающих авторов.
Не может не вызывать недоумения и другое. Если эксгибиционистские страсти и унитазные проблемы отдельных драматургов и постановщиков выдаются за новое слово в искусстве, то, может быть, государству в данной ситуации подобает вежливо ответить им: мол, это ваши собственные проблемы; а самому – найти более уважительные причины для участия в финансировании тех или иных проектов, а не заниматься поощрением садизма и похабщины на страницах книг, театральных подмостках и съёмочных площадках?
…У конкурса современных пьес «Действующие лица» с почти уже десятилетней историей солидности в учредителях не занимать. Здесь и Федеральное агентство по культуре и кинематографии, и государственная радиостанция «Радио России», и просто ряд уважаемых частных лиц. Ознакомишься с жизненной позицией некоторых из них, и становится понятным многое. Известная радиожурналистка «Эха Москвы» Ксения Ларина, – входившая, между прочим, в состав жюри этого конкурса в 2007 и 2008 годах, – теоретизирует в передаче «Книжное казино» на «Эхе» 5 июля 2009 года: «Одна из самых народных вещей, которые обсуждаются постоянно, это – наличие (в современных пьесах. – Авт.) ненормативной лексики. Мне кажется, нужно забыть эту тему, она не должна обсуждаться». Вот так, ни больше ни меньше. А следом – самое характерное, из-за чего размываются все художественные критерии. «Когда это талантливо, – судит Ларина, – когда необходимо, всегда оправданно». И судя по всему, голос журналистки со скромной пушкинской фамилией в жюри «Действующих лиц» отнюдь не одинок.
…В историю отечественного кинематографа вошёл отказ выдающегося актёра Олега Борисова плевать по роли в икону в снимавшемся в 70-е годы фильме о жизни Достоевского. Уже были готовы успешные кинопробы, в архивах до сих пор сохранены фотографии – актёр в гриме, поразительно внешне похожий на писателя, более того, внутренне готовый к воссозданию образа гения на экране. Но творческая позиция артиста была бескомпромиссной – заниматься непотребством, исходя даже из самого сложного и подчас многое оправдывающего контекста, он не посчитал для себя возможным. Конфликт с режиссёром из-за вроде бы незначительного рабочего момента перерос в концептуальный.
ГЕРОИЧЕСКОЕ В КОГТЯХ У ПОШЛОГО
Отечественные законодатели на исходе 90-х годов предпринимали попытки, и серьёзные, оградить бурные реки нахлынувшей свободы хоть какими-то берегами. Памятен поистине уникальный факт единодушия в Государственной Думе и Совете Федерации, когда обе палаты поочерёдно проголосовали за принятие нового Федерального закона – «О защите общественной нравственности».
И что же? Кто не помнит – тогдашний глава государства, президент Ельцин, его не подписал, сослался на что-то вроде «нарушает свободу творчества». Нужно ли теперь, спустя почти полтора десятилетия, детально объяснять, что за «свободу творчества» мы слишком часто видим и слышим из коммуникационных щелей? На примере хотя бы одного беспечно живущего Шнура.
Между тем его ужимки и дикая брань, соединённые с атрибутикой национальной святыни, в другой, более уважающей себя стране однозначно были бы отнесены к последней, самой строгой по степени ограничений категории. (К седьмой, так называемой ХХХ.)
Опять же приходится констатировать азбуку приличия – принята и действует в мировом сообществе регламентационная, в семи пунктах, шкала ограничений на изображение непристойности и жестокости. Ну и, конечно, общественная табель о рангах никогда не позволит где-нибудь во Франции или Англии охальнику и хулигану светиться в качестве героя своего времени, беспрепятственно неся в массы свою, с позволения сказать, эстетику.
У нас же – картина обратная. Самый свежий пример – в октябре 2011 года Шнур получает эфир в смотровое, вечернее время государственного (!) канала «Россия 1» – в новой развлекательной передаче «Профилактика». В этом же ряду – даже уважаемый телеканал «Культура» (4.11.11.), демонстрирующий постановку М. Захарова «Шут Балакирев», даже не заретушёвывая матерщину, звучащую со сцены.
…Наша беда в том, что у нас не работает сертификация культурной и медиапродукции по образцу любой другой. Такая сертификация могла бы чётко разграничить аудиторию, время трансляции фильма или любой другой постановки, а также определить ответственность авторов и распространителей за нарушение правил общественной морали. Между тем известный кинорежиссёр и парламентарий Николай Губенко предлагал бить рублём по злу – установить систему крупных штрафов для тех, кто сознательно нарушает общественную нравственность.
При этом вырученные средства направлялись бы на поддержку некоммерческого искусства. Рациональное зерно – нет прямых запретов, и в то же время какие-нибудь отпетые или «пробитые» мошенники лишний раз задумывались бы, стоит ли пускаться в такую вольницу, из-за которой не на шутку опустошались бы карманы «дорогих» продюсеров.
Пока, к сожалению, порномафия через своих лоббистов в органах власти держит позиции уверенно. Дело доходит до ангажирования научных кругов, доказательство тому – введение в активный оборот термина «ненормативная лексика». Лингвисты, литературоведы, всевозможные шоумены и революционеры от культуры, распустив как знамя этот поэтично-околонаучный термин, пустились с каким-то экстазом в почти открытую пропаганду словесной грязи, всегда бывшей в русском языке тем «низом», которому не позволялось претендовать на «верх» культуры, публичной жизни и общественного признания.
В самом запуске данного, ставшего устойчивым определения лежит семантическая и как следствие – этическая диверсия. К ненормативной лексике, то есть к той, что находится за пределами русского литературного языка как нормы, традиционно относились и разговорный стиль, и просторечие, и диалекты, и старославянизмы, и профессиональный жаргон. Таким образом, языковой пласт её очень широк и в принципе никакого отношения к скабрёзной ругани не имел и не имеет.
Так что «приватизация класса ХХХ» и здесь сработала по-чубайсовски – «без шуму и пыли», героическое дав на откуп пошлому. И нашим юным современникам будет трудно продираться к истинному смыслу через возникающие ассоциации при слове «Ленинград»: то ли невольно вытягиваться по стойке смирно, вспоминая песню о крейсере «Аврора» в исполнении детского хора, то ли – плеваться.