Владимир Шемшученко. Мысль превращается в слова. – СПб.: Алетейя, 2020. – 190 с.
Совместить гражданскую тематику с пейзажными и лирическими мотивами удаётся только большим поэтам. В остальных случаях перед читателем предстаёт либо трибун, либо певец затаённых переживаний.
Стихи Владимира Шемшученко остросоциальны, их отличает жёсткость национальных и родовых акцентов, духовная определённость, воплощённые в интонации, в словаре, в логике развития сюжета и его контрастах. Их по праву можно отнести к «поэзии мысли». Однако образность и способность поэта совмещать далёкое с близким и мгновенное с вечным выходят за границы подобного лирического ареала и рождают вещи поистине нежные и тонкие.
Книга «Мысль превращается в слова» знакомит нас с автором во многом универсальным. В заглавном тезисе книги самым важным оказывается превращение.
Шемшученко предстаёт фигурой неожиданной. Он может проявиться тихо и доверительно. И вдруг возникает сюжетный перелом – и образ автора становится отчётлив, а речь обретает твёрдость. В новом сборнике он кажется более лиричным по сравнению со своим литературным обликом прежних лет. Цикл стихотворений «Марине» является в этом смысле центром книги. Единство любви и призвания, экзистенциальной тоски и социальной рефлексии, природных картин и жанра делают эту вещь своего рода «художественным позвоночником» всего корпуса поэтических повествований: «Чиркну спичкой – и станет светло, / И в оконном стекле отраженье / Передразнит любое движенье, / И рука превратится в крыло...», «Вспомни, как не плясал под чужую дуду, / Как старался в дугу не согнуться... / Не гони меня – я без тебя пропаду, / И стихи по земле разбредутся», «Перебранка полешек, бормотанье огня / И волос твоих рыжих волнующий запах... / Я тебя назову: свет осеннего дня / Или, лучше, – предзимье на заячьих лапах».
В построении сюжета большую роль играет созерцание. Причём автор не остаётся вдалеке от событий, но неуловимо к ним приближается. В этом есть элемент кинематографа, хотя чувство меры позволяет поэту вовремя остановиться, не превращая дальнее в фантасмагорию деталей, что так примечательно в текстах модернистских авторов. Он помнит, что «Россия – это тишина», а русское созерцание приближает человека к самой материи бытия, преображая быт – начальное средство, необходимое для прозрения.
Человеческая память живёт в природе – реке, поле, лесе, которые однажды могут восстановить эпизоды прошлого: в печали – и радости, в беспощадном ужасе – и щедрости измученного сердца. Вот почему так много биографических отсылок к истории рода и дружбе с прошедшими жестокие испытания людьми («...Ты слышишь, как растёт трава / Из глаз единственного брата…», «Он был болен и знал, что умрёт…»).
Русское начало у Шемшученко никогда не пряталось, он – человек наследства. Красный и белый цвета в его строках постоянно спорят друг с другом, будто имперская Россия и её советское воплощение. Эти краски, каждая по-своему, дороги автору. Между тем он с болью понимает, что сегодня русский человек на родной земле стал фигурой неприкаянной. Исподволь, более изображая, а не называя вещи должными именами, поэт предлагает читателю мизансцены, в которых азиатский уклад теснит изначальный, славянский: «Всё назойливей запахи кухни восточной, / Но не многие знают – так пахнет беда». У него чрезвычайно обострено вглядывание и вслушивание в реальность.
Проснусь среди ночи, как в детстве,
луну отдышу
В замёрзшем окошке,
и свет снизойдёт к изголовью...
У Господа я всепрощенья себе
не прошу,
Я только молю,
чтобы сердце наполнил любовью.
Когда надо мной в одночасье
нависнет вина
За то, что себя возомнил и судьёй,
и пророком,
Я чашу раскаянья радостно выпью
до дна,
Чтоб сын, повзрослев,
из неё не отпил ненароком.
Приметы настоящего и прошлого Шемшученко показывает на фоне размеренной интонации лирического рассказа. Сочетание мелькнувшей жизненной грани, острой и ранящей, со спокойной сюжетной основой оказывается на редкость пронзительным. Так построены почти все финальные строки самых важных стихотворений поэта. У него непредсказуемо, но очень естественно возникает человек русской идеи, русского уклада и русского характера («Как всё просто, по-русски, без глупых прикрас», «...от безбожных отцов не рождаются русские дети», «Я – смиреннейший подмастерье, / данник русского языка», «Мы ляжем в нашу землю здесь, мы не уйдём, мы коренные…»).
Соприкасаясь с большими вещами, поэт не принимает свою зримую малость в виду огромных окружающих предметов. Он – их часть, которая столь же велика. Это слияние человеческого космоса с космосом вещественным, слияние на равных началах. Видимый человек есть только тень человека подлинного («...Между небом и мной – неразрывная нить», «...тучи тычутся в колени / И тают от тепла руки», «...заново научишься дышать / И чувствовать губами привкус звука»).
В мироощущении отражается происхождение автора. Он может посетовать на «западный» Петербург («Всё никак не привыкну к лесам и болотам, / Не хватает простора глазам степняка»), но все его стихи о городе теряются на фоне более общих сюжетов. Кажется, в них нет сверхзадачи, лирического откровения. И в том – не изъян Шемшученко, тут видны бытийные провалы города как такового. Мы подошли к черте, отделяющей органичную жизнь от искусственной, вольное и радостное присутствие в мире – от выморочного и безысходного. Близость подобной вехи сказывается на всём строе современного ума и душевного обыкновения – в России это кажется несомненным...
Как дышится легко! Как звёзды высоки!
И воздух не горчит, а первым пахнет снегом...
Я подниму с земли листочки-лепестки
И глубоко вдохну, и выдохну: О-н-е-г-а...
Противоречивая натура поэта позволяет ему без церемоний, «прямо в губы» целовать слова. Хотя такой облик во многом напускной: автор вслушивается в звучание речи и искусно организует её, оживотворяя художественными образами – и уходя от первоначальной сухости замысла («Подснежник скукожился в банке, / Как ставшая былью мечта»). Поэт рисует нравы литературной среды в духе традиций Блока и Есенина.
Позарастала жизнь разрыв-травой.
Мы в простоте сказать не можем слова.
Ушёл, не нарушая наш покой,
Безвестный гений, не нашедший крова.
Поэтическое вдохновение, по Шемшученко, стоит соединять с реальным миром, яркими чувствами, с любовью к Родине, с неподвластной разуму песней. Поэзия – рядом с нами и внутри нас, на грани видимого и невидимого. И в этом её загадка и великая сила.
Не заглядывай в бездну, поэт, –
Жизнь земная всего лишь минутка.
Расскажи, как цветёт незабудка,
Поднебесья вобравшая цвет.
Очевидна драгоценная для нынешнего времени особенность таланта автора – способность видеть предмет и картину как нечто целостное. Острота зрения позволяет ему вглядываться в детали, не расчленяя действительность на мёртвые составные части. Красота и смысл – не инструменты познания отчуждённого мира, а часть человека и царства, в которое он был некогда призван Создателем.