В год своего восьмидесятилетия заслуженный артист РСФСР, театральный режиссер и педагог Сергей Десницкий взялся за тему личной жизни двух великих МХАТовцев. Его пьеса «Мифический муж и его собака», премьера которой состоится 18 и 19 марта в МХАТ им. М. Горького, рассказывает об отношениях Ольги Книппер и Антона Павловича Чехова. Ни одной придуманной реплики: постановка основана на реальной переписке героев и рассказывает об эпохе создания «Трех сестер», «Вишневого сада» и о взаимоотношениях Чехова с Московским Художественным театром.
- Это не первый ваш литературный опыт: три года назад вы выпустили книгу «Сквозное действие любви», где рассказали о своей жизни и о театре. Это ведь тоже документальная книга или немножко вымысел?
- Вымысел был в моей первой книге, романе «Петр и Павел», который вышел в издательство «Пробел» в 2010 году. А в «Сквозном действии любви» написана правда. Что-либо сочинить и придумать я просто не мог, так как были еще живы очевидцы тех событий, о которых я писал в своих воспоминаниях. Они могли уличить меня во лжи, поэтому я вынужден писать «правду и только правду». К сожалению, в книгу вошла только пятая часть написанного, поскольку мой сын Андрей, сподвигнувший меня сесть за компьютер, на вопрос «Писать всё?», ответил: «Всё. Мы, твои дети, должны знать, кто мы и откуда». Дело в том, что я родился в те времена, когда говорить о своих родовых корнях было просто опасно. Отец, Глеб Сергеевич, происходил из орловских дворян, а мама, Вера Антоновна, чистокровная латышка, что в советскую пору считалось, если не преступлением, то весьма подозрительным фактом. Когда в 37-м году в Харькове моего деда, маминого отца, пришли арестовывать, он, разбитый параличом, лежат на кровати, не мог ходить, речь его была заторможена. Это не остановило доблестных чекистов, они взяли простыню за четыре угла и вынесли на ней деда из дома. Через неделю на этой же простыне вернули обратно, потому что поняли - толку от такого арестанта нет. А через несколько дней он умер. Я долгие годы пытался найти хоть какие-то документы, следы, но все пропало: архив сгорел во время войны. И тогда я решил рассказать о том, что сохранила моя память.
- Почему вы вдруг решили написать пьесу?
- Совсем не вдруг. В прошлом году она отметила свое совершеннолетие. 18 лет назад я написал ее по просьбе одной дамы – к 100-летию со дня кончины Антона Павловича Чехова, и дама, как продюсер, хотела помочь осуществить постановку. Премьера должна была состояться в конце 2003 года. Но, к сожалению, этого не случилось. Дама бесследно исчезла, однако пьеса была уже написана. И пролежала «в ящике» 18 лет.
- Что же подтолкнуло вас вернуться к ней?
- В феврале прошлого года у меня дома раздался звонок, звонили из МХАТ Горького и сказали: «Приглашаем вас на премьеру реконструкции спектакля «Три сестры». У меня с этим спектаклем связано очень много, в свое время я его возобновлял именно на этой сцене на Тверском бульваре. В тот спектакль с моей помощью вошли Евстигнеев, Невинный, Гуляева. «Вы придете?», - спросили меня по телефону. И я ответил: «Обязательно». Мне было очень интересно. Честно говоря, я боялся. Потому что у меня свои представления об этом мхатовском спектакле. Но любопытство – великая сила. И мы с женой, Еленой Кондратовой, которая играла в этом спектакле Ирину, пришли. И произошло то, что я не ожидал: реконструкция нам очень понравилось. Валентину Валентиновичу Клементьеву удалось сохранить атмосферу, живое дыхание «Трех сестер» Немировича-Данченко. В нем не было Книппер-Чеховой, но мы увидели молодых актеров, живых людей, которым удалось вернуть в старый спектакль жизнь. Это был настоящий психологический театр, который сейчас потихоньку исчезает с российских подмостков.
ВЛАДИМИР ФЕДОРЕНКО / РИА НОВОСТИ
- Получается, что так. Когда мы посмотрели «Три сестры», я вдруг вспомнил про пьесу, потому что мне захотелось что-то сделать именно с этими актерами. Я давно уже не занимаюсь режиссурой в силу своей физической немощности. Но мне вдруг стало интересно. И я решил перечитать пьесу: ну-ка, думаю, что она из себя представляет? Она мне показалась достойной. Достойной того, чтобы ее кому-то показать. Жена моя тоже прочитала и сказала: «Ты знаешь, сейчас она звучит даже сильнее, чем 18 лет назад». Я позвонил Валентину Валентиновичу Клементьеву. Ни на что не рассчитывая. Просто хотел посмотреть на его реакцию. И произошло чудо. Пьеса понравилась Клементьеву и затем художественному руководителю МХАТ Эдуарду Владиславовичу Боякову.
- Какая была ваша первая реакция, ведь вы давно ушли из театра и не предполагали больше им заниматься?
- Обрадовался. Я давно ничего не делал. И мне захотелось, признаюсь честно. Я не кокетничаю.
«ЗДЕСЬ КОГДА-ТО БЫЛ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕАТР»
- Чехов все время присутствует в вашей жизни. Почему он вам так дорог?
- В первый раз с Чеховым я столкнулся, когда был учеником 9-го класса. Я учился в средней школе города Риги, и местный ТЮЗ объявил конкурс, фестиваль самодеятельных школьных театров. Мы сделали композицию из «Дяди Вани» и заняли второе место. Это было первое соприкосновение с Чеховым, я сыграл там Астрова. Чехова я также выбрал, когда собирался поступать в театральный институт. Мама была против театрального, а вот папа был за. Мы с мамой жили тогда в Риге, а папа - в Москве. И он договорился с Михаилом Федоровичем Астанговым, просто позвонил и попросил – послушайте его. Я тогда читал Тарасовой, которая сказала, что мне не надо поступать в театр, и читал Астангову, который сказал – обязательно поступать в театр. И на дипломе я играл тоже Чехова, Кулыгина в «Трех сестрах». Чехов - это любовь на всю жизнь. В «Иванове» я сыграл все роли, кроме Шабельского, в «Трех сестрах» сыграл все роли, без исключения, последняя была Чебутыкин, когда Слава Невинный упал в трюм и сломал шесть ребер, пришлось с одной репетиции сыграть его роль. В «Чайке» я сыграл все роли, в «Дяде Ване» сыграл дядю Ваню и Серебрякова, в «Вишневом саде» Гаева и Фирса. Мне очень повезло: я был вторым режиссером в ливановской «Чайке» и в «Иванове», которого поставил Олег Николаевич Ефремов. Сидя рядом с ним за режиссерским столиком я постигал азы режиссерского мастерства.
- Вы что-то изменили в пьесе спустя 18 лет?
- Да. Ведь время прошло. Я немножко повзрослел. 18 лет – это большой кусок жизни. И теперь, в 2021, мне показалось, что пьеса будет очень кстати.
- Почему?
- Потому что с русским психологическим театром, как я уже сказал, случилась беда. Он исчезает. К этому приложили усилие многие люди, включая и Олега Николаевича Ефремова, и Олега Павловича Табакова. Я пришел в Художественный театр в 58 году, когда поступил в школу-студию МХАТ. И попал как раз на 60 лет со дня основания театра. Попал на торжественное юбилейное заседание в театре, в Камергерском, еще живы были «старики», второго поколения мхатовцев. И первой среди них была Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. Она сидела в старинном кресле отдельно от труппы, и все поздравлявшие, естественно, обращались к ней – старейшей актрисе и вдове Антона Павловича, давшего этому театру жизнь. Так единственный раз в жизни я услышал ее живой голос. Несмотря на возраст, он был очень сильный и молодой. Я очень жалею, что наш курс тогда не успел прийти к ней домой, как это было принято в школе-студии МХАТ - она благословляла студентов на учебу и дальнейшую работу. Не успела. В следующий раз я увидел ее на сцене уже в гробу - необыкновенно красивую, улыбающуюся, царственную, и это тогда меня восхитило. Эта женщина прожила такую интересную, такую красивую жизнь, что могла улыбаться после смерти.
- То есть с уходом «старой школы» уходит и психологический театр?
- В некотором смысле – да. Для меня единственным интересным театром остается теперь только МХАТ. Не в смысле здания и даже не в смысле работающих в нем людей, а в смысле философии и взглядов, художественной идеологии в творчестве. Вспоминаю, как ходил по портретному фойе в Камергерском переулке и смотрел на фотографии великих артистов: Качалов, Книппер, Лилина, Тарханов, Москвин. Я и подумать тогда не мог, что буду стоять на сцене, где играли такие великие люди. После окончания школы-студии я два сезона проработал в театре «Современник», а в 1964 году перешел во МХАТ. И здесь продолжил свое театральное образование, глядя на игру выдающихся «мхатовских стариков»: Ливанова, Грибова, Кторова, Блинникова, Орлова, Станицына, Яншина, Зуевой, Еланской, Андровской. Они были для меня образцом высочайшей театральной культуры и актерского мастерства. И если мне чего-то удалось добиться на театральном поприще, я обязан этому исключительно благодаря им. А сейчас в театре все чаще вспоминаю Чехова и «Чайку»: «Пала сцена, Ирина Николаевна! Прежде были могучие дубы, а теперь мы видим одни только пни». И права была, конечно, Ангелина Иосифовна Степанова, когда на вопрос: «Скажите, почему на вашем театре нет мемориальных табличек - Станиславский, Качалов, Книппер-Чехова и прочие?» ответила: «Тут должна быть одна табличка: здесь был когда-то Художественный театр».
- Как же вы подбирали актеров – новое поколение плохо знакомо со старой школой?
- Наш состав сложился сам собой: Наталия Медведева, Кристина Пробст, Юрий Ракович, Николай Коротаев играли главные роли в «Трех сестрах», реконструкцию которых я и смотрел в МХАТ. К ним присоединились Елена Коробейникова, моя дочь Вера Десницкая, Лариса Голубина и другие артисты театра.
- Насколько глубоко молодежь понимает, что вы хотите вернуть на сцену настоящий русский психологический театр?
- Оценивать это должен зритель. Я могу лишь сказать, что очень люблю репетировать – люблю находить у актеров отзвук, когда вижу их желание погрузиться со мной в суть происходящего на сцене. Я тоже вместе с ними постигаю, меняю, сокращаю. Потому что это взаимный процесс, я бы даже сказал – семейный. Когда есть семья, когда есть одинаковое понимание того, чем мы занимаемся и чего мы хотим добиться, вот тогда можно на что-то рассчитывать. Помню, как на первую репетицию пришел актер Сергей Кисличенко: он меня поразил тем, что несмотря на свою эпизодическую роль, перед репетицией зашел в гримерку и надел костюм. Я спросил его – зачем? А он ответил: «Ну, как же, у меня сегодня первая репетиция с вами, я хотел выглядеть достойно». Дорогого стоит, понимаете?
- Вы демократичный режиссер, не деспот, как я посмотрю.
- Избави Бог! Я вообще считаю, что режиссер должен любить актеров. Без этой любви нет результата. Если я наталкиваюсь на какое-то непонимание, я стараюсь это непонимание преодолеть. Это уже мое дело, как я это делаю, какими средствами. Если же артист продолжает сопротивляться, то говорю артисту: «Мы должны разойтись» Без взаимопонимания и взаимного доверия ничего путного не выйдет. Но в данном случае в лице этих ребятишек – впрочем, каких ребятишек, взрослые люди уже, это для меня они ребятишки - я нашел людей, которые думают со мной одинаково. Мы все сообща пытаемся продлить чеховскую традицию Художественного театра.
- Кто вам еще помогает делать постановку?
- Два человека: замечательный композитор, который пишет музыку к сериалам и художественным фильмам композитор Александр Симоненко и художник Александр Окунь, с которым я дружу уже 60 лет. Александр Окунь – личность легендарная. После окончания постановочного факультета школы-студии МХАТ он, вплоть до отъезда в США в 1981 году, сделал декорации и костюмы к 80 спектаклям в самых разных театрах Советского Союза. В США Саша оформил около 50 спектаклей в театрах Чикаго, Филадельфии, Вашингтона, Сиэтла, Далласа, Майами. Венцом его творчества является Бродвейская премьера мюзикла «Роза», которую ставил знаменитый продюсер и режиссер Харольд Принс.
«ЧЕХОВ БЫЛ ТОТ ЕЩЕ ДОН ЖУАН»
- Личная жизнь великих людей - любовники, любовницы, иногда даже физиология. Это весьма современно. Вы ничего не боялись, не сомневались, что делаете не то или интерпретируете в переписке Чехова и Книппер что-то не так?
- Я никогда не бываю абсолютно уверенным в своей правоте. Я стараюсь быть честным и очень осторожным.
- Как вы определили жанр своей пьесы?
- Трагикомедия. Первое действие – лирическая комедия, второе действие, если не трагедия, то серьезная драма, очень серьезная драма.
- Объясните.
- Чехов совершил подвиг. Многие предполагают, что он умер от туберкулеза легких, но это не так. Он умер от туберкулеза кишечника. Когда он писал «Вишневый сад», находился в чудовищном состоянии: представьте, каково это – писать пьесу, такую как «Вишневый сад», и каждые 15 минут бегать в ватерклозет. А для чего он это делал, зачем преодолевал себя, ведь он даже не хотел писать пьесу? Потому что любил Ольгу Леонардовну.
- Которой приписывают романтические отношения с Немировичем-Данченко. Пикантный поворот.
- Когда я начинал писать пьесу, думал: ух, и врежу я этой даме, Ольге Леонардовне, по первое число. А потом зарылся в письма своих героев, и наступил момент, когда я перестал быть хозяином того, что задумал. Сам материал уже диктовал мне, что надо делать. И я понял, с предубеждением к Книппер относиться нельзя. Да, конечно, если бы не этот брак, Чехов бы еще, быть может, прожил год, полтора, два – не знаю сколько. Но именно благодаря ей, мировой театр имеет «Три сестры» и «Вишневый сад». Первая пьеса написана в момент их необыкновенной любви, она действительно была, эта любовь, а вторая была написана после того, как он увидел ее умирающей и понял, что, если не исполнит ее желание, конец может быть весьма трагичным. И тогда он взялся за «Вишневый сад».
- Вы работали исключительно с письмами. Где в пьесе кончается ваше творчество и начинается человек Антон Павлович Чехов?
- Как я уже сказал, я старался быть очень аккуратным. Моих реплик в этой пьесе штук восемь, наверное, и они носят технический характер. Вся пьеса - это подлинные цитаты из писем Чехова и Ольги Леонардовны. Другое дело, что соединить это надо было очень осторожно, потому что из писем можно ведь любую историю придумать.
- У вас в пьесе есть персонаж – «женщина из прошлого». Вы имеете в виду кого-то конкретного? Лика Мизинова, Лидия Авилова, Мария Дроздова, Нина Корш?
- В пьесе есть и Дроздова, с которой Антон Павлович, не стесняясь, жил в одном отеле в Ницце как муж и жена. И Комиссаржевская Вера Федоровна. А что делать? Чехов был такой мужчина, имел колоссальный успех у «слабого пола». Но в спектакле всех «женщин из прошлого», которых я обозначил то как «женщину с цветком», то как «женщину с книгой», играет одна актриса Елена Коробейникова. В ней удивительным образом сочетается и определенная внутренняя характерность, и удивительная тактичность. Она очень органична во всем этом. И я надеюсь, будет весьма интересно именно то, что она сыграет роль сразу нескольких женщин Чехова. Он был еще тот Дон Жуан. Его любовный список может поспорить, по-моему, со списком Александра Сергеевича.
- Тогда в чем вы обвиняли Книппер, когда приступали к пьесе? Она была слишком современна для своего времени, по-вашему?
- Ну, я же мужчина. И потом, тогда, в 2003 году, я был молод и глуп. Сейчас повзрослел и стал чуть-чуть умнее.
- Какая у всей этой документальной постановки будет в финале мораль?
- Финал будет очень неожиданным. Именно он ответит на вопрос «Какой жанр у спектакля». Он ответит сразу на много вопросов.
Евгения Захарова