Роман Богословский. Гангсталкер. – М.: Издательство + дизайн-бюро «ред.», 2023. – 251 с.
Иногда рецензенту хочется поспорить с автором книги, о которой он пишет. В случае с новой книгой Романа Богословского «Гангсталкер» мне порой вспоминался знаменитый возглас Станиславского, когда в глаза бросались противоречивые либо нелогичные моменты.
Один из них возник уже в аннотации. Книга включает повесть «Гангсталкер», давшую название сборнику, и семь рассказов, но анонсируется только повесть: «Вопрос гангсталкинга никогда прежде так открыто и честно в русской культуре не поднимался… Столь пристальное рассмотрение темы… гангстерского преследования личности по всем каналам и направлениям… – это мощнейшее осмысление всех тайных и явных страхов человечества». Не верю, см. ниже. Повесть рекомендовали как специалистам множества отраслей, вплоть до демонологии, «так и всем любителям динамичной остросюжетной прозы».
Гангсталкинг (калька двух английских слов – «гангстерское преследование») – это групповое третирование жертвы по сложно организованной системе, куда входят и круглосуточная слежка, и различные дистанционные психические воздействия, включая психотронное оружие. Противоречие, по мне, в том, что суть явления из текста Богословского понять легко, цель и смысл – трудно.
Вся повесть – пространная беседа неизвестного интервьюера с Германом Слуцким, 30 лет: тот был жертвой гангсталкинга, а потом стал сам травить прочих бедолаг. Спойлер: конечно же, парень беседует с очередным гангсталкером. Интрига в том, что Герман научился уходить от ментального преследования, и злодеям надо было понять как. Тот выболтал секрет и был отпущен с миром. «– Ваш рассказ нужен был только для того, – монотонно… заговорил голос, – чтобы мы поняли, как вы попали туда, в то измерение, которое нам неподвластно, недоступно и непонятно. Вы только представьте, мы научились вторгаться во всё… Но то, что случилось с вами в камере депривации, – совершенно непостижимо для нас, неподвластно нашим технологиям». Неясно другое: кому и для чего нужно было два года мурыжить неприметного члена общества, работающего финансовым консультантом, и иных столь же мелких сошек?.. Чётко ли это видит сам автор? Богословский ввёл в повествование зловещий Синдикат, который и занимается гангсталкингом. Словно бы эта фигура сама по себе всё объясняет. Или отсылает к известному афоризму: если надо объяснять, то не надо объяснять.
Юрий Татаренко взял у Богословского интервью для портала «Литобоз». Писатель рассказал, что первым дошёл до мысли описать гангсталкинг, ибо «режиссёры, драматурги и писатели прошлого прошли мимо темы». В его глазах «Гангсталкер» – это, скорее, духовная литература, замаскированная под светскую». При этом автор отрицал, что его сочинение относится к многочисленной «серии теории заговоров» (да ну?!). Но о том, кому и зачем нужен гангсталкер, пробуждающий в человеке тайные страхи, в интервью ни слова…
В повести концы с концами связаны так: Синдикат мучает Германа, мстя его бабушке Кристине. Она так же, как внучок, не поддалась психическому воздействию и 30 лет назад ушла из Синдиката. Но этот ход решает личную драму Германа, а не сверхзадачу повести. Сверхзадача – стремление Синдиката к мировому господству: «…пока на земле есть люди, которые не подвластны контролю Синдиката, мы не успокоимся. Не считая отшельников, монахов и старцев, таковых на планете сейчас только трое – это ты, твоя старая бабка и девушка Рита». Организация хочет подключить к своей системе даже покойников. Ладно, но зачем столь глобальная власть Синдикату?.. Нет ответа. А рецензент Игорь Попов в журнале «Сноб» подметил, что не столь тотально могущество Синдиката, кое в чём он себя ведёт алогично: всемирный правитель боится подпасть под уголовку и т.п.
К слову, остросюжетности повести вредит оформление в виде диалога. С одной стороны, прямая речь даёт возможность описать чувства загнанного человека от первого лица – а чувства тут ох как важны. С другой – она придаёт повествованию монотонность и однотипность. Да и хулиганства гангсталкеров выходят однообразными и перестают волновать и рождать сочувствие к героям. Почувствовав ослабление интереса на середине повести, я подумала: будь информация разбита на блоки от лица автора и лица жертвы, вышло бы мощнее.
Я нашла в повести главный смысл, не возносящийся к вершинам мироуправления, а находящийся на уровне обывательском. Он прост: верить никому нельзя. Любой сосед и прохожий на улице может оказаться не тем, кем видится. Человек человеку гангсталкер. Но такого гангсталкинга в русской прозе выше крыши: это и «коммунальные» рассказы Зощенко, и повесть-сказка Василия Шукшина «Точка зрения» 1960 х годов, где мать невесты соседке в суп керосин подливала. Зато, если гангсталкинг относить к индивидам, а не к «мировой закулисе», срастается цельная идея книги, где рассказы продолжают повесть. Малая проза Богословского развивает тезис «Человек человеку гангсталкер».
Ярко говорит об этом рассказ «В поле»: мужик нарочно тащит дочь и зятя из гостей ранней весной домой на ночь глядя через поле, чтобы приучить изнеженного, по его мнению, молодого парня к лишениям, которые сам испытал на фронтах Великой Отечественной войны. Или «Умирающий»: отец, знаменитый дирижёр, якобы находящийся при смерти, отказывает сыну в наследстве. В итоге именно сын Данил умирает от сердечного приступа, а старик отписывает невестке имущество и играет с оркестром единственное музыкальное сочинение покойного отпрыска, воздавая ему дань памяти. Эти истории окончательно низводят тему гангсталкинга от политики таинственного Синдиката к межчеловеческим отношениям и отменяют её только как остросовременную проблему. Но в целом рассказы Богословского светлее и лиричнее его же повести. Особенно приятен рассказ «Переспали»: характерное название обманывает ожидания изысканным каламбуром, а из рутины будней и страхов находится лёгкий и гуманный выход. Будь все тексты в «Гангсталкере» такими, я бы в эту книгу полностью поверила.