Честь дороже жизни

Александр Сенкевич

Видение

«…я очутился в сумрачном лесу…»

Данте Алигьери. 
«Божественная комедия»

на торжищах, где люди, словно стены,

я оказался среди мёртвых трав

на краешке посмертной ойкумены.

И не было ни ночи и ни дня

в пространстве угасающего праха.

Здесь было всем совсем не до меня,

и чем-то затхлым и кровавым пахло.

Между двумя часами и пятью

какие-то бесплотные создания

готовили меня к небытию

с таким усердьем, что терял сознанье.

В беспамятстве моём, как на воде,

искрясь, возникли радужные пятна,

а вслед за ними и виденья те,

которые пугающе невнятны.

При виде их я вздрогнул и застыл…

Уже сливаясь с этим наважденьем,

захвачен был невидимым движеньем

небесных, ослепляющих светил.

От них на землю шёл тревожный ток,

мне непонятный, жуткий до озноба.

Меня он тут же выделил особо

и вдруг обжёг, как будто кипяток.

В тот тусклый день длиною в целый век

из вязких снов я вырвался наружу.

Пушисто-лёгкий и нежданный снег

шёл за окном, не предвещая стужу.

Мораль

Вы говорите: «Не разлить водой

добро и зло. Они как побратимы.

Жизнь светлая соседствует с бедой,

и эта связь вещей необратима».

Кто выдумщик, а кто обычный враль,

мне не понять. Я из другого теста.

У вас такая тесная мораль,

что для добра в ней не найдётся места!

Последняя встреча

Памяти Святослава Бэлзы

На Малой Бронной в день предгрозовой,

когда чужих в квартире не осталось,

ты появился, словно сам не свой,

не в силах скрыть тяжёлую усталость.

Она мазнула серым по лицу

и под глазами положила тени,

а ты, как заблудившийся в лесу,

стоял, смотря на всех в недоуменье.

Стоял, смутившись, и не видел нас,

ушёл куда-то в даль и неизвестность,

и при тебе всего пространства тесность

приобретала радужный окрас.

И если бы не день тот за окном,

казалось бы: всё улеглось и спелось,

а хворь твою сочли бы пустяком,

была она – и вмиг куда-то делась.

Тот странный день, похожий на погост

среди берёз, как люди, долговязых,

синюшным становился, пока нёс

ты боль в себе. Она была во фразах,

что прежде показались бы смешны,

забавны, остроумны и прелестны.

Тогда ж от них остался привкус пресный,

а ты, попав в объятья тишины,

уже стоял у края смертной бездны.

* * *

Андрею Крючкову

Когда Россия зло и одержимо

саму себя влекла на эшафот,

уйдя от большевистского режима,

приплыл в Бизерту* Черноморский флот,

а с ним и те, кому сберечь удастся

родную веру и российский флаг,

кто проиграл, но разве смог бы сдаться,

как потерявший честь свою вахлак.

Кто был свободен, прям и независим,

в речах логичен, в убежденьях твёрд.

От них остался целый ворох писем

и обрусевший иностранный порт.

Для офицеров честь была святыней,

дороже жизни, свыше данный дар.

А в снах им снился на деревьях иней

и русский деревянный тротуар,

плывущие по небу облака –

охапки фиолетовой сирени…

Всё это было, словно озаренье,

что Родина, хотя и далека

и всё же рядом. Не бывает ближе.

И приходили мысли невпопад:

их правнуки – не выводок крысят.

Кто бы на них ни клеветал бесстыже,

они – их кровь. Они ничуть не ниже,

и землю предков в славе воскресят!

• ^{Бизерта – тунисский порт, последняя стоянка русских военных кораблей.}

Жилище

Наталье Тереховой

Мой домик, ветхий и дощатый,

стоял за чьим-то гаражом,

а рядом с ним, прося пощады,

деревья стыли голышом.

Он появился на отшибе

родного города, где я

залёг на дно, подобно рыбе,

и вынырнул, чуть погодя.

Я в том убежище убогом,

сон беззаботный торопя,

забытый близкими и Богом,

лежал под грудою тряпья

и слышал сдавленные вскрики

вдруг всполошившихся ворон.

Мир предрассветный и безликий

их окружал со всех сторон.

Ноябрь уже был на исходе,

а снега не было и нет.

При затуманенной погоде

лишился силы мерклый свет.

Неспешно, властно и помпезно

с ночных небес сходила мгла,

и звёзд разверзнутая бездна

меня, как прежде, берегла.