Грядущей зимой Европа отметит двадцатилетие своего объединения, закреплённого подписанием Маастрихтского договора. Европейский союз, извечная мечта императоров и пап, создавался уже не железной рукой властителей, но волей политических вождей, банкиров, а частично и самих народов. Главной целью было приведение к единству политических и денежных систем участников союза, по замыслу энтузиастов объединения это должно было обеспечить синергетический эффект, ускорить процессы консолидации и развития.
Но была и попутная цель, не декларируемая – противостоять американоцентричности экономики и финансов. Для этого среди прочего создавалась и альтернативная европейская валюта – евро. Весь мир с большим интересом, а где-то и с тайным ликованием следил за тем, как страны традиционного формата, движимые евроэнтузиазмом, создавали свой новый pax germanica.
Россия испытывала двойственные чувства: с одной стороны, настороженность в связи с появлением у своих границ могучего конгломерата экономик, скреплённых единой волей, а с другой – были ожидания, что этот процесс всё же заметно ограничит монополярность новейшего мироустройства.
Сегодня бо´льшая часть комментариев, описывающих происходящие в Европе процессы, в российских СМИ представлена в формате «евроскептицизма». А в свете нынешнего кризиса еврозоны – то и «еврокатастрофизма». Что ж, особый энтузиазм по поводу интеграции европ в нашей геополитической ситуации излишен. Однако вместе с этим следует думать и о том, что монетарно-финансовая деструкция ЕЭС может обернуться возвратом к «диктатуре Дяди Сэма».
Об этом писала и Мария Хамахер в «ЛГ» (№ 42). Но можно ли согласиться с таким её утверждением: «Европейская идея, заявленная как гарант благосостояния населения, остаётся лишь красной фразой, а европейская солидарность, о которой столько говорилось в последнее время, это лишь риторика»?
Однозначно нет. Всё-таки европейская солидарность – не риторика при всех издержках нынешнего политического момента. И те исследователи природы евроинтеграции, кто описывает её изнутри, с немецкой стороны, подчёркивают, что идеологическим фундаментом для неё были не столько экономические предпосылки, сколько одержимость этой идеей канцлера Гельмута Коля. Известно, что Коль был романтиком этой идеи. Не раз говорил о том, что война в Европе больше никогда не должна повториться. Коль с его идеализмом и не предвидел в тот момент бомбардировок Югославии.
Допустимо говорить и о том, что интеграционный проект материализовался из выработанного у немцев «комплекса вины». К тому же в тот период Восточная Европа оказалась брошенной своим соседом «справа по карте», что и послужило катализатором процессов. Да и прочими правительствами и парламентами континента овладевал энтузиазм – перспектива объединения с сильными экономиками обещала многое.
Так что полагать, что европейская солидарность – всего лишь риторика, значило бы согрешить против истины. Тогда зачем им вообще было нужно заваривать всю эту кашу? Они там столько референдумов у себя провели, сколько мы за всю нашу историю не проводили. И европейская солидарность – серьёзный политический фактор, который не следует исключать из рассмотрения.
Спорным в оценке нынешнего положения в Европе представляется и тезис, что «серьёзные экономические турбулентности, подобные долговой проблеме Греции, оказались непредвиденным сценарием».
Слово «евроскептицизм» появилось, конечно же, не вчера. Известно, что крайне негативной в вопросе принятия в зону евро Греции была позиция тогдашнего президента Бундесбанка. Экс-министр финансов Теодор Вайгель вообще заявлял, что принятие Греции есть смертный грех. В немецкой прессе ссылаются и на Шрёдера, называвшего евро по этой причине «болезненным недоношенным ребёнком». Накануне введения евро в 2000-м многие отговаривали Еврокомиссию от принятия греков из-за большого внешнего долга страны. Однако та настояла на своём, решая в первую очередь политические задачи.
У европейцев тогда был взлёт ожиданий, в то время как у нас – провал в депрессию. Именно идеализм «евроэнтузиастов», громадьё интеграционных – пусть и с большой долей финансового лоббизма и заинтересованного политиканства – приводили всю их мультикультурную махину в действие. Они же и побуждали игнорировать очевидные опасности. Как известно, нет ничего более материального, чем хорошая идея. Многие на тот период считали, что идея – единое, гармоничное и взаимодополняющее содружество европейских наций – исключительно хороша.
Они хотели стать сильнее, сплочённее и счастливее, а немцы ещё и вооружиться идеей первенства в новом обличии, обрести новое моральное лидерство. И если бы не сопутствовавшее этому процессу оживление альянса НАТО, нежелание бранить соседей за отсутствие свобод, а иных и побомбить со знанием дела...
Можно предположить, что по Ливии сегодня члены европейского альянса били в подражание Америке и в попытке предотвратить внутренний финансовый кризис. Демонстрация силы призвана была сплотить и укрепить Европу. Не получилось. Она же и ускорила её поляризацию на северную и южную составляющие, породила новые внутренние политические диссонансы.
Теперь уже ясно, что главные политические игроки в Европе намерены идти до конца в реализации задач, поставленных двадцать лет назад. В том числе и преодолевая недовольство налогоплательщиков. Свидетельством тому стало недавнее решение о списании части греческого долга в сто миллиардов евро. Но есть ведь ещё и Португалия, а главное – Италия, с которой может случиться история похуже. Возможно, самая большая драма ещё впереди.
Как нам ко всему этому относиться – да в том числе и к евро как к денежной единице? По мрачному стечению событий Маастрихтский договор вступил в силу 1 ноября 1993 года, когда Россия оплакивала кровавый раскол в своей новейшей истории. Его макроэкономическим итогом стало уничтожение промышленности и олигархизация природных ресурсов.
В последние два десятка лет с Европой мы как бы шли в противофазе. И субъективно ощущалось, что их европейское благо складывалось почему-то нам в ущерб. В общем, любить нам «новых европейцев» при всей их цивилизованности особо не за что. Нам не дано участвовать в их проекте, они отвергают наши инициативы по сближению. Но и тихо злорадствовать по поводу нереализуемости их замыслов вряд ли продуктивно.
Полный крах евро – худший вариант и для России. Без альтернативной валюты всё обречено вернуться в американскую парадигму. Способна ли Россия влиять на этот процесс? Сомнительно. Но и возвращение всего в руки Дяди Сэма тоже ничего хорошего нам не сулит. Из этого и следует исходить.