Микола Метлицкий,
(20 марта 1954 – 27 ноября 2021)
Горбатый лес
В лесу этом странном – горбатые сосны,
Как будто год каждый тут сплошь високосный,
Иль сила нечистая в нём обитает
И ровные сосен стволы искривляет,
Как будто лес полон несчастьем и злом…
Нет! Это всего лишь глубинный излом
Континентальных податливых плит
Придал лесу странный, причудливый вид.
«Не там, значит, вырос!» – так люди судачат.
В Горбатом лесу даже мыслишь иначе.
И певчие птицы его облетают,
А звери, что в этот лесу обитают,
По норам, кустам и оврагом таятся
И тоже Горбатого леса боятся.
Ну как же горбатому быть и расти,
Как соки земные корнями найти,
Чтоб строем стояли сосна за сосной
И птиц привечали зелёной весной?
Ворон
Старый ворон, ветрами и стужами битый,
До свиного тихонько подкрался корыта,
Но хозяйка спугнула, на липу взлетел,
Отомстить той хозяйке тотчас захотел.
Начал карканьем хриплым её доводить:
Мол, последние дни по земле ей ходить!
Но хозяйка угрозы не разобрала
И, на ворона глядя, негромко сказала:
– Жалко птицы, ей голодно в январе,
Да и стужа такая стоит во дворе!
Так сказала хозяйка и враз подобрела,
Жалость к ворону чёрному заимела.
Сало с хлебом под липой она положила…
От проклятия этим себя сохранила.
* * *
Вернуться б, дойти – но того не бывает –
В те дни и года, когда мама живая.
В глаза ей смотреть после долгой разлуки
И к сердцу прижать материнские руки.
Стоять, как стоял после дальней дороги,
И слушать, как ноют усталые ноги,
А после тихонько присесть в уголке,
Увидеть у мамы слезу на щеке...
Но мама, слезинку смахнув рукавом,
Расспросит подробно о том и о сём,
Поставит на стол всё, чем хата богата…
Но где теперь мама?..
И где теперь хата?..
* * *
И над нашими мирными хатами,
Что на солнце сияют весной,
Журавли от Расула Гамзатова
Белым клином летят надо мной.
Журавли от Расула Гамзатова…
Синевою блестит небосвод.
В нём с курлыканьем племя крылатое
В потаённую вечность плывёт.
А вчера ещё были солдатами,
Гнали смерть из родимой земли…
И над нашими мирными хатами –
Журавли, журавли, журавли…
* * *
Что ж там в будущем ближнем прячется?
И когда ж оно обозначится?
Будет тихое или гремучее?
И что делать нам в таком случае?
Будет мудрое или зловещее?
Кто б об этом шепнул слово вещее?
Что ж там в будущем ближнем прячется?
И когда ж оно обозначится?
Человек, ну когда ж ты натешишься
И, поводья бросив, тихо спешишься?
Чтоб идти просторами росными,
Наблюдать ночью звёздные россыпи.
И восход встречать, и закат провожать,
Этот мир удивительный к сердцу прижать!
Вспомнить предков. Они – соль родимой земли –
Белорусское слово для нас сберегли!
* * *
Маятником Фуко качается сердце моё –
Пишет во времени чёрточку неприметную,
Тонкое, чуткое, как остриё,
Над этой кошмарно тревожной планетою.
И каждый день новый – меж «быть» и «не быть» –
Бьюсь с угрозами, изнемогая.
Хорошо тому, кто о совести может забыть,
У кого душа не горит, а дымит, истлевая.
А впрочем, стоит ли завидовать ему,
Обладателю душонки убогой?
Я лучше жаворонка долю приму,
Что звонко поёт средь поля родного.
* * *
Сколько бронзы пошло – тысячи тонн,
Чтоб разбудить истории сон,
Тысячи памятников отлито
Тем, чьи деяния не забыты.
Высятся в бронзе на пьедестале
Те, кто свободу и мир отстояли.
Тысячи тонн свинца и стали
Пошло, чтоб кончину свою повстречали
Те, кто стремился жизнь разрушать, –
Им из могил не воскреснуть, не встать.
Не заявиться тенью в ночи
Тем, кто ковал на погибель мечи.
* * *
Тот, кто первым шагал, возвратился давно,
Шар земной он сумел обогнуть.
Но не всем возвратиться, увы, суждено,
Так далёк и извилист тот путь.
Кто прельстился забавами в землях чужих,
Кто-то предал родимый свой край.
В бурной жизни своей не равняйся на них –
Душу, сердце – Отчизне отдай!
Что они потеряли, что в жизни нашли,
Чтоб от зависти каждому млеть?
Ведь в могилах нездешней, далёкой земли
Будут кости забытые тлеть.
Знай, живою водою родительский дом
Может сердце твоё воскресить –
И при жизни твоей, и по смерти, потом,
Вечным, верным заступником быть.
Перевод с белорусского Геннадия Авласенко