В некоторых фильмах он появлялся под собственным именем: Сан Саныч. В «Рабе любви» ещё и под фамилией: его героя-режиссёра звали Сан Саныч Калягин (какой-то недоумок ещё в советское время счёл, что фамилия происходит от имени Коля, и записал героя Колягиным – с тех пор этот Колягин кочует из энциклопедий в Википедию, несмотря на чёткое указание в титрах «Калягин – Калягин»).
Он такой и есть – Сан Саныч. Округлый, с обтекаемым жестом и застенчивой улыбкой голубого воришки. У нас таких было двое – Калягин да Табаков.
Русские народные коты Леопольд и Матроскин.
В «Эзопе» играли вместе: мягко бунтующего раба и плаксиво-игривого тирана. Основные маски 70-х.
Сдобные живчики, ещё один тип безыдейного десятилетия, стали калягинской профильной маркой. Кусков в «Подранках». Любомудров в «Прохиндиаде…». Бийчук в «Чёрном принце». И кем же, как не сдобным живчиком, был его незабвенный Павел Иваныч Чичиков – вечно елозящий от желаний объегорить казну и не поделиться.
Калягин, как и Чичиков, кажется, никогда не был молодым: всегда семенил, заглядывал снизу, тараторил беспрерывно, ел глазами – такие и в школе выглядят на 40. Эмблемной его ролью стала тётя из Бразилии с кокетливо закинутой назад ножкой – массовая публика так и не сообразила, что это оммаж Чаплину, а критики, чтоб разъяснить, у нас в те годы не было. Но он и без отсылок к великим был чудо как хорош. Обмахивался веером, строил страстные калягинские глазки, прихохатывал и зажигал в гротескном стиле, обычно дозволенном только Театру сатиры.
Немудрено, что он внёс свои пять копеек и в череду плюшевых жандармских полковников, начатую Броневым и Леоновым в «Товарище Арсении» и «Первом курьере». Полковники непременно носили очки и прихлёбывали чаёк из стакана – и Калягин в «Ярославе Домбровском» носил и прихлёбывал. Фраза «Ребята! Давайте жить дружно» озвучена им в серии о коте Леопольде тысячу раз – с очевидной ласковой угрозой.
Парадокс – но именно этот сладкоречивый мурзик в ненародных интеллигентских ролях пробивал все болевые точки тогдашнего социализма.
Самоликвидацию творческой личности. «Верой и правдой» Андрея Смирнова.
Рождение параллельной метавселенной рвачей и выжиг. «Допрос» Расима Оджагова.
Иносказание раба о свободе. «Эзоп».
Заворот левого государства на инквизицию и террор. Мхатовский «Так победим».
Уже не юлил – рычал, бесновался в замкнутых пространствах кремлёвских и прокурорских кабинетов – чаще вхолостую: тогдашняя актуальная драматургия, теша протестное чувство, предлагала фантомные цели. Верхом вожделений считался картонный чешский социализм с человеческим лицом.
Народная любовь к тёте из Бразилии доказала свою историческую правоту: лицом десятилетия оказался довольный сладкоежка, а не робкий тираноборец, – он же и победил на поле новорусского капитализма. Практицизм котов крыл нервическую взбалмошность канареек.
Предчувствием этого полнилась «Неоконченная пьеса для механического пианино» титульного кота-реалиста века Н.С. Михалкова. Калягинский Платонов, похоже, был его реинкарнацией и игрался «с показа», с михалковскими интонациями. И ощущение недореализованности плоских времён, и царственное чувство, что все до одной женщины в кадре прошли через его лапы (а это по фильму видно), и надрывные уговоры себя в любви к неброской жене – всё это самочувствие ярких артистических натур середины 70-х, уловленные режиссёром и транслируемые артистом. Были люди, у которых «Неоконченная пьеса…» круто меняла биографию, – хотя они и с изменённой биографией остались глубоко чеховскими персонажами. Позыв и громкая фраза на месте разумной деятельности. Отличную фамилию такому герою нашёл драматург Рощин: Полуорлов. Эту роль в «Старом Новом годе» Калягин играл и в кино, и на сцене.
Трижды у разных режиссёров был Василием Андреевичем Жуковским – и воспитателем цесаревича, и мягким лоббистом всяких вольностей. В «Последней дороге» ему надлежало объявить собравшимся на Мойке о смерти Пушкина. Времена были ещё патетические, многие ждали запальчивой речи о том, что солнце русской поэзии-де закатилось. «Пушкин умер», – выдавил из себя Калягин-Жуковский, ссутулился и ушёл. Фильм вышел в канун больших перемен и в разряд классики не попал: народ отвлёкся на актуальное. А зря, ей-богу, зря.
В новые времена возглавил профильный союз и именной театрик.
Так уж повелось, что русский театр всегда управлялся артистами. Театр Ефремова. Театр Любимова. Театр Волчек. Театр Табакова. Театр Миронова. Театр Калягина. Да, большинство из них ушли в режиссуру – но вышли-то из актёрского сюртука.
Нередко хромали по части вкуса.
Что поделаешь.
Вкус – дар умеренности, а актёры – народ избыточный.
Калягин-то уж точно.
Александр Калягин в «Неоконченной пьесе для механического пианино» Никиты Михалкова