Боевым крещением стал для него поход 1794 года. Армия Суворова тогда ускорила крах польской государственности, показав несравненный пример наступательной войны. Кульминацией кампании стал кровопролитный штурм Праги – укреплённого варшавского предместья. Русская армия уничтожала вооружённого противника, но по строгому приказу Суворова избегала расправы над теми, кто разоружился.
Суворов, получивший маршальский жезл как раз за взятие Варшавы, видел, что, если бой перекинется из Праги в польскую столицу, трудно будет избежать многочисленных жертв среди мирных обывателей. И приказал сжечь мост через Вислу, ограничив поле боя крепостью и предместьем. И расчёт Суворова оправдался: после падения Праги Варшава сдалась без боя. Ермолов тогда командовал артиллерийской батареей и в огненной лаве не дрогнул. Прицельными залпами ему удалось сбить польскую батарею, расположенную на варшавском берегу Вислы. В бою он мыслил быстро, умело управлял солдатами. Суворов высоко оценил этот подвиг. За «усердную службу и отличное мужество» в том бою Ермолов получил Георгия четвёртой степени из рук Суворова. Через полвека увенчанный многими наградами, седой генерал будет носить единственный орден – «суворовский».
Артиллерия в те годы постепенно становилась крепкой опорой русских побед. Ермолов участвовал в Персидском походе Валериана Зубова, получил там чин подполковника, но и заработал опалу – новый император Павел расправлялся с «зубовцами». А Ермолова ещё и подозревали в заговоре офицеров против прусской системы, которую не принял Суворов. Пришлось будущему генералу и в застенках побывать, и в ссылке – вместе с атаманом Платовым. Каково им было получать известия о новых победах Суворова в Италии и Швейцарии!
При Александре I опальных офицеров вернули в армию. Ссылка не укротила ершистый характер Ермолова. Известен его колкий ответ Аракчееву, который, измучив придирками артиллеристов, выразил удовлетворение содержанием лошадей: «Жаль, ваше сиятельство, что репутация офицера часто зависит от скотов». Аракчеев долго стоял на пути Ермолова, но в конце концов искренне зауважал Алексея Петровича. «Когда вас произведут в фельдмаршалы – не откажитесь принять меня в начальники штаба!» – скажет он генералу, которого долго «мариновал» в подполковниках. Словом, два артиллериста поняли друг друга – жаль, что поздновато.
Чины Ермолов добывал только в боях. Под Аустерлицем стал полковником, после Прейсиш-Эйлау – генерал-майором. Летом 1812 года он служит начальником штаба армии Барклая, которого считал чуть ли не предателем. В летних сражениях проявил себя крепким организатором обороны, а высокий чин генерал-лейтенанта говорил о доверии императора. На Бородинском поле находился при Кутузове, а после ранения Багратиона принял командование на левом фланге.
Только Ермолов мог преодолеть смятение войск в такой час! Смелой контратакой он отбивает у французов центральную батарею Раевского. Покачивался от контузии, но оружия не сложил. В Филях Ермолов решительно высказался против оставления Москвы. Бить врага по-суворовски, без ретирад – таково было кредо Ермолова.
Но вот русские войска перешли через Неман, война катилась на Запад, за Наполеоном, спешно собиравшим новые армии. Ермолов был назначен на подобающую его талантам должность командующего артиллерий союзных армий. А под Бауценом и Кульмом Ермолов командовал войсковыми соединениями. В 1814 году с гвардейским корпусом вошёл в Париж.
Популярность в армии и слава Ермолова в обществе росли как на дрожжах. Разве можно было не восхищаться его молниеносным ответом государю на его вопрос: «Какой награды вы бы хотели?» – «Государь, произведите меня в немцы!»
Больной вопрос для тогдашней армии, да и для всей российской элиты – засилье иностранцев, круговая порука взаимной поддержки «фонов» на русской службе. Среди немцев в армии было немало доблестных офицеров, но русские офицеры ценили бесстрашную иронию Ермолова, который перед самим императором не побоялся афористически показать истинное отношение патриотов к немецкому верховенству.
В 1816 году Ермолов становится, по существу, правителем Кавказского края с широкими военными и дипломатическими полномочиями. Ермолов первым отнёсся к покорению Кавказа системно: действовал последовательно, шаг за шагом.
Первым делом он постарался прекратить практику задабривания горских ханов, которым платили жалованье за лояльность. Ермолов собирался действовать железом, а не золотом. «Снисхождение в глазах азиатов – знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены», – слова Ермолова. От всех племён он требовал безусловного повиновения. Для мирных становился справедливым и щедрым руководителем, для непокорных – грозой.
Чеченцы в те годы регулярно совершали набеги на русские поселения. Ермолов оттеснил их и заложил на Сунже крепость Грозную, тогда же он начал грандиозную «рубку леса», пролагая дороги от станицы к станице. В 1818-м началось восстание в Дагестане – и тут уж Ермолов не терял времени. Уничтожал ханство за ханством, а после победной битвы под Лавашами окончательно подчинил империи Северный Дагестан.
Да, в схватках с горцами Ермолов нередко применял жёсткие методы. Доводилось ему и заложников брать. Таким образом, он боролся с распространённым у горских шаек «бизнесом»: они захватывали русских, производивших впечатление знатных и богатых, и требовали выкуп. Он понимал: расплатишься – покажешь слабость, и предпочитал брать заложников – аманатов, из числа местной знати.
Во всех сражениях бок о бок с русскими войсками сражались и горцы, верные Ермолову: он понимал, что без союзников победы не добудешь. Кавказцам нравилось, что Ермолов окружал себя восточными аксессуарами и даже сожительствовал с местными красавицами. Их отцам он посылал богатые подарки, проявляя уважение к мусульманским обычаям. Подобно Милорадовичу и Скобелеву, воин оставался холостяком – по крайней мере в глазах православного духовенства. Но его сыновья от горянок верой и правдой служили русской короне.
Добрую память оставил о себе Ермолов в Тифлисе: он украшал город со столичным размахом, способствовал развитию торговли и промышленности. Покровительствовал виноделам и музыкантам.
Не всем по душе имперская политика России. Нередки вопросы: а кому было выгодно покорение Кавказа? Императоры и полководцы служили собственным амбициям, а нужна ли империя русскому народу?
Несомненно, Россия покровительствовала христианским народам Кавказа – в первую очередь грузинам и армянам. Но, конечно, этот мотив был не единственным смыслом экспансии. Ермолов помнил: сравнительно недавно Россия страдала от набегов крымских татар и горцев. Ещё недавно приходилось побаиваться шведов и поляков. Ослабишь вожжи – и найдётся иноземная армия, готовая навязать тебе свою волю. Расширение пределов империи – не напрасная трата сил, а гарантия безопасности. Только нужно действовать осмотрительно – и Ермолов в этом смысле был образцовым стратегом. В горы он продвигался медленно и неуклонно, от сражений не уклонялся, но не допускал авантюр. Известен принцип генерала: «Я медленно спешу».
Горцы – вплоть до имама Шамиля – относились к Ермолову почтительно. Даже непримиримые враги. С Шамилем они встретились стариками: два воина, умевших держать в подчинении мятежный Кавказ. Имам, прекративший борьбу, пожелает встретиться с отставным генералом Ермоловым.
В результате – Кавказ стал российским. «Даданиурт, Андреевская, окружённая лесом. Там на базаре, прежде Ермолова выводили на продажу захваченных людей – ныне самих продавцов вешают», – примечал Грибоедов, служивший на Кавказе. Да, именно Ермолов, не оставлявший безнаказанным ни одно нападение разбойников, прекратил работорговлю.
Генерал считал Кавказ ареной борьбы великих держав: он предрекал, что вот-вот за спиной османов и персов могут оказаться английские хозяева, которые и мятежных горцев могли бы укрепить.
Любимец императора Александра I, Ермолов вызывал ревность и раздражение государя-преемника Николая Павловича. Новая метла всегда по-новому метёт, и прежним фаворитам не следует ждать поблажек. Имя Ермолова склонялось в связи с декабристами, находились поводы и для критики кавказской политики генерала, да и может ли не быть таких поводов на загадочной горской войне? Какие только слухи о нём не распространяли – вплоть до сепаратистских планов. В 1826 году в пределы России – в Карабах и в Грузию – вторглись персидские войска Аббас-мирзы. Ожидалось, что встрепенутся и недобитые недруги из покорённых народов. Вот тут-то и пригодился бы опыт Ермолова, его железная рука.
Но... Для Николая I новая война стала окончательным поводом сменить Ермолова на Паскевича. Через год пятидесятилетний популярнейший генерал вышел в отставку после 33 лет службы. Прошло десять лет, и отставной герой получил почётный чин генерала от артиллерии. Что ж, славные традиции русской артиллерии во многом были связаны именно с его именем.
Он тихо жил то в Москве, то в Орле, перечитывал свои мемуарные записки, изредка выезжал в войска. Во время Крымской войны московское дворянство избрало старика Ермолова руководителем ополчения. Казалось, одно имя седовласого героя способно на чудо! Алексей Петрович отказался по старости: как-никак ему было под восемьдесят, по тем временам – возраст Мафусаилов. Второй подобный долгожитель в списках славных русских полководцев XVIII–XIX вв. не значится...
Многим из нас Ермолов памятен по пушкинской строке: «Смирись, Кавказ: идёт Ермолов!» Нужно осознать, что это не дежурная похвала поэта полководцу – столичное общественное мнение уже испытывало влияние французских и английских газет, кричавших о зверствах русских на Кавказе.
Пётр Вяземский эмоционально критиковал Пушкина: «Что за герои Котляревский, Ермолов? Что тут хорошего? Что он, как чёрная зараза, губил, ничтожил племена? От такой славы кровь стынет в жилах и волосы дыбом становятся. Если бы мы просвещали племена, то было бы, что воспеть. Поэзия – не союзница палачей…»
Вяземский в те годы щеголял вольнодумством в либеральном духе: интересы государства ставил ниже личных свобод. Под старость князь Вяземский запоёт другие песни, превратится в консерватора.
А Пушкина Ермолов интересовал чрезвычайно. Они встречались, Пушкин намеревался писать историю генерала, но оставил нам всего лишь краткое описание: «С первого взгляда я не нашёл в нём ни малейшего сходства с его портретами, писанными обыкновенно профилем. Лицо круглое, огненные, серые глаза, седые волосы дыбом. Голова тигра на Геркулесовом торсе. Улыбка неприятная, потому что не естественна. Когда же он задумывается и хмурится, то он становится прекрасен и разительно напоминает поэтический портрет, писанный Довом», – таким увидел старика Ермолова Пушкин.
Мудро рассуждал о Ермолове Николай Лесков: «...Ермолов поистине характернейший представитель весьма замечательного и нескудно распространённого у нас типа умных, сильных, даровитых и ревностных, но по некоторым чертам «неудобных русских людей». Славу его протрубили не пристрастные газеты, не реляции, которые пишутся в главных квартирах и возвещают то, что желательно оповестить главной квартире... Славу его пронесли во всю Русь на своих костылях и деревяшках герои-калеки, ходившие с Алексеем Петровичем и в огонь и в воду, и после, за мирным плетением лычных лаптей, повещавшие «чёрному народу», как «с Ермоловым было и умирать красно».
Орловский дворянин, несгибаемый артиллерист, первая сабля империи... Для тех, кто пытался его понять, Ермолов оставался сфинксом, врагам нёс гибель, для друзей оставался верной опорой. Побеждал всегда и везде.
Не на улице по случаю подобрала Россия статус великой державы: каждый шаг на этом пути требовал героизма. Нет, не обойтись державе без Ермоловых.