Литературное творчество Расула Гамзатова охватывает все грани жизни народов Дагестана. Своим творчеством он поднял дагестанскую литературу на небывалую высоту, придал ей новые качества, сделал достоянием поэзии многие проблемы современности, одинаково важные и близкие для его родного народа, родной страны. Он сумел перекинуть мосты дружбы между народами, укрепить взаимное доверие.
Его знаменитые «Журавли», написанные в 1965 году, стали гимном памяти погибшим во всех войнах. Этот образ в его строках наполнен глубоким и священным смыслом, и в сегодняшние драматичные времена он, как никогда, значим для всего мира. Памятники «Белым журавлям», возведённые по всей планете, – один большой мемориальный комплекс, посвящённый поэзии Расула Гамзатова и воздвигнутый ещё при его жизни. Проводимые в Дагестане ежегодно Дни белых журавлей были основаны по инициативе Гамзатова ещё в 1986 году и стали всероссийским национальным Днём памяти и Международным праздником поэзии.
В центре поэтического восприятия Гамзатова – Дагестан, колыбель его поэзии, его вдохновение. От него тянутся нити к самым отдалённым уголкам России, к странам и континентам планеты.
«Я поднялся на самую высокую вершину Дагестана и смотрю во все стороны, – писал поэт. – Разбегаются вдаль дороги, мерцают вдали огоньки, где-то ещё дальше звонят колокола, земля скрывается в синей дымке. Хорошо мне смотреть на мир, чувствуя под ногами родную землю». Чувство родной земли было и оставалось опорой Гамзатову в этом неспокойном мире – и в бессонные ночи бдения над письменным столом, и когда шагал к трибуне высоких ассамблей, и когда провожал в последний путь близких друзей, и когда утешал больных и обездоленных. Поэт был верен Дагестану. Но душа и дела, заботы и добрые помыслы Гамзатова не замыкались в территориальных и национальных границах Дагестана – он жил и творил, отстаивал справедливость и прикрывал трепетную ветвь добра от ветров и заморозков века, «представляя державу в целом, кавказец родом из Цада».
Расул Гамзатов – аварский поэт,и в первую очередь – явление национальное, но талант и творения его принадлежат всему многоязычному Дагестану, и как олицетворение всего Дагестана он входит в духовную сокровищницу современности, приобщая поколения соотечественников к достижениям всемирной цивилизации. Он поэт такой высокой гражданской пробы и таких социально-философских масштабов, что созданное им может быть по достоинству оценено и осмыслено лишь в контексте нравственных исканий XX столетия, в котором он жил и творил.
* * *
Расул Гамзатович Гамзатов родился 8 сентября 1923 года в ауле Цада Хунзахского района в семье народного поэта Дагестана Гамзата Цадасы, по определению Н. Тихонова, «самого острого ума современной Аварии», горца, блестяще владевшего арабским языком и приобщённого к богатствам восточной культуры. По окончании Буйнакского педагогического училища Расул Гамзатов учительствовал в родной школе, «поместившейся в крепости Хунзах», затем, уже в Махачкале, – редактором Дагестанского радио, заведующим отделом республиканской газеты «Большевик гор». В 1945 году поступил в Литературный институт им. А.М. Горького в Москве. В 1950 году Расул Гамзатов был избран председателем правления и до последних дней жизни возглавлял Союз писателей Республики Дагестан. Был удостоен звания Героя Социалистического Труда, избирался депутатом и в течение многих лет состоял членом Президиума Верховного Совета СССР, принимал деятельное участие в работе Комитета по Ленинским премиям в области литературы, искусства и архитектуры, Комитетов защиты мира и солидарности стран Азии и Африки, Европейского сообщества писателей. Входил в состав редакционных коллегий ряда центральных изданий, в том числе и журнала «Новый мир», избирался действительным членом Петровской академии культуры и искусства, возрождённой в Санкт-Петербурге в 1992 году.
Таков был перечень «анкетных данных», «послужной список», а если образно, то – верстовые знаки и перевалы на жизненном пути. Однако это лицевая, видимая сторона биографии, но есть и невидимый, глубинный пласт судьбы – биография души поэта, мир его чувств и мыслей. Этот мир Гамзатова далеко не адекватен тому, который умещается в несколько строк «листка учёта кадров», – он сложен. Его путь в литературе – не бравые шаги одописца, которому с самого начала и до «победного конца» всё понятно и ясно, а одиссея большого художника, думающего в глобальных измерениях, принимающего близко к сердцу свершившееся и грядущее.
Поиск истины в себе и в окружающем – в людях и событиях, в мгновениях и годах – шёл в Гамзатове сызмальства, с тех ещё пор, когда, вглядываясь, вслушиваясь в мир, то ликовал, то грустил, то погружался в неспокойные думы. Это и есть, может быть, тот процесс, который и называется поиском высшей истины. Стремление познать жизнь во всей полноте и обостряющиеся с годами профессиональные метания проистекали в душе поэта с неистовой напряжённостью. Прав был С. Маршак, по первым публикациям в центральной печати назвавший аварского поэта набирающим высоту.
В становлении и формировании личности Расула Гамзатова сыграли решающую роль в первую очередь «домашние университеты» – уроки отца, атмосфера семьи, которая была пропитана духом почитания горских традиций, культа слова и мудрости книг, затем – учёба в Москве, круг друзей, тишина читальных залов и шум поэтических вечеров. А впоследствии Гамзатов был волею судьбы вовлечён в общественную жизнь и Дагестана, и страны, вошёл в сферу международной политики, благодаря чему дороги поэта пролегли по континентам: он пересекал границы государств и королевств, беседовал с президентами и премьерами, с ним считались в Кремле. Расул Гамзатов не предпринимал попыток утилитарного приноравливания к политике, но и не становился в позу – во всём поэт видел проявления жизни, продолжение бытия. Вот почему его сознание не стало иерархическим и не поддался он восторгу преклонения. Поэтому его поэтическое слово и не подверглось дискредитации, хотя менялись и лидеры, и политические курсы, и общественный климат.
«О многом сожалею, – признавался поэт со страниц «Правды» в 80-е годы. – Сожалею, что не написал то, что мог бы написать. Но куда больший грех: писал то, что мог бы не писать». И это не поза, а проявление искренности, крик души о незаживающих ранах на сердце...
Может показаться чуть ли не игрой, лукавством говорить о болях, горечи, переживаниях Гамзатова, ибо в глазах миллионов он был величиной чуть ли не неприкосновенной, поэт, пользующийся всенародной любовью и обласканный властями, «баловень судьбы».
Если судить по внешним приметам биографии, разумеется, можно так и предположить, нарисовать, вообразить некий образ «придворного поэта», который родился в раю и пребывал в раю – без забот и печали. Но так ли это?
У Гамзатова, как у большого, подлинного художника, низок «болевой порог» и отзывчиво сердце. Для него нет чужих болей, беды, от которой бы отмахнулся:
Где б ни был пожар, не уйти от огня,
Где гром ни гремел бы, я гибну от бури...
В душе поэта умещалась боль обиженного, обделённого, оскорблённого человека и тревога за планету, за её покой и будущее.
Шар земной, мир, состоящий из неразделимой совокупности человеческих судеб, живого, обречённого на страдания и испытания людского сообщества, думает Гамзатов, нуждается, в защите и неизбывной заботе.
И мир огромный, что во мне таится,
Лежит со мною: он меня больней.
Больной миp... Разве большой поэт может жить в состоянии непробудного оптимизма, неизбывной радости, когда вокруг выстрелы, стоны, слёзы, голод и нищета?
Мироощущению Гамзатова чужда была прямолинейность, одноплановость восприятия и осмысления действительности, ибо он знал, что правда многолика, как сама жизнь, которая примиряет непримиримое и силой таинственных законов сохраняет напряжённую переплетённость и взаимозависимость противоположностей. Сознание этого, может, и порождало состояние раздвоенности, неудовлетворённости, а в целом зыбкости бытия и уязвимости добра?
О ты, моя комедия, что плачешь?
Смеёшься что, трагедия моя?
...Четыре десятилетия в столе у автора и режиссёров пролежал киносценарий о Хаджи-Мурате, не дошла в сохранности до читателя поэма «Шамиль», около тридцати лет в заточении, под домашним арестом находилась поэма «Люди и тени» и стихотворение «Аплодисменты»...
Ныне чуть ли не знаком качества, мерилом величия стал статус бывшего репрессированного, помилованного диссидента, клубного скандалиста и митингующего горлопана. Гамзатов не лукавил с толпой, чтобы выглядеть героем, и не принимал мину жертвы системы, а оставался гражданином и поэтом державной веры, – сомневаясь, ошибаясь, мучаясь, но никогда не предавая! Может, ему потому и приходилось сложно, именно оттого, что оставался самим собою, сохранял достоинство и честь, взыскивая с себя за даже никем не замеченные компромиссы и просто опрометчивые строки.
Не в оправдание безвинных ошибок, а ради объективности Р. Гамзатов в поэме «Суд идёт» не предъявляет справедливый счёт истории. Важна исходная позиция поэта. «История, тебя судить мы будем по праву, осквернённому тобой». Прозрение, стоившее дорого, обнажило горькую истину: история напоминает женщину, которая меняет мужей, «как змея меняет кожу», и она критикам подобна, «чьё мненье, извиваясь без конца, становится прямым, когда удобно для высокостоящего лица», «Под чьи ты только дудки не плясала, в чьи только платья не рядилась ты».
Не ты ль в бараний рог согнула правду,
А кривду обтесала, как бревно?
В поэме «Люди и тени» разговор с историей продолжается в более напряжённых тонах, и не без упреков, ибо Сталин для Гамзатова был не прошлым, а реальностью.
Живой, ты возносился, бронзовея,
И что скрывать – тебе я славу пел
И вынести потом из Мавзолея,
Как делегат партсъезда, повелел.
Поэт обращается к Октябрю – непобедимому, всесметающему на пути великану: «...ужели был не в силе / Ты чистоты мне преподать устав?» И Октябрь беспомощно разводит руками:
– Историю мою перекроили,
Героям битв измену приписав.
Ясно, творцы истории сами же извратили историю, далее – нашлись ловкие приспешники в лице «верных ленинцев» и идеологического корпуса. И зачем в таком случае так злобно и нещадно взыскивать с Поэта? Тем более – воображаемые ночные пришельцы ему говорят: «Ты народом нашим уважаем, только знай, поэт – не прокурор». Знает Гамзатов это и никогда не брал на себя роль не только прокурора, но и судьи, ибо с давних пор он не в ладах с самим собой.
Раздвоенного времени приметы
Я чувствую мучительно в себе.
Вспомним 60-е годы, период подготовки III Программы КПСС. На устах и в печати муссируются понятия «консолидация советских народов», «расцвет через сближение», в представлении многих отождествляющиеся с процессом слияния наций. Доклад H.C. Хрущёва, посвящённый «светлому будущему» советских людей, пронизывала мысль о «формировании будущей единой общечеловеческой культуры коммунистического общества». Представители советской интеллигенции, поистине считавшие себя «подручными» и «солдатами» партии, верноподданнически поддерживали лидера, а кое-кто даже постарался предвосхитить его в своих прожектах. И гражданской отповедью на «ускорителей слияния» прозвучала поэма Гамзатова «Звезда Дагестана». Где бы поэт ни оказывался – в устье Сены или бухте Нила, ему «наша дагестанская звезда среди тысяч с небес светила». Осознаёт поэт, что звезда родная не первой величины – даже «она мала», но «без неё мне в мире света нету». И с болью вопрошает Гамзатов:
Говорят, что нечего мудрить,
Что, поскольку звёзд на небе тыщи,
Надо эти звёзды упразднить
И соединить в одну лунищу.
Поэт рад тому, что ей, родной звезде, «не тесно в звёздных небесах, и другой звезде не тесно рядом». Поэтому и желает Гамзатов, чтобы звезда его народа горела, пусть даже слабым, но «неповторимым светом». Нетрудно догадаться, что звёзды и лунища – ёмкие метафорические образы и поэт взволнованным художественным словом вступает в дискуссию с теми, кто посмел замахнуться на смутное в этом современном мире будущее национальных языков, культур, национальное самосознание и в конечном счёте – на сохранение их национальной цельности. А стихотворение «Родной язык», ставшее апофеозом верности национальным началам?!
Кого-то исцеляет от болезней
Другой язык, но мне на нём не петь.
И если завтра мой язык исчезнет,
То я готов сегодня умереть.
Призывы к интернациональной общности, слиянию культур фактически явились одобрением, поощрением космополитизма на новом витке истории. Эту надвигающуюся драму остро осознал Расул Гамзатов. Вот почему в поэме «Весточка из аула» на обидные упрёки: «Танцуешь всё вокруг аула, иль ты не всей державы сын?» – поэт метафорически отвечал, что «солнце увидеть можно, выйдя к морю, а можно – в капельке росы». Позже в прозаической книге «Мой Дагестан» Гамзатов признаётся, что на одном из симпозиумов в Бельгии он демонстративно не стал аплодировать поэту, заявившему с трибуны: «...я – дождь, который поливает землю, не задумываясь о своей национальности, я – дерево, которое одинаково цветёт во всех уголках земного шара...» И Гамзатов мужественно поднял свой голос против инцидентов нивелировки национальных литератур и культур в ту пору, когда это было далеко небезопасно. Трезво осмысливая сложившуюся демографическую ситуацию, Гамзатов в интервью на страницах «Литературной газеты» (от 25 декабря 1985 г.) с горечью заметил: «В горах – народ, на равнине – население».
В 1987 году лирик Р. Гамзатов выпускает «Книгу юмора и сатиры» – сборник, озарённый усталой улыбкой, которая подводит поэта к убеждению о необходимости: «...если и вправду нет ада, создать его время пришло». Только человек, искренне болеющий душой за соотечественников и судьбу Отчизны, способен на столь крайнюю – на грани отчаяния! – откровенность. И разве личность, живущая на пределе тревог и напряжения, может воспарять на волнах эйфории и непоколебимой уверенности? Много повидавший и много познавший поэт не паниковал, не сеял страх, не терял надежды на прозрение и очищение человечества. Если пером Лермонтова «сердитый водит ум», то Гамзатова к письменному столу приковывает вселенская боль, берущая начало от близких потерь.
Пронзительны строки из стихотворения «Цадинское кладбище»:
Сходиться, куда б ни вели нас дороги,
В конечном итоге нам здесь суждено.
Но здесь из цадинцев не вижу я многих,
Хоть знаю, что нет их на свете давно.
Многие не вернулись в родной аул, ибо война раскидала их тела по чужим землям. И реквиемом звучит завершающий вздох:
Цадинское кладбище, как ты могилы,
Могилы свои далеко занесло!
И страждущая душа поэта с такой же остротой и щемящей болью отзывалась на страдания людей, живущих в дальних странах, на иных материках. Гамзатов создаёт поэму «Колокол Хиросимы», и можно бы успокоиться, но оказалось, что чужие боли поэт вбирает в себя на всю оставшуюся жизнь. И в стихотворении «Рояль в Хиросиме» он вслушивается, потрясённо голову склонив, как «молчаливый траурный мотив плывёт над землёй, где столько льётся крови».
Из мотивов высочайшего гуманизма соткана поэма «Остров Женщин». Новые и новые глубины человечности поэта открываются каждый раз, когда вчитываешься в монолог – обращения автора к Колумбу. Вина Христофора в том, что он «истый клад открыл для толстосумов, путь открыл искателям наживы». Гамзатов – сын XX века – обвиняет знаменитого мореплавателя и в том, что с его открытий взяли трагический разбег «укрепления поселенцев, обмен, обман, жестокость, униженье племён свободных, истребленье их». И потрясающе обобщение поэта: «Святая инквизиция – праматерь грядущих разновидностей гестапо».
Да будет нами навсегда развенчан
Пират, грозящий гибелью живым!
Планету в Остров Одиноких Женщин
Мы превратить вовеки не дадим.
В поэмах-размышлениях «Последняя цена» и «Колесо жизни» так же, как и в «Острове Женщин», Гамзатов выходит за пределы изведанного не только в плане географическом, но что гораздо сложнее – в философском. Жизнь людская по всему миру стала похожей на базар, где господствует «власть расчёта», и даже на «чёрную измену как на товар есть здесь красная цена» и «совесть в живой товар обращена»...
Любовная лирика Гамзатова, будучи личностно-узнаваемой, неизменно сохраняя «горскую начинку», обладает той же всеобщностью, как и всё его многообразное, многогранное творчество. Чувство это близко и привлекательно именно тем, что Р. Гамзатов провозглашал любовь по-рыцарски возвышенную, покровительственную по отношению к избраннице, необременительную для неё, и что не менее важно – не омрачённую ни подозрениями, ни меркантильными поползновениями, ни побуждениями властвовать в таинственном союзе двух сердец. В циклах «О тебе я думаю», сонетах, элегиях, поэме «Целую женские руки», книге «Суди меня по кодексу любви» – редчайшая для нашего одичавшего века чистота помыслов, готовность пожертвовать собой во имя возлюбленной. В стихотворении-воззвании «Эй, мужчины» поэт напоминает: «...вам завещан долг высокий, чтобы вы бой вели во славу женщин, не склоняя головы».
...Не будет полным представление о творчестве Расула Гамзатова без его публицистики и литературно-критической деятельности, глубоких мыслями и отличающихся остротой интервью. Книга «Верность таланту», увидевшая свет двумя изданиями (Москва, 1970; Махачкала, 1980), и сборник «По-земному беспокоясь...» (Махачкала, 1987) в целом позволяют судить о Гамзатове как о мыслителе.
Поражала и радовала редкостная творческая неисчерпаемость Расула Гамзатова. Однако было бы несправедливо и наивно представлять его работу в литературе как вечно дымящую доменную печь или – что ещё хуже! – как бесперебойный конвейер по штамповке серийных изделий. Его творческая лаборатория содержит тайну, недоступную не только постороннему глазу, но, может, даже близким. Действительно, как объяснишь, что осталась незавершённой третья книга «Мой Дагестан» – труд энциклопедический, загадочный и по жанру, по стилю изложения, и по информативно-эмоциональному потенциалу?
***
Расул Гамзатов – явление мирового масштаба, его поэзия в переводе на иностранные языки обрела признание на всех континентах. Подтверждение этого – присуждение аварскому поэту международных премий имени Фирдоуси, Христо Ботева, Джавахарлара Неру, в 1983 году в Риме ему вручены диплом и первая премия международного конкурса «Поэзия XX века» за произведения «Колокол Хиросимы» и «Молитва». И ещё одна примечательная оговорка: творчество Гамзатова стало мощным генератором, стимулирующим родственные виды искусств: театра, песни, балета, кинематографа, живописи.
Таланты, как известно, с душевным трепетом думают о своей Главной книге, зачастую позабыв о том, что многие их творения уже стали неотъемлемой частью духовной жизни миллионов. У Гамзатова, мне кажется, нет неглавных книг, в крайнем случае, нет слабых, незамеченных, незапомнившихся. Известно, не все книги становятся ступенями восхождения. Но Гамзатов – редкое исключение: дистанция от первого сборника, «Любовь вдохновенная и гнев огненный», и до одной из последних книг, «О бурных днях Кавказа», – это подъём по крутому и скользкому склону. «Горянка», «Высокие звёзды», «Берегите матерей», «Чётки лет», «Две шали», «Последняя цена», «Остров Женщин» становились не только новым шагом в собственном творчестве поэта, но и событием в разноязычной и неравновеликой отечественной литературе. Неполным будет представление о творчестве Р. Гамзатова без учёта и осмысления так называемых малых жанров: горских сонет, баллад, восьми- и четверостиший. Пока ещё обстоятельно не исследованы поэмы «Суд идёт», «Концерт», «Чёрный ящик».
Гамзатов ценил учителей, даже преклонялся перед ними, учился у них, но всё же не стал учеником, ибо ученичество – всего-навсего преддверие искусства. Гамзатов попадал под магию того или иного кумира, но не превратился в безвольного подражателя. Гамзатов, как говорится, купался в ранней славе, но сумел быстро вынырнуть на берег и стать на земную твердь реальности. Гамзатов – поэт вообще-то романтического склада, но стихи, поэмы, восьмистишия, надписи, даже сонеты и элегии настояны на образной мысли, на художественном поиске причин и следствий алогизма жизнеустройства, беспокойства за будущее. И вполне естественны для духовного состояния Гамзатова тревожные признания: «Современная жизнь порой мне кажется непрекращающимся концертом. Развесёлым, трагическим, будничным, одурманивающим. Мне кажется иногда, что та нестабильность, эскапады перемен, сменяемость эпох, личностей, которые творятся на наших глазах, – это тоже некий вселенский несмолкаемый концерт, действо с трагической окраской». Это – предчувствие беды, которую надо бы отвратить. Но как? Этот вопрос, вставший перед всем мировым сообществом, был угадан Гамзатовым, но с нарастающей силой тревожит именно сегодня.
Гамзатов как истинный гений обладал даром предвидения. За несколько месяцев до своей смерти и за год до трагедии в Беслане он написал проникновенное стихотворение «Берегите детей», которое предостерегало человечество от страшных угроз современности.
Вновь и вновь – уже который раз! – перелистан, перечитан Расул Гамзатов, и родилось странно-двойственное, с примесью озабоченности и радости чувство: наш поэт, нами же, его современниками, не понят до конца, не постигнут во всей глубине. Он не отвернулся от народа, а ушёл на покой, и мы не забудем его. Благодарны за немеркнущее творческое наследие.
Магомед Магомедов, доктор филологических наук, профессор, руководитель аварской секции Союза писателей Дагестана