День победы среди войны

8 сентября 1941 года, когда гитлеровцы намертво замкнули кольцо вокруг Ленинграда, взяли в окружение и защищавшую его армию, наша семья из пяти человек – мама – Аделия Ивановна, папа – Михаил Федорович, старший брат Олег и младшая сестра Ирина, жили на Петроградской стороне по улице профессора Попова на втором этаже деревянного дома № 19. Отец работал начальником цеха на Металлическом заводе им. И. В. Сталина, шестнадцатилетний Олег учился в ремесленном училище (РУ) и работал на этом же заводе. Оставшиеся трое числились «иждивенцами»...

Город с его 4,5 млн жителей и защищавшие город войска были полностью отрезаны от страны по суше. Снабжение населения и армии могло осуществляться теперь только по воздуху – самолетами, или через Ладожское озеро: летом, весной и осенью – по воде, зимой – по льду. С жестокими боями и большими потерями.

Такое положение осаждённого города на военном языке называется блокадой – самой опасной из всех возможных ситуаций. Обычный её исход – капитуляция или полный разгром…

… Долгие годы блокада жила в моей детской и юношеской памяти сплошным потоком непроходящего чувства голода, мертвящих ощущений нежданно нагрянувших свирепых морозов, леденящего всё моё тело страха и ужаса от свиста летящих снарядов и бомб, грохота их разрывов и визга осколков на фоне жуткого воя сирены воздушной тревоги и мужского голоса из репродуктора, объявлявшего час за часом, день за днём, месяц за месяцем «Граждане! Воздушная тревога!..» И наконец: «Граждане! Отбой! Отбой!»

Множество разного рода блокадных картин годами стояли перед моими глазами, будто живые.

Я взрослел… Незаметно эти картины блекли, туманились и исчезали одна за другой, превращаясь с годами в сплошной тревожный мираж, откуда и поныне средь суеты сует приходят ко мне иногда то необъяснимо-печальные мысли, то беспричинно-диковинные, страшные сны, которые, проснувшись, я никак не могу ни воспроизвести, ни истолковать, как ни стараюсь. А те картины, что помнятся десятки лет, надо думать, сильнее всего ударили тогда по моим ещё оголённым эмоциям и открытым для чувств сознанию, так остро пережиты мною, что запали в душу глубже остальных. Их немного уже осталось, они тлеют ещё в костре моей т. н. психологами «автобиографической» памяти...

Проблески детской памяти

Помню… Когда начался голод, мама, Ирина и я, как и все вокруг, стали быстро худеть, терять вес и силы. Мы уже не бегали, а едва дотаскивали ноги до бомбоубежища, хотя находилось оно совсем недалеко. А после того, как мама слегла от истощения и болезни сердца, и папа устроил Ирину в ясли-интернат, я перестал ходить в бомбоубежище: это не имело никакого смысла – часто авианалет или артобстрел начинались прежде, чем я успевал дойти до убежища. Я возвращался домой, ложился в кровать к маме, и мы, прижавшись друг к другу, обречённо ждали конца страшной какофонии звуков, доносившихся с улицы…

Однажды днём, во время авиационного налёта я зашёл в большую комнату, где мы уже не жили. Там было холодно и пусто – всё, что могло гореть (шкаф, стол, стулья, диван, книги), уже было спалено в «буржуйке», едва-едва обогревавшей нашу с мамой маленькую комнату. Я задержался у окна (мы жили на втором этаже), наблюдая, как люди плетутся в наше бомбоубежище, как оно, словно огромное животное, заглатывает их одного за другим…

Всё было как всегда: выла сирена, гремел репродуктор, татакал во дворе зенитный пулемёт…

Послышался гул немецких самолётов, разрывы бомб, а я продолжал смотреть в окно, и мне почему-то не было страшно.

И вдруг… я не верил своим глазам… огромный красавец дом, подвал которого только что заполнили сотни людей, начал оседать этаж за этажом всё ниже, ниже, и вот уже стена, на которую я смотрел, стала валиться на дорогу, а ввысь и во все стороны полетели груды камней, клубы пыли и огня…

- Мама! - завизжал я отчаянно и кинулся к ней. - Мама, они разбомбили наше убежище!.. Дом упал, дом горит!..

Мама закричала, рванулась с подушки, забыв, что не сможет встать, и тут же обмякла.

- Боже мой!.. Ты здесь… Я вдруг подумала… Как хорошо, что мы перестали там прятаться…

В тот день погибли многие жильцы нашего и соседних домов, и почти все мои друзья, мальчишки и девчонки. В живых остались те, кто, как и мы с мамой, уже не искали спасения…

Помню… 31 декабря 1941 года папу отпустили с завода – встретить с семьёй Новый год.

В тот вечер воздушную тревогу объявляли несколько раз. Едва мы сели за праздничный стол с сэкономленными папой продуктами, как снова завыла сирена, и из тарелки репродуктора раздался повелительный голос диктора: «Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога!..» Но ещё до этого момента папа сказал:

- Если «тревога», остаёмся дома. Бежать нам некуда. Будь, что будет.

Через несколько минут во дворе заработал зенитный пулемёт. И тут же ахнула бомба. Пулемёт умолк. Наш деревянный домик подпрыгнул вместе со всем, что находилось в нём, но устоял, не рассыпался… Взрывная волна выбила стёкла затемнённого окна нашей комнаты, в неё влетели комья земли, осколки стекла, хлынул едкий дым и холод. Нас разбросало по комнате, все поушиблись, но, слава Богу, были живы, никого не ранило… Стол, за которым мы сидели, перевернулся.

И когда в темноте папа кое-как, наощупь снова заделал окно чёрной бумагой, занавесив для верности одеялом; когда снова зажёг «коптилку», и мы, ползая на коленях, в полутьме отобрали из мусора ломтики хлеба и «дуранды» (подсолнечного жмыха); когда папа и Олег снова накрыли стол скатертью, а разбитые тарелки заменили на целые, и в них уже лежала перепачканная в земле еда; когда мы начали рассаживаться по местам за придвинутый к маминой постели стол, Олег вдруг сказал:

- Посмотрите, что я нашёл в мусоре…

И, развернув полотенце, показал нам находку. Это была окровавленная кисть мужской руки…

Меня стало тошнить, но желудок был пуст. Спазмы следовали один за другим, меня выворачивало наизнанку, было очень больно…

- Это надо похоронить… Завтра, - сказал папа.

А Новый, 1942 год, всё-таки наступил. И было первое утро нового года… Папа, Олег и я вышли во двор. На месте, где стоял зенитный пулемёт, зияла огромная воронка. Прямое попадание. В соседних домах тоже повылетали окна, были раненые…

Кисть руки убитого зенитчика мы похоронили в воронке от бомбы.

Помню… В одной из квартир нашего дома на первом этаже санитары обнаружили мёртвыми её жильцов – мужа, жену и их сына Костю, мальчика моего возраста, с которым мы прежде играли во дворе. Их закоченелые трупы после этого лежали в квартире ещё неведомо как долго…

Мы знали об этом и было жутко понимать, что под нашим полом – мертвецы. Выходя на улицу, я всякий раз собирался с духом и силами, чтобы поскорее пройти мимо двери этой квартиры.

Однажды, превозмогая страх, я всё же решился заглянуть в неё. Вошёл в большую комнату – пусто. Открыл дверь в спальню и пристыл к полу от ужаса… На кровати лежали Костя и его мама, на полу – Костин отец, а на его трупе сидела большая крыса.

Я хотел бежать и не мог. Наконец, вышел из квартиры и направился почему-то не домой, а во двор, к чугунной ограде, к выходу на улицу профессора Попова.

И снова онемел от страха: там на розовом от крови снегу лежала мертвая девочка из соседнего дома...

Пожалуй, достаточно и этих «картинок», хотя в запасе есть еще несколько...

Помню… Однажды, видя, как я день ото дня худею, мама, уж давно прикованная к постели, разволновалась: как никогда:

- Ты почему не гуляешь? Я пожалуюсь папе!.. – вдруг принялась она ругать меня. - Надо дышать свежим воздухом, надо двигаться!..

Двигаться мне совсем не хотелось, но я стал укутываться во всю оставшуюся тёплую одежду, выходить на мороз, и, прислонившись к калитке нашего двора, наблюдал происходившее на улице... Она была почти безжизненна. Горою высились руины дома с нашим бывшим бомбоубежищем... Изредка проезжали машины... Иногда красноармейцы на веревках несли «колбасу» – аэростат... В сторону Большой Невки, тихо и безмолвно, словно тени, проплывали люди с ведрами, кастрюлями, чайниками брели за водой... В одиночку, а иногда чередой, люди везли – кто на детских саночках, кто в колясках, кто просто тащил волоком завёрнутые в простыни или одеяла трупы умерших… Случалось, проезжал грузовик с наваленными как дрова, неприкрытыми мертвецами…

Как-то раз я всё также стоял у калитки. Вдалеке появился человек с уже привычными саночками. Напротив меня человек остановился и, кажется, что-то хотел сказать, но вдруг пошатнулся, повалился набок, затих и больше не шевельнулся... Ужас охватил меня. Но я стоял как вкопанный и смотрел, смотрел...

В тот день шел сильный снег. Он быстро засыпал мертвецов. На тротуаре улицы профессора Попова быстро образовался холмик...

Теперь знаю: я видел рядовую смерть. В ту блокадную зиму в Ленинграде неожиданно и в самых неподходящих местах ежедневно умирали по три-четыре тысячи человек…

* * *

Я мог бы нарисовать ещё несколько картин, подобных уже изображённым. Да только в этом нет особого смысла

Чтó такое страдания отдельного человека? Драма. Чтó – смерть? Трагедия. Это так. Но чтó же есть тогда страдания и погибель множества людей?

Кто-то из «великих» сказал: «Статистика». Звучит злодейски. Однако, если вдуматься, то так оно и есть: каждый новый масштаб явления требует нового определения.

Сказать о ленинградской блокаде, что это просто «трагедия», значит уравнять единицу с множеством, значит не сказать о блокаде ничего. Тут нужна целостная, объёмная панорама событий, достоверные факты, обобщающие цифры… Статистика.

Год за годом взрослея, я прочитал о Блокаде сотни статей и десятки разного рода книг – научных и художественных. И понял главное: среди тысяч языков человечества нет того единственного слова, которым можно было бы выразить и определить происходившее с миллионами людей в блокадном Ленинграде. В мире не было, нет и не будет человека, ум и воображение которого позволили бы ему охватить запредельный масштаб и безмерный трагизм Блокады, будь он дважды Данте или трижды Шекспир. Можно гениально описывать ужасы загробного ада. Кто удостоверит подлинность изображаемого?..

Земной ад ленинградской Блокады был чудовищной реальностью, но весь целиком он – невообразим: действительность всегда богаче любой фантазии.

Да, это была самая крупная трагедия в истории человечества. Но в то же самое время это был немыслимый героизм и триумф Человека.

Я видел воочию, въяве лишь кое-что, самую ничтожную малость...

Ленинградская блокада в цифрах и фактах

Наша семья прожила в блокаде с самого её начала по 23 июля 1942 года, когда нас эвакуировали в Западную Сибирь.

323 дня… Это был самый ужасный отрезок Блокады. Чтобы ворваться в Ленинград, Гитлер и его вдохновители не жалели ни солдат, ни бомб, ни снарядов. Таких жестоких бомбёжек и артобстрелов города, которые пришлись на начальную пору блокады, не было за все её 549 оставшихся дней…

17 сентября артиллерийский обстрел беспрерывно длился 18 часов 33 минуты.

13 октября на Ленинград было сброшено 12 тысяч зажигательных бомб. В разных концах города полыхали огромные костры.

14 октября воздушная тревога объявлялась десять раз. Это значит, что люди, по сути дела, безвылазно находились в бомбоубежищах целые сутки, и единственной мыслью, которая наверняка свербила мозг каждого, был вопрос: «Пронесёт – не пронесёт?..» Иногда, особенно поначалу, к городу прорывались сотни фашистских самолётов…

323 дня… Зимой сорок первого – сорок второго годов в Ленинграде случился немыслимый для этих мест мороз – от минус двадцати пяти до сорока градусов по Цельсию. И небывалый снегопад. Холод не щадил никого.

Иссякли запасы топлива. В жилые дома прекратилась подача электричества. Город погрузился во тьму. Встал трамвай. Ленинградцы замерзали в неотапливаемых квартирах. Спали не раздеваясь, навалив на себя всё, что могло сохранить теплоту тела. Месяцами. Наладили производство «буржуек». Топили мебелью, паркетом, книгами, тряпьём, старой обувью, матрацами, всем, что может гореть. Деревья, кустарники, деревянную обшивку домов, беседки в скверах поглотили «буржуйки»… В январе перестала работать последняя водонапорная станция. Вышла из строя канализация…

323 дня… Это были самые голодные месяцы из 872 дней блокады. С самого её начала в Ленинграде были введены продовольственные карточки: с повышенными нормами – для работающих, с пониженными – для иждивенцев и детей. Нормы эти день ото дня уменьшались.

Уже в середине сентября из продовольственного рациона исчезли крупа, мясо, масло, жиры. Единственной пищей стал хлеб. 1 октября 1941 года хлебный паёк для работающих снизили до 400 граммов в день, для иждивенцев и детей – до 200 граммов. С 20 ноября (пятое снижение) работающие получали по 250 граммов хлеба в день, все остальные – и иждивенцы, в том числе дети – по 125 граммов.

Что такое 125 граммов? Взвесьте такой кусочек, разрежьте на три части, положите на стол – и поймите: это ваш завтрак, ваш обед и ваш ужин. Больше ни-че-го… Но и этот «хлеб» не был настоящим. Муки в нём – самая малость, около двадцати процентов, остальное – пищевые заменители: целлюлоза, хлопковый и льняной жмых («дуранда»), технический альбумин. «Хлеб» этот не имел хлебного запаха и вкуса.

Бывали дни, когда бомбёжки и артобстрелы срывали работу хлебозаводов. Тогда булочные не открывались. Иногда день, два, три… И матери возвращались к детям с пустыми руками. В такие дни «иждивенцы» не ели ни-че-го…

…Чтó это такое – голод? Каждый думает, будто знает ответ: «Голод – это когда очень хочется есть». И всё в таком роде. Верно. Но мало, кто пережил ситуацию, когда «есть очень хочется», а еды нет день, два, пять, десять… Есть хочется уже так сильно, что, кажется, сходишь с ума, но ничего нет, почти нечего – месяц, второй, третий… пятый… десятый…

Наука подразделяет голод на три стадии: голод неполный, когда пищи в организм поступает недостаточно по отношению к общему расходу энергии; голод полный, когда в организм поступает только вода; и голод абсолютный, когда в организм не поступает ни пищи, ни воды. Предельным сроком жизни при неполном голоде считается шестьдесят-семьдесят суток, при абсолютном – несколько дней.

Зимой сорок первого – сорок второго года житель Ленинграда получал в сутки не более 1300 килокалорий. При таком количестве энергии человек мог прожить около тридцати дней. Это был самый голодный период за всё время блокады. Гитлеровцы считали, что через несколько месяцев Ленинград вымрет. И Ленинград вымирал. За десять с половиной месяцев, прожитых нашей семьёй в блокаде, из каждой тысячи ленинградцев только от голода умерли четыреста человек...

Умирали в квартирах, на улицах, в очередях, на ходу, у станков, умирали поодиночке и целыми семействами.

Вот когда-то известный всему миру зимний дневник одиннадцатилетней Тани Савичевой. Свою первую запись Таня сделала 28 декабря 1941 года:

_________________________

«Женя умерла в 12.00 час. утра 1941 г.

Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.

Лика умер 17 марта в 5 час. утра 1942. Дядя Вася умер 13 апр. 2 ч. ночи 1942. Дядя Леша 10 мая в 4 дня 1942.

Мама 13 мая в 7.30 утра 1942. Савичевы умерли. Умерли все.

Осталась одна Таня».¹

_________________________

За 872 дня блокады (в основном за её первую половину) в Ленинграде погибло 632 тысячи человек. Только три процента из них погибли от бомбежек и артобстрелов; остальные умерли от голода. Эти цифры были названы на Нюрнбергском процессе. Потом они уточнялись в официальных документах в сторону увеличения. В своих «Воспоминаниях и размышлениях» маршал Жуков называет цифру 800 тысяч человек. Исследователи считают её неточной, говорят о миллионе и более погибших.

Кто-то спросит: «Почему же в Ленинграде не вымерло всё население?»

Люди спасались, как могли. Варили «студень» из столярного клея. Разрезали на куски и готовили «бульон» из кожаных сапог и туфель. Вываривали кожаные ремни и жевали их.

Начались цинга и дистрофия – наладили производство пищевых дрожжей из древесины, витамина «С» из лапок хвои. По весне, когда появилась трава, искали лебеду и крапиву, но этого деликатеса было слишком мало, а голодных – слишком много. Другие травы желудок не принимал…

Однажды мне в руки попал журнал «Огонёк», где опубликованы выдержки из рукописного дневника, который (якобы?) вела в блокаде некая Клавдия Наумовна (фамилия неизвестна), работавшая врачом в одном из госпиталей. Дневник случайно нашли на свалке, куда его выбросили внуки во время ремонта бабушкиной квартиры.

22 февраля 1942 года Клавдия Наумовна записала: «Патологоанатом профессор Д. говорит, что печень человека, умершего от истощения, очень невкусна, но, будучи смешанной с мозгами, она очень вкусна. Откуда он знает???

Он же утверждает, что случаи продажи человеческого мяса участились. Один его друг пригласил его на ужин, угостил на славу на второй день после смерти своей жены…»

Такой же факт я встретил в одной из книг, в которой блокадник вспоминал: «У меня жена жила на проспекте Майорова. Так у них в квартире один предлагал котлеты в 1942 году. Откуда мясные котлеты? А он был людоед. Его жена умерла, лежала на морозе завёрнутая на балконе, а он с неё мясо срезал и котлеты делал»...

15 ноября мать убила полуторамесячную дочь, чтобы накормить других детей.

Воистину: измученный голодом не ведает жалости…

Страшные, ужасные факты.

А вот статистика из докладной записки военного прокурора г. Ленинграда А. И. Панфиленко секретарю обкома партии А. А. Кузнецову от 21 февраля 1942 года: «…С начала декабря 1941 года по 15 февраля 1942 года… привлечено к уголовной ответственности за эти виды преступлений (людоедство – И. И.): в декабре 1941 года – 26 человек, в январе 1942 года – 366 человек и за первые 15 дней февраля 1942 года – 494 человека… В ряде убийств с целью поедания человеческого мяса, а также в преступлениях о поедании трупного мяса участвовали целые группы лиц».

Героизм и триумф

И всё же думать, будто блокадный Ленинград превратился в город людоедов, было бы непростительной ошибкой: даже тысяча человек на миллионы жителей – часть незначительная...

Нагрянув врасплох, нахрапом, Смерть косила жатву, ежедневно унося тысячи человеческих жизней. Но ей оказалось не под силу убить в людях то духовное и нравственное состояние, когда в человеке даже в невыносимых обстоятельствах проявляются его собственно человеческие качества: самоотверженность, самоотречение из любви к «другим», ради своей Родины.

Вот три многозначительных факта.

По данным статистики, смертность среди блокадных детей в возрасте до 14 лет была ниже смертности взрослых. Почему? Ведь дети наиболее чувствительны к голоду… Многие из них выжили только потому, что в каждой семье взрослые спасали в первую очередь своих детей. Последние крохи еды они отдавали малышам. И не только женщины, матери, бабушки.

Наш папа, вырываясь домой два-три раза в месяц с завода, всегда приносил маме, Ирине и мне сэкономленную им еду. Так поступали и в других семьях многие, очень многие…

Разве это не удивительно: с 1 января 1942 года, в самую голодную пору блокады, по решению Ленинградского горисполкома за пять месяцев было создано 85 новых детских домов и яслей, приютивших десятки тысяч детей. Из скудных запасов продовольствия им выделались повышенные фонды.

Теперь известно: погибая от голода, многие жители Ленинграда помогали фронту, жертвуя личными сбережениями. Только за два месяца (в сентябре-октябре) сорок первого года ленинградцы сдали в Фонд обороны города 62 миллиона рублей, 21 килограмм золота, более тысячи килограммов серебра, свыше 300 граммов платины.

Более того, в Ленинграде, бывшем Санкт-Петербурге – «колыбели социалистической революции», основная масса жителей встала на защиту завоеваний этой революции.

С первых дней войны райвоенкоматы были забиты людьми, желавшими добровольно уйти на фронт. В конце июня 1941 года началось создание Ленинградской армии народного ополчения, в которую ушли 130 тысяч человек. В Лужскую оперативную группу были переданы три дивизии народного ополчения численностью 31 тысяча человек; 227 партизанских отрядов направлены в тыл врага.

Маршал Г. К. Жуков пишет, что только с июля и до конца 1941 года заводы Ленинграда изготовили более 700 танков, 480 бронемашин, 58 бронепоездов, свыше 3 тысяч полковых и противотанковых пушек, около 10 тысяч миномётов, свыше 3 миллионов снарядов и мин, более 80 тысяч реактивных снарядов и бомб.

 На территории города ленинградцы соорудили более 4100 дотов и дзотов, а в зданиях – 22 тысячи огневых точек, установили на улицах 35 километров баррикад и различных противотанковых препятствий. Свыше 500 тысяч едва живых ленинградцев ежедневно выходили на строительство оборонительных рубежей.

 Блокированный Ленинград стал городом-фронтом, стал городом-крепостью. Не вдруг, не сразу, но – стал…

Следует понимать и то, что единению духа, мысли и действий ленинградцев предшествовало Слово и железная Воля тех, кому выпала тяжкая доля организовывать тысячи полуживых людей на защиту города и на подвиг. Это были – умолкните, ненавистники Истины! – работники партийных и комсомольских комитетов. Этих людей, таких же голодных, таких же смертных, как все, было всего несколько тысяч на миллионы. Но их задача состояла в том, чтобы вывести поникших волей людей из состояния животного страха, вселить в их души надежду и силы на спасение и победу.

Думаю, и поэтому мы имеем право говорить о Блокаде Ленинграда как уникальном, единственном в своем роде примере духовной и нравственной стойкости во всей истории человечества. Ведь известно, что сухопутная блокада многократно использовалась в войнах. Скажем, блокада Трои в XIII веке до н. э. длилась более десяти лет. Однако она закончилась тем, что греки взяли город и разрушили его.

Ленинград выстоял и победил. Поэтому Ленинградская блокада – это не только трагедия, но также невиданный массовый героизм и триумф Духа.

Самое потрясающее, на мой взгляд, заключается в том, что и в этих нечеловеческих условиях абсолютное большинство людей не расчеловечилось, не опустилось до скотского состояния.

Все, кто мог, стоял у своего «станка» до последнего. Многие умирали на своих рабочих местах. В самые страшные дни блокады на работу не выходили от 30 до 50% обессилевших до конца рабочих и служащих.

Ленинград не только и не просто выживал, но и жил, и творил!

12 августа 1941 года состоялась премьера сатирического обозрения, написанного М. Зощенко и Е. Шварцем.

10 декабря Эрмитаж отмечал 500-летний юбилей Алишера Навои.

19 января началась зимняя сессия в Ленинградском университете.

30 марта состоялась первая репетиция вновь собранного оркестра Ленинградского радио.

5 апреля в Академическом театре драмы им. А. С. Пушкина прошел концерт, посвященный 700-летию Ледового побоища.

6 мая на стадионе «Динамо» состоялся футбольный матч между динамовцами и армейцами.

8 мая возобновил работу читальный зал Публичной библиотеки.

15 мая для посетителей открылся зоосад.

17 мая возобновил работу Дворец пионеров.

9 августа в Ленинградской филармонии состоялась, ставшая в последствии знаменитой, премьера Седьмой симфонии Д. Шостаковича «День победы среди войны».

20 сентября прошли соревнования на первенство города по велосипедному спорту.

18 октября открылся Городской театр (с 1959 года – Драматический театр им. В. Ф. Комиссаржевской)…

Социологическое исследование, проведенное после Блокады с целью выяснить отношение людей, прошедших через страдания земного ада, в том числе и тех, кто потерял в те годы своих родных и близких, к возможной капитуляции Ленинграда, показало, что никакие муки и жертвы не склонили ленинградцев к этой мысли. На вопрос: «Думали ли Вы о сдаче города, чтобы спасти свою жизнь?» – ответ был почти однозначным: 98,2% сказали, что никогда, ни при каких условиях не считали это возможным: 1,2% заявили, что им было безразлично; 0,6% посчитали, что город надо было сдать.

Фальсификаторы истории СССР и Великой Отечественной войны, как «перестроечной» поры, так и нынешние, в победе над гитлеровской Германией столь же безмерно и бессовестно приуменьшают «роль народа», значение командного состава Красной армии, начиная с политруков и работников органов госбезопасности, вплоть до маршалов и Верховного главнокомандующего Красной Армии.

Договариваются до того, будто И. В. Сталин две недели не знал, что 8 сентября немцы блокировали Ленинград.

Ложь.

Уже 9 сентября Сталин вызвал тогда ещё генерал-полковника Г. К. Жукова из-под Ельни в Кремль и вручил ему записку, адресованную Командующему Ленинградским фронтом Ворошилову: «Сдайте фронт Жукову и немедленно вылетайте в Москву…» 10 сентября Жуков был в Ленинграде. 11 сентября Сталин отдал приказ о назначении его Командующим Ленинградским фронтом.

 Перед вылетом в Ленинград Жуков сказал генералам, которых он брал с собой: «Сталин сказал мне: «Либо отстоите город, либо погибнете там вместе с армией. Третьего пути у вас нет».

Ленинград не вымер и победил потому, что власти страны и города не потеряли управления ситуацией, делали всё возможное, чтобы доставлять продовольствие в сражающийся Ленинград. Самолётами, с боями и большими потерями, по воде на катерах и по льду на санях и машинах через Ладожское озеро.

А когда 18 января 1943 года блокада (с пятой попытки!) была прорвана, голод в его крайних выражениях практически исчез…²

О «пятой колонне» и диверсантах

Сегодня чрезвычайно трудно, но всё-таки необходимо хотя бы частично воспроизвести духовно-нравственную, культурную, психологическую и политическую атмосферу блокадного Ленинграда.

Без всяких исследований можно утверждать только одно: она была чрезвычайно сложной и противоречивой.

Из всего прочитанного и обдуманного мною о настроениях населения накануне Блокады, следует вывод: абсолютно доминирующей была уверенность жителей города в том, что война с фашистами будет недолгой и победной, что гитлеровцы никогда не войдут в Ленинград. В отчёте городской эвакуационной комиссии от 26 апреля 1942 года говорится, что первой и главной особенностью этого (эвакуационного – И. И.) периода до первой половины августа 1941 года было «нежелание жителей эвакуироваться из Ленинграда».

Однако после того, как немцы полностью блокировали город, под прессом нагрянувших немыслимого голода и небывалого холода, ковровых авиабомбёжек и бесконечных артиллерийских обстрелов настроение населения стало изменяться. Хотя основная масса людей и в этой адской ситуации вела себя стоически, мужественно, геройски.

В последние недели войны в преддверии штурма Берлина Геббельс говорил: «Ленинград не пал потому, что все его жители превратили в крепость каждый дом. И то, что смогли сделать жители Ленинграда, смогут сделать и берлинцы».

Теперь мы знаем: нацисты, изверги рода человеческого, ничего подобного повторить не смогли. Не хватило ни сил, ни духу, ни мужества, ни героизма».

Однако представлять мысли и поступки умиравших от голода, замерзавших ленинградцев только в розовых красках было бы нечестно.

Чем дольше длилась Блокада, тем хуже становилось настроение многих блокадников.

Спецдонесения органов НКВД и контрразведки, регулярно направлявшихся руководителям города о политических настроениях в Ленинграде и Ленинградской области под грифом «Совершенно секретно», ныне рассекречены. Эти донесения составили несколько пухлых томов.

В них говорилось, что «за последнее время в Ленинграде среди рабочих, служащих и особенно инженерно-технической и научной интеллигенции возросли пораженческие настроения».

Не сумев захватить Ленинград слету, штурмом, нацисты решили взять его измором и обманом. Вместе с тысячами бомб и снарядов на головы блокадников ежедневно сыпались сотни тысяч листовок с призывами сдаваться, пока не поздно.

Таким же по существу было содержание листовок, обращённых к командирам и бойцам, защищавшим Ленинград. Заканчивались эти листовки лозунгами: «Долой войну!» «Да здравствует мир и процветание свободных народов вашей родины!..»

Тогда, в 1941 году, жители СССР не знали о приказе Гитлера стереть Ленинград и Москву с лица земли, уничтожить всё живое, что в них есть. В массе населения появились паникёры, нытики, клеветники, что было крайне опасно для блокированного города.

В Ленинграде распространялись рукописные воззвания, которые расклеивались в самом центре города: «Граждане! Требуйте хлеба! Долой власть, от которой мы умираем!»

Назревала угроза голодного бунта.

Пораженческие настроения и антисоветские выступления возникали не только из отчаяния людей перед голодом и холодом. В городе существовали профашистские группы, ждавшие прихода немцев. Они составляли списки коммунистов, комсомольцев, евреев. Одна из таких групп называлась «ЗИГ-ЗАГ», что расшифровывалось так: «Защита интересов Германии, знамя Адольфа Гитлера».

С первых дней блокады в Ленинграде шли аресты шпионов, диверсантов, парашютистов, мародёров, активных пораженцев и паникёров. Нередко это были жители города, давно завербованные немецкой разведкой. Среди них – «факельщики», обозначавшие во время авианалётов объекты для бомбардировки и места, на которые можно было высадить десант.

Масштаб «пятой колонны» внутри блокированного Ленинграда можно представить по некоторым цифрам из справки начальника НКВД Ленинградской области П. Кубайкина в Городской комитет ВКП(б) «О числе арестованных и осуждённых за время войны с 5 сентября 1941 года до 1 октября 1942 года». В ней сообщалось, что Управлением НКВД арестовано 9574 человека, в том числе 1246 шпионов и диверсантов, засланных немецкой разведкой. Вскрыто и ликвидировано 625 контрреволюционных групп, в том числе 169 – шпионско-изменнических, 31 – террористическая, 34 – повстанческих. В числе арестованных 1 238 бывших помещиков, дворян и чиновников; 2 070 – рабочих, 2 100 – служащих, 559 – интеллигенция.

За тот же период из Ленинграда и пригородных районов выселено 30 307 человек бывших уголовник, а всего – 128 748 человек.

Органами милиции арестовано и предано суду 22 166 человек, в том числе: за бандитизм и разбои – 940 человек, грабежи – 1 885 человек, кражи – 11 378 человек, за хищение социалистической собственности – 1 553 человека, спекуляцию – 1 598 человек. Задержано и передано в прокуратуру города дезертиров и военнослужащих без документов – 10 288 человек.

Всего арестовано и предано суду органами НКВД и органами милиции 31 740 человек. По приговорам военных трибуналов расстреляно 5 360 человек».

Нынешние «либеральные террористы» и диссидентствующая публика наверняка расценят такие действия властей чересчур жестокие. Однако в условиях военного времени они, думаю, совершенно необходимы. Ведь почти 32 тысячи арестованных – это две полноценные дивизии. У арестованных были изъяты пулемёты, сотни автоматов, винтовок, пистолетов и ручных гранат.

В этом нет ничего особо удивительного. Было бы странно, если б в Ленинграде, где всего двадцать четыре года назад находилась столица царской России, не осталось людей, враждебно относившихся к советской власти.

Жестокость – плод войны. Как внешней, так и внутренней. А порою жестокость – мать Победы...

Командующий Ленинградским фронтом Г. К. Жуков добился того, что его войска выдержали лобовой удар Командующего Северным фронтом гитлеровских войск генерал-фельдмаршала фон Лееба, а сам неожиданно ударил во фланг его войскам, да так сильно, что Леебу пришлось снимать часть войск из центра, перебрасывать их на этот фланг, чтобы Жуков не зашел к нему в тыл.

Наступление немцев заглохло. В Ленинград фон Лееб не вошел. Ни 21 июля, как приказывал ему Гитлер, изготовивший пригласительные билеты на банкет в связи с оккупацией Ленинграда. Не вошел ни в этот раз, ни в следующий. Не вошел никто и никогда.

… На этом и закончу я своё краткое повествование о блокаде и битве за Ленинград: об этом рассказано так много, что добавить к известному что-нибудь существенное сегодня, когда из жизни ушли почти все, кто воевал на фронте, был взрослым в блокадные годы, уже невозможно даже ещё живым детям войны и детям блокады.

* * *

Есть сторона Великой Отечественной войны и Ленинградской блокады, очень слабо представленная в научной и художественной литературе: это эвакуация многих миллионов советских людей, промышленных предприятий и всевозможных ценностей буквально из-под носа у быстро наступавших поначалу фашистских войск Германии, Испании, Италии и (что звучит вообще фантастически!) из «железного кольца» блокированного нацистами Ленинграда.

Но есть сторона войны и ленинградской блокады, очень слабо описанная в литературе: это эвакуация миллионов людей, предприятий и всевозможных ценностей из-под носа у быстро наступавших фашистских войск и (что звучит фантастически!) из железного кольца блокированного немцами Ленинграда.

Эвакуация была ещё одним Великим Подвигом, который совершен советским народом по замыслу Верховной власти Советского Союза и лично И. В. Сталина.

С первых, самых тяжелых месяцев войны с гитлеровской коалицией, в которую входило абсолютное большинство стран Западной Европы, всего за 6 месяцев из западных областей страны, где проживало 40% населения СССР, было сосредоточено более 30% его промышленного потенциала, на Урал, в Сибирь, Казахстан, Узбекистан, Киргизию и другие республики и области Советского Союза было вывезено около 3-х тысяч промышленных, прежде всего военных, предприятий и 12 миллионов человек. Именно в этих краях, в далеком тылу, ставшем Вторым фронтом, ковалось Оружие Великой Победы.

Уже в 1942 году Советский Союз догнал и превзошёл Германию в производстве танков, самолётов, пушек, стрелкового оружия и боеприпасов. Когда Гитлеру доложили, что Советский Союз производит ежемесячно по 600-700 самолётов и танков, он пришёл в бешенство и не поверил этому.

История человечества и его войн не знает примеров эвакуации людей из осаждённого города, подобного той, которая была осуществлена из блокированного фашистами Ленинграда. За год из земного ада воздушным транспортом, по воде и льду Ладожского озера, под бомбежками и артобстрелами вывезли почти 1 млн 500 тысяч человек!..

Не было бы Эвакуации как Второго Внутреннего Фронта – не было бы и Великой Победы.

В заключение своего сказа несколько фраз о жизни нашей семьи в эвакуации...

Безусловно, она была спасением наших жизней. Но войну и блокаду мы не оставили в Ленинграде, мы везли ее в себе, и она присутствовала в нашей судьбе, начиная с посадки в поезд на Финляндском вокзале, прорыве к другому, «мирному» берегу Ладожского озера под огнем фашистских мессершмиттов и далее.

Конечный пункт нашего пребывания «Башкирская АССР» наш поезд проскочил без остановки: республика была забита «блокадниками» до отказа.

Через 40 суток (пропуская эшелоны с ранеными на фронте в глубокий тыл, а из тыла с оружием – на фронт) «телятник» с блокадниками остановился на станции Черепаново Новосибирской области.

За эти 40 дней санитары дважды снимали маму с поезда ради ее спасения, а потом дважды, когда мы, ее дети, умываясь в слезах, думали, что уже никогда не увидим ее, возвращали в «телятник» с обгонявшего наш поезд эшелона с ранеными. Однажды на одной из кратких остановок Олег пошел за водой, а поезд тут же свистнул и тронулся... Но и его через несколько дней передали в «телятник» страшно перепуганным, но живым.

Как могло происходить всё это в, казалось бы, совершенно сумасшедшее, страшное время, я сказать не берусь. Но всё это было. Было...

От станции Черепаново, которая находится в где-то в 100 километрах от Новосибирска, нашу семью со всем ее скарбом отвезли в райцентр Новосибирской области «Маслянино», что в пятидесяти километрах от железной дороги, а из Маслянино еще на тридцать километров вглубь вековечной тайги, в деревушку Петушиха – колхоз им. А. А. Жданова.

В этой благословенной, забытой Богом и, казалось порой, властями таежной глухомани, где люди не знали, чтó такое в их жизни электричество, радио, водопровод, канализация и хорошие дороги, наша семья прожила с конца августа 1942 года по 16 октября 1948 года.

Но и здесь война и Блокада держали нас в своих цепких и жестких объятиях.

Прошло не менее года, прежде чем мама встала на ноги и вся иссохшая, немощная принялась «хлопотать по хозяйству»...

Олега продолжала мучить цинга. Но едва ему исполнилось 16 лет, председатель колхоза отправил его в Колывань, в машинотракторную станцию: изучать устройство трактора и его вождение. Через год Олег стал единственным трактористом колхоза и «первым парнем на деревне» – все петушихинские мужики призывного возраста были на фронте.

Помаленьку всё налаживалось...

После маминого письма на фронт своему мужу о неполадках в нашем быте, колхоз выделил блокадникам пять соток земли под огород, общими хлопотами отремонтировали для нас брошенный домишко на окраине деревни.

И вдруг в начале ноября 1944 года почтальон приносит извещение о том, что Ильинский Михаил Федорович пропал без вести... А в июне 1945 года письмо от командира полка, в котором он рассказывал, когда, где и как геройски погиб наш отец. Я читал это письмо. Через две недели принесли похоронку и почтовый перевод о назначении пенсии Ирине и мне...

В конце июля 1947 года на Петушиху с небес обрушился небывалый град. Куски льда величиной с куриное яйцо выколотили уже вызревавший в нашем огороде и во всей деревне, и в колхозе урожай... Наступил голод, самый настоящий, почти блокадный...

А в январе из Колывани пришел пешком еле живой Олег. Упал на пороге дома... Страшное воспаление легких... Только весной его отвезли в районную больницу, где он и умер...

Олега похоронили на деревенском кладбище, а оно виделось из окна нашей избушки. Мама была безутешна...

В один из дней после похорон у меня, лежавшего на печи, вдруг резко ударило в сердце: «Где мама?!» В доме – нет. Выскочил на крыльцо – нет. Сунулся в дверь коровника, а мама стоит на табуретке с петлей на шее...

Всё дальнейшее сложилось так, что мы не могли вернуться в Ленинград, хотя имели на это правительственные гарантии.

18 ноября 1948 года мама, Ирина и я оказались на Новосибирском вокзале и прожили в этом дорогом моему сердцу городе до января 1965 года.

______________________________

¹ В августе 1941 года Таню эвакуировали в Горьковскую (ныне Нижегородскую) область в посёлок Шатки, где в июле 1944 года она умерла от блокадных болезней. В те годы Танин дневничок потряс множество сердец во всём мире. После смерти Тани в этом рабочем посёлке ей поставили памятник. Цел ли он сегодня?..

² В 1989 году Ленгорсовет учредил знак «Жителю блокадного Ленинграда». Им награждались те, кто находился в блокаде не менее четырёх месяцев с её начала 8 сентября 1942 года до полного снятия 27 января 1944 года. В 2008 году Государственная Дума России приняла закон, согласно которому награждённые знаком «Жителю блокадного Ленинграда» приравниваются к Ветеранам Великой Отечественной войны, им вручается такое удостоверение.

«ЛГ»-ДОСЬЕ

И.М. Ильинский – ректор Московского гуманитарного университета, доктор философских наук, профессор, академик РАЕН, Российской военной академии и Академии российской словесности. Удостоен знака «Житель блокадного Ленинграда», кавалер орденов Дружбы и Почёта, «За заслуги перед Отечеством» IV степени.