Я видела их – детей, которые растут под огнём. Кто под огнём вырос и перестал быть ребёнком. Некоторых я видела уже в солдатском камуфле. Так бывает: пацану было двенадцать, когда его квартал начали обстреливать и убили соседку. Это произошло в 2014-м, а в 2022-м подросший мальчик уже воюет. Больше трети его жизни идёт война.
Я видела детей, слишком молчаливых, со слишком серьёзными глазами. В 2015 году ребёнок в Первомайске спрашивал меня:
– А когда человеку ноги и руки оторвало, куда их девают?
Максим его звали. Сейчас, наверное, вырос уже, юноша, тогда ему лет десять было.
Неделю назад я была на Трудовских – западной окраине Донецка, которую последние несколько дней обстреливают из ствольной артиллерии. Я видела девочку Свету, она пошла в первый класс. Она родилась 9 декабря 2014 года и всё это время живёт под обстрелами.
– Мы тут дом снимаем, – говорит её мать, худенькая подвижная Рада. – У хозяйки снимали, бабушке 88 лет было. Вот в этом доме они жили.
Она показывает на обугленные руины во дворе.
– И начался обстрел. Понимаешь? Света 9 декабря родилась, а это 28 декабря было. Ну, я её на руки, забежали мы в подвал, у меня Света на руках. И я слышу только, муж эту бабушку зовёт. Ну мы сразу всё поняли, пытаемся открыть подвал, а он не открывается. Так её и убило прямо возле дома. Я сама раненая-перераненная, сейчас тебе покажу, пока мужиков нет.
Она быстро стягивает штанину (под спортивными штанами – неожиданно кружевное бельё) и показывает шрамы на ноге.
– Ещё раз в лоб прилетело, но уже зажило, не видно. Это в апреле 2017-го было, мы шли с сестрой мужа вместе, с кладбища, её тогда насмерть убило. А сына её, Владика, ранило, он в больнице лежал, потом его бабушка забрала.
Я вспоминаю: в 2017 году я общалась с этой бабушкой, суровой, измученной, так и не пустившей меня в больницу к внуку и больше всего боявшейся, что ей не дадут его усыновить. Но дали в итоге.
Рада болтает, болтает, показывает небогатое хозяйство – кролей, уточек, а Света молчит. Я спрашиваю её, как она живёт, не страшно ли ей – и она молчит. Оживляется, только когда я спрашиваю, во что она любит играть.
– В куклы. И с кроликом, – почти шепчет она.
И когда я задаю ей дурацкий вопрос – чего бы она больше всего хотела – она молчит. Я жду, что она попросит куклу, произнесёт что-нибудь заученное, скажет хоть что-нибудь – но она молчит. Рада подсказывает:
– Ну что же ты? Как в школе учили? Чтобы не стреляли и мирного неба над головой! Скажи!
Света молчит.
– Света, – говорю я. – А если по-настоящему, всерьёз?
– Я не знаю, – шепчет Света.
Замечаю, как мой товарищ фотограф Витя Антонюк неловко сует Раде купюры, говорит: «Это на куклу, на самую красивую куклу». Я не знаю, что эта нищая семья на линии фронта купит – куклу или еды.
Я не знаю, уедут они в Ростов или нет. Вряд ли. Чтобы собраться, бросить дом, кролей вот этих и кур, отправиться в лагерь для беженцев и жить там на десять тысяч от российского правительства, нужно всерьёз испугаться за свою жизнь, а они, мне кажется, уже не боятся – вон раненые-перераненные, чем их можно испугать, чем удивить?
Анна Долгарева,
Донецк – Москва