Виктор Перегудов
Родился в 1949 году в селе Песковатка Лискинского района Воронежской области. Окончил отделение журналистики Воронежского государственного университета. Работал в областной газете «Молодой коммунар», журналах «Политическая работа», «Сельская молодежь», издательстве «Молодая гвардия». Занимал ответственные должности в ЦК ВЛКСМ, политических структурах, Совете Федерации РФ, мэрии Москвы. Публиковался во многих центральных газетах и журналах. Автор семи книг прозы, в том числе «Великие сосны», «Семь тетрадей», «Сад золотой». Член Союза писателей России. Живет в Москве.
* * *
В пыльном летнем районном парке, у пруда, куда по вечерам меня тянуло неутолённое, мощное, мрачное, сияющее желание любви – чистая похоть ранней юности – увидел я девушку с веслом. Лоб её был чист, глаза бессмысленно прекрасны, улыбка бродячая. Груди тяжело, нежно натягивали ткань, юбку взбрасывал ветер – не срывая, не срывая, не срывая, – только взбрасывал и плескал, холодя девушке ноги до нежного тайного свода. Как к ней подойти – мне, неловкому юноше, девственнику, всё понявшему про женщину (так явственен бывает вкус яда невыпитого), – мне, понятому ею в ту же секунду, когда наши глаза встретились? Наши взгляды бережно ударились один о другой. Как клинки первый раз, знакомясь, ударяются на поединке – с ультразвуковым звоном.
Взгляды мягко погасли. Как к ней подойти?
Я очень хотел её.
Она потом была моя.
Она была толстонога, молчалива, неумна, как и полагается настоящей красавице. Я был умён, но писал стихи. Она всегда почти молчала – зачем мудрой слова?
Любовь нашу (я её любил, она меня любила – прошу не сомневаться в этом) разрушил третий человек. Я и не знал тогда, как его зовут. Просто почувствовал однажды: кто-то смотрит на нас (я в это время читал ей, конечно, статью про искусство), обернулся – никого нет. Море сирени.
Он смотрел. Я вошёл в сирень, раздвигая её плечами, – и не было никого.
Читая, я смотрел затылком туда, откуда на нас неотрывно пялился третий человек. Потом я уж как-то перестал ощущать давление его взгляда. Привык. В парке ведь слоняются сексуальные маньяки (куда милиция смотрит!), нечего удивляться.
К осени любовь прошла, объяснять тут ничего не надо. Хотя мы иногда встречались, всё там же, но хризантемы, как говорится, отцвели. Уж давно. День рождения у меня 5 ноября, она меня пригласила на свидание, я и пошёл неизвестно зачем. Парк был уже голый, шёл дождь со снегом, какая разница, если любовь прошла. Третий человек стоял за сиренью, теперь свободной от пышных фиолетовых гроздей и маслянистых зелёных листочков, и его было хорошо видно. Я решил подойти поговорить. Ничего ведь не должно быть недосказанного в любовном треугольнике, иначе потом с ума сойдёшь. Вы должны знать об этом.
Дзержинский (бюст) смотрел на меня довольно строго, но вроде не видел. Бронзовые выпуклые глаза были влажными от напряжения. Казалось, он пробивает меня взглядом насквозь. Нет, он меня не видел, он пробивал меня взглядом насквозь, и взгляд его был устремлен на неё.
Я отступил в сторону.
Тогда взгляд его упёрся в неё и жадно пробежал по всему её телу, ощупывая её ноги, ощупывая её лобок, ощупывая её живот, ощупывая её груди, ощупывая её шею и раздвигая ей губы. Он что-то сказал ей – звуки прошелестели, как огонь шелестит.
Она спрыгнула с пьедестала, отбросив весло, и прямо рванулась к нему! Босая бежала по холодной мокрой земле. И он улыбнулся.
Что он улыбнулся – я поклясться могу. Дальше была не очень интересная сцена, хорошо хоть не пошлая. Не хочу описывать детали.
Довольно мучительно быть третьим лишним и, в общем, как-то унизительно.
Я ушёл из парка и быстро повзрослел.
Лет через много я вернулся на родину помолодевшим, сходил на кладбище, потому что мне есть к кому туда ходить – не меньше половины класса уже там, мальчиков больше. Мальчиков больше, потому что – потому что. Потому.
Мама. Мама. Мама.
Очень много интересных памятников стало на кладбище. Даже есть скульптурные изображения. Их делают армяне: артель армян делает какие угодно памятники. Даже скульптурные изображения – как живые!
А на второй день после приезда я (уж конечно!) очутился в парке. Шёл дождь со снегом, какая разница, если любовь прошла. Впечатления от встречи остались немного сумбурные. Дело было так: я подхожу, она, мне кажется, не сразу меня узнала, но слово за слово всё-таки разговорились. Краем глаза я уж не удержался, посмотрел на Дзержинского. Она сказала, что я помолодел. Я в таких делах не умею лукавить, ответил, что она зато такая же, как была в юности. Это её совсем немножко обидело – по той причине, что должна же большая любовь к нему (третьему человеку) наложить какой-то своеобразный отпечаток на её облик. Что-то должно изменяться в женщине, как-то она должна расцветать.
Может быть.
Подошёл и к нему – как-никак давно знакомы. Вообще я думал, он не должен был устоять в наши бурные времена, но вот обошлось: город у нас тихий, по отношению к демократии фактически контрреволюционный. Мало кто у нас радовался, что Ельцин стоял на танке как герой. Ломали авторитарное прошлое, в сущности, даже лениво – поразрушили старые курятники, понаделали новых, а в Москву доложили, что по цивилизации план выполнен. «Холодная голова – горячее сердце – чистые руки» стоит себе как миленький.
Он меня тоже узнал.
«Ты её любишь?» – спросил я.
Лишний вопрос.
При мне он сосредоточился, глаза увлажнились от напряжения, и ветка сирени, пробитая лазерной спицей его взгляда, вдруг зашипела, окуталась облачком пара, а потом и вовсе вспыхнула как порох.
Взгляд его упёрся в неё и жадно пробежал по всему её телу, ощупывая её ноги, ощупывая её лобок, ощупывая её живот, ощупывая её груди, ощупывая её шею и раздвигая ей губы.
Теперь вы знаете, что такое настоящая любовь, хотя у каждого она, безусловно, своя.
Рожать от него она не хотела (почему и сохранилась как в юности), а не хотела по той причине, что знала: от такого (горячее сердце) родится мальчик.
Что происходит с мальчиками на белом свете – всем известно.
Всем.
У кого-то Дзержинский отобьёт девушку, а многие превращаются в скульптуры на кладбище.
Настенный вечный календарь
* * *
И в тёмных водах свет мерцает,
И часть его – из глубины –
В глазах у спящих замирает,
Пред тем их освещая сны.
И по каналам петербургским
Они плывут и тают днём,
Настигшим так и не уснувшего
Петра с змеёю и конём.
* * *
Прозрачное небо, а воды в тумане,
И мысли друг друга цепляют краями
О ближнем и сущем,
о дальнем и важном,
О дроне визжащем, о друге отважном,
О милой, о детках, о папе и маме,
О том, что судьба никого не обманет.
О том перед штурмом мне
друг говорил.
Мы маскировались средь старых могил.
На кладбище сельском, среди обелисков,
Что нас прикрывали,
и были к нам близко
И красные звёзды, и старые фото,
И друг прошептал: «Умирать неохота».
И мы не погибли. И мы не сдались.
И мы, словно звери, с зверями дрались.
Прозрачное небо, а воды в тумане,
Солдата судьба ни за что не обманет.
* * *
И поплывут металл и камень,
И их не примет глубина.
И полыхнёт до неба пламень,
И закипит под ним волна.
И вдруг мосты перевернутся
И корни в небо прорастут,
А кроны древ в гранит уткнутся
И, сжавшись, в твердь его уйдут.
И дождь грибной снесёт на солнце
Звезды вселенский адский взрыв,
И озерко – в тайге оконце –
Нальётся как больной нарыв.
И мы, все жители земные,
На горном плато, высоко.
И тесно нам, и нам отныне
Не жить, а умирать легко.
Но умирать никто не хочет,
А дети выживут без нас.
А бес визжит, а бес хохочет
И щурит свой кровавый глаз.
…Проснулся я, и стал мне внятен
Покой подлунный вод морских.
И был простор их необъятен,
И лик Его был виден в них.
Начало сентября
Начало сентября. Свеченье
Поблёклой синевы небес,
Без ропота и без волненья
С листвою расстаётся лес.
Но ветер зашумит, и стаи
Листочков пёстрых полетят.
Бессильно дерева роняют
Чудесный осени наряд.
А там дожди, похолоданье,
А там, глядишь, зима, мороз.
И вот звучит весны преданье
В весёлом громе майских гроз.
И в неге лета гимны света,
И грозная жара порой.
Июлю август шлёт приветы,
А там сентябрь не за горой.
* * *
Бывает, встретишься глазами
И долго помнишь встречный взгляд.
И думаешь: уж не она ли
Во сне звала тебя назад?
В минуту юности далёкой,
Откуда прибыл ты сюда.
Там зелена была осока.
Там глубока была вода.
Лесное озеро сияло,
Был несказанно нежен день,
И безмятежно возлежала
Там девушка, не прячась в тень.
Мы с ней встречаемся глазами,
Но солнце нам слепит глаза.
Слюдой блескучей между нами
Её слеза, моя слеза.
Но помню взгляд...
* * *
Полнятся огнём калины гроздья,
В синем небе проплывут над нами
Птицы-листья, опершись о воздух
Сильными свистящими крылами.
А под ними города и веси,
Реки, рощи, горы и долины,
И в эфире каждый час известья
Про бои, атаки, взрывы, мины.
А над ними, выше птиц и листьев,
Выше гор и самолётов выше,
Душ убитых братская молитва
К Господу всё ближе, ближе, ближе.
«ЛГ» поздравляет своего давнего автора и друга с юбилеем! Новых творческих свершений и здоровья!