Двери ещё даже не раскрылись, а автоматический голос провозгласил: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция...» И Бидонову с перепугу пришлось выпрыгивать из вагона метро прямо на входящих людей. Потому что задумался Бидонов, не подготовился к выходу и сейчас вот, не отдышавшись, вступил на эскалатор. Вступил и вверх двинулся, на выход...
Вообще-то любил Бидонов на эскалаторе ездить. Он себя на нём Юлием Цезарем чувствовал. Не в смысле – римский император Бидонов, а в смысле, что он, как Гай этот Юлий, сразу три действия одновременно совершал. Во-первых, ехал, во-вторых, думал и, в-третьих, на едущих навстречу девушек внимание обращал. Ну, прямо как Цезарь.
А на сей раз внимание Бидонова от встречного потока отключено было, поскольку девушка перед ним самим на эскалаторе поднималась. Да не просто девушка, а, представьте себе, девушка со скрипкой!
Загляделся на неё Бидонов, а думы сами в голове побежали, цеплялись друг за дружку, в какую-то мысль выстраивались.
– Хорошая девушка, – чётко подсказала мысль, – лица, конечно, не видать, только со спины, но то, что со скрипкой едет – уже! Плохая со скрипкой будет разве по эскалаторам вверх-вниз разъезжать? То-то же!
Думы побежали дальше, почему-то вспомнилось утро, надоевшая глазунья из двух яиц, жена в халате.
– Вот она в халате, – как-то нехорошо подумал Бидонов, – а эта вот со скрипкой. Есть разница?
Потом вспомнилась тётка с большим чемоданом, бившая им Бидонова по ногам, когда утром на работу спешил.
– С чемоданом, – представил себе ту тётку Бидонов, – а эта вот со скрипкой. Чемодан не инструмент, на нём не сыграешь... этого, как же его там...
Бидонов фамилию вспомнил сразу – Паганини, а имя – никак.
– Надо же, – расстроился Бидонов, – вот уработался, Паганини вспомнить не могу...
Тут же, по ассоциации, работа на уме. Начальник непосредственный. Вернее, начальница – Леопольдина Арнольдовна.
– Вот ведь имя-то Леопольдина не забываю, – сказал сам себе Бидонов, – Леопольдину помню, а Паганини нет! Во, замотался!
Да и как её забудешь, Леопольдину эту, когда ещё до обеда она Бидонову настроение начисто отбила своими дурацкими вопросами.
– Лучше, чем вопросы задавать, – съехидничал Бидонов, – взяла бы скрипку, да – Паганини бы, Паганини... Как его, Господи! Совсем плохой стал.
Да и будешь плохим, после гуляша столовского. Вспомнил Бидонов подливку гуляшную, и опять прямо здесь, на эскалаторе, изжога взыграла. А ведь просил же повариху ту толстую – без подливки, без подливки! Куда там, бухнула целый черпак, а сзади очередь напирает.
– Вот ведь какие люди разные диаметрально, – мучился изжогой Бидонов. – Здесь такая девушка со скрипкой, а там такая... с подливой! Нонсенс!
И представил себе Бидонов, что приходит он домой, а навстречу ему не привычные звуки домашние, эти стуки, крики, телевизоры, а нежная скрипичная музыка. Фуга там или соната, или уж сонатина на крайний случай. И душа поёт, и всё остальное. Переодевается Бидонов в свои тапочки заношенные без задников, а навстречу ему со скрипкой в руках выходит из спальни....
Так размечтался Бидонов, что чуть пакет с кефиром и бородинским не выронил, поскольку эскалатор на спрямление пошёл, и только под ноги смотри…
Соскочил Бидонов на мраморную твердь, глядит, а девушка со скрипкой направо, на выход спешит. Чуть было наклонился он в сторону выхода, но рефлекторно к переходу налево повернул. Да и то правильно. Опоздаешь домой, не до Паганини будет.
Между прочим, Никколо его по имени. Надо же, вспомнил-таки...
Григорий Пруслин