Василий Грубов,
Москва
Фронтовым медсёстрам
Я сегодня на своей страничке,
Заступая будто бы на пост,
Поздравляю фронтовых сестричек:
Им отдельный посвящаю тост!
Выносившим раненых из боя,
Адского кромешного огня!
С сестринской вселенскою любовью,
Телом от осколков заслоня!
Стискивая зубы от бессилья,
Презирая боль, огонь и страх,
Выносили, девы! выносили,
Мужиков на девичьих плечах!
Сдав их докторам из медсанбата,
Голову сломя кидались в бой,
Понимая: может безвозвратно…
Заменяли раненых собой!
Сёстрам всех военных лихолетий
Благодарный, до земли поклон!
Будет ли когда-то на планете
Памятник «сестричкам» возведён!
Юлия Александрова,
Москва
Манкое Лето
Как манит нас к себе июнь
Многоголосьем птиц-солистов
И перебором тонких струн-
Травинок. Вот звенит монисто
Из одуванчиков. Ведь их
Так много в месяце июне.
Но скосят, и весь сад затих,
Как «Ночь» Куинджи в полнолуние.
Как манит нас к себе июль
Лукошком земляники – чудо!
И васильками – о, патруль.
Он охраняет ржи сон чуткий.
Как поле кончится, сверни
К реке извилистой и чистой.
И сад Моне, что в Живерни,
Покажет ирис серебристый.
Как манит август нас к себе,
Бежим по тропке за грибами.
Подарит лес их по мольбе –
Восторг не выразить словами.
Подсолнухов поставь букет,
Как на картине у Ван Гога...
Пришпорив свой велосипед,
Укатит летняя дорога.
Юрий Ишков,
Великие Луки, Псковская обл.
Фронтовик
Он из тех, в ком лютая война
Взрывами на душах расписалась
И, на все изранив времена,
Породила мщение и ярость.
Ярость – за рыданья матерей,
За стаканы с хлебом у иконок,
За приходы вместо сыновей
Извещений в виде похоронок.
Мстили за седых детей и вдов,
За калек и братские могилы,
За руины сёл и городов
И тротилом вспаханные нивы.
Он из тех, кто всё сказал врагам
Надписью в их логове осколком
В русском духе с бранью пополам:
«Этот день запомните надолго!..»
У войны обугленный пейзаж,
Дикий нрав и крайняя бездушность,
У Победы был парадный марш
И была трагическая сущность.
Сколь уж раз удары голенищ
Травы и цветы претерпевали,
Предки сколько раз из пепелищ
Матушку Россию возрождали!
Скорбь и героизм сороковых
Остаются притчей во языцех,
Но из тысяч выживших – в живых
Значатся сегодня единицы.
Он из тех, кто выполнил свой долг,
Выдюжил премножество событий,
А вчера ушёл в Бессмертный полк,
Отставной Отечества воитель.
Олег Миронов (Макаревич),
Инта – Донецк
***
Мы проживаем жизнь, как умеем:
Не без истерик и одиноких постелей.
Но мы точно знаем:
Мы смеем
Идти поперëк,
Поперëк параллелей.
Мы смеем рискнуть и,
Наверное,
Проиграть –
Оказаться тем, кто не смог.
И когда костлявая переступит порог
И чем-то холодным и затхлым повеет,
Я взгляну в эту Бездну,
Бездна взглянет в меня
И ответит:
«Да,
Этот из тех,
Которые смеют».
Максим Крайнов,
Москва
***
Бутылка толстая зелёного стекла…
На свежем масле нам хозяйка испекла
пирог по-гречески. И вспомнилось то время,
когда питались мы из общего котла.
Вслед вспоминаются ахейские дела –
как город Трою изничтожили дотла…
Чудесным образом, как бабочка, незримо
из лютой мерзости страна произошла.
Постойте, боги, вы же тонкие тела!..
Чем взгляд Аида Персефона привлекла?
Навряд ли линией… Впечаталось же в темя,
что мир нуждается в гармонии числа.
– Открой мне, пифия, секреты ремесла…
– Нюансам дела, как известно, несть числа.
Святому городу, сиречь Ершалаиму,
совсем недавно я забвенье предрекла.
Легенды, мифы – подчистую, как метла, –
всё христианская религия смела.
А то, что выжило в сырых подвалах Рима,
на волю случая Фортуна отдала.
На фоне зелени, умыта и бела,
над морем высится зубчатая скала.
Посередине черноморского бассейна
фантом Эллады нам природа создала.
Планета вертится, как быстрая юла,
и машет ветками печальная ветла.
В безлюдном скверике средь слякоти осенней
скучает статуя с обломками весла.
Вера Липатова,
Москва
Лето на Волге
бывает так
тайно мечтаешь о ком-то
друге подруге
ждёшь встречи
представляешь себе её подробности
фантазируешь версии развития
уже видишь улыбки усмешки перемигивания
понимание
накануне горишь предстоящим
мучаешься своим волнением
замираешь в предчувствии счастья
и вот
трепетно приведя себя в порядок
входишь
что-то не залаживается с первой минуты
всё идёт не так
кое-как так-сяк наперекосяк
ошеломлённая пытаешься объяснить себе
хоть что-то
не ждали ни они ни я
не то не так
в чём дело
я недополучаю а может быть недодаю
сама-то изменилась до неузнаваемости
избрала другую-другую жизнь
или это сама жизнь бегом-бегом проносится
через нас сквозь нас
мимо нас
не просите ничего
всё получите
с головкой с крышечкой с помпончиком
не входите братцы дважды
в одну и ту же
волгу
Григорий Блехман,
Москва
***
Моя страна давно больна –
С тех самых пор, когда она
Осталась частью от страны,
Где тоже были мы больны,
Но не хватательным рефлексом –
Желанием построить вместе
Такую жизнь в своей стране,
Чтоб восхищались и извне.
Отчасти это удалось,
Потом пошло всё вкривь и вкось…
И то, что «строим» мы сейчас,
Уже не для здоровых глаз:
Шагаем дружно все в тупик,
И если выйдем здесь на пик,
Достигнем точки невозврата,
В чём будем сами виноваты, –
Что не сумели сохранить
Свою связующую нить
С таким ещё недавним прошлым –
Сегодня преданным и брошенным
Во благо горстки проходимцев,
Чьи олицетворяет лица
Одна лишь личная нажива…
Поэтому и перспектива
Сейчас для каждого одна –
Воспрянуть всё же ото сна,
Вернуть недавние мотивы –
«Души прекрасные порывы»,
Чтобы и наши имена
Хранила в памяти страна.
Валентина Дробышевская,
Минск, Беларусь
Всего только первый том
Я уснула на 135-й холодной странице.
Просто так. Распласталась. Ничком.
Удивительно!.. Ницше! Простите!
Фридрих Ницше!..
За стенкой стучат молотком...
Философию гвоздика
рьяно вбивает строитель.
Философия сна
афоризмом висит над страницей.
Философию кофе
иду разбавлять молоком...
Ком. Вокруг щитовидки. Ком.
Философию лета поют возбуждённые птицы.
Философию взрослости
школьники пьют за ларьком.
Философию рынка считают дрожащие лица.
Философией такта улыбка спешит извиниться...
Ком. Под левой лопаткой. Ком.
Метафизика... Прав! Удивительно! Ницше! Простите!
Просто так... Под замком. Молотком... Языком не знаком.
Опускаются веки на 135-й странице.
Пусть поспится и пусть ничего не приснится.
Том. Всего только первый... том.
Щербак-Жуков,
Москва
Ангел
А на крыше сизый сокол,
А под крышей чёрный грач,
А над миром всем высоко –
Ангел, светел и горяч.
Сокол в небе ищет пищу,
У грача она в гробу,
Ангел смотрит, ангел свищет
И трубит в свою трубу…
Он оглянется неспешно,
Он отправится в полёт…
Все вперёд – спасать нас, грешных!
Только, видно, не спасёт…
Час придёт, и клювом чёрным
Грач укажет нам маршрут,
И о том пути прискорбном
Перья сокола споют.
Виталий Молчанов,
Оренбург
Свет
Епископу Сергию (Никольскому)
Вырываясь из недр,
свет лучился, борясь с темнотой.
Звёзды меркли пред ним…
Покраснел диск Луны золотой,
От обиды и боли дрожа
в бесконечных рыданьях.
Место утренней казни
сияло подземным огнём,
Будто воздух горел,
освещая степной окоём,
Возвещая о власти безбожной,
ужасных деяньях…
…не разверзлась земля,
возмущая от гнева миры,
Лишь потухший маяк
встрепенулся на теле горы,
Слыша выстрелы вместе с вороньим раскатистым: «Кара!»
Небо сонно ворочалось средь пелены облаков,
Трупы долго грузили, сажали в машины стрелков.
Спал Урал, и подёрнулась рябью случайной Сакмара.
Не дождутся латунные гильзы ребячьей руки –
Отпугнут капли крови… Пустых папирос мундштуки
И окурки слюнявые, вбитые в почву с притопом,
Лоскутки от одежд – всё зелёные скроют холсты,
Пулей сбитую ветку и рваную ткань бересты
Смоют струи дождя, низвергаясь холодной потоком.
Нет Епископа с братией, словно бы не было их…
Ручейки пересохли, злой ветер вдруг сдулся и стих.
С наступлением ночи исторгла свет вешняя почва.
Это память проснулась и стала вопить в небеса:
«Боже, очи отверзи, яви на земле чудеса!..»
– Наш Епископ убит, – сообщила народная почта.
Свет проникнет в сердца, выгоняя сомненья и страх.
«На тебя я надеюсь» – так Сергию рёк Патриарх*,
Посох тяжкий вручая – нелёгкую пастыря долю.
Кто посмеет стереть в книге жизни добра письмена?
Лютой смертью погибших не сгинут вовек имена,
Сутью мира оставшись – крутой человеческой солью!
_________________________________________
*Патриарх Тихон.
Борис Илюхин,
Москва
Накануне конца света
Я лежу на холме и смотрю на закат –
Там, на западе, гибнет держава:
Золотые дворцы низвергаются в ад,
И во тьме преисподни угли их горят,
И кипит ядовитая лава.
И восходит из бездны горючая тьма,
Пожирая пресветлое царство:
Корабли невесомые и терема
И всех жителей в нерукотворных домах,
И кончаются все их мытарства.
Разливаясь всё шире, погибельный мрак
Обещает и мне конец света –
Вот уже чёрным ядом заполнен овраг
У подножья холма, и крадётся, как враг,
Он к вершине по пажитям лета.
Я лежу на холме, мне последним лучом
На всё лето обещана вечность;
Безмятежному сердцу и смерть нипочём,
Пусть и я погибать в этой тьме обречён –
Нынче полон я счастьем беспечным.
Сергей Попов,
Воронеж
***
Нисколько не – что пел вразвалку,
ни грамма не – что пил взатяг
и не включался в перепалку
на запредельных скоростях.
Земля прикидывалась вешней,
и с нарастающим теплом
кормили женщины черешней
за нескончаемым столом.
Но ни слезы о самобранке,
о вкусе ягод-ягодиц
там, где братания и драки
и вопли падающих ниц.
Где за последние объятья
у надвигающейся тьмы
полупридуманные братья
безумье жалуют взаймы.
Взаимодействие с тенями
развоплощению сродни –
мерцают в сумеречной яме
обворожительные дни.
И застывает на сетчатке
крутая линия груди.
И проступает в отпечатке,
что полыхало позади.
Горазд выкидывать коленца
огонь на всех семи ветрах –
но хорошо на хордах сердца
ни пух не держится, ни прах.
В осклизлых камерах кромешных
нет ни подзола, ни золы –
лишь колгота живых и грешных
да крови острые углы.
Любовь пуста, как стеклотара,
вино пленительно, как смерть –
её сквозного перегара
завесу сроду не стереть.
Но из обрывочного пенья
и прободного пития
опровержение успенья
в десятку бьёт через края.
Анатолий Подольский,
Йошкар-Ола
Письмо из деревни
Пишет мама моя из деревни:
– Приезжай поскорее, сынок,
Даже сон мне приснился намедни,
Что метаем мы сено на стог.
Я сама уж сейчас не смогаю
И косить не хожу на лугу,
Только дни и недели считаю,
Всё дождаться, боюсь, не смогу.
Надо крышу у бани поправить,
У ворот заменить бы столбы,
А письмо помогает отправить
Мне соседка из крайней избы.
Я на Пасху ждала вас семьёю,
А теперь уже скоро Покров.
Обещал ещё прошлой весною
Привезти председатель мне дров.
А сама – ничего, не хвораю.
Всё сходить не могу на погост.
И от печки теперь угораю…
А за речку нам делают мост.
Я решителен очень порою
И поеду в родные края.
Починю, привезу и покрою,
Посижу за столом у тебя.
Ты прости, что я снова уеду.
Всё не едешь ты в город со мной,
И берёза у нашего дома
Шелестит, ожидая, листвой.
Михаил Бондарев,
Калуга
Три сизаря
В ночи метался ветер, как разбойник,
Рвала седины вьюга во дворе,
А днём лазурным вдруг на подоконник
Три сизаря присели в серебре.
Стучали по железке коготками
И пристально глядели сквозь стекло.
Я шевельнул январскими мозгами:
Случайно голубей, что ль, принесло?
Кормушки нет, крупы и крошек хлеба,
Но сизари расселись за окном.
В мозгу скользнуло: души предков небо
Пустило навестить родимый дом.
И сизари воркуют, как три брата:
Родных два дядьки и отец родной
В глаза мне смотрят грустно, виновато,
Они хотят обмолвиться со мной.
В мозгу кольнуло: не миную дату
И оборвётся жизнь как снежный ком.
В один из дней в знакомую мне хату
Я постучусь замёрзшим голубком.
Елена Павлова,
Москва
Неуловимая печаль
Тонул закат в английской чашке,
Подогревая чёрный чай,
Оса в билайновской тельняшке,
Неуловимая печаль...
В окошке первая примета –
Берёзка в пятнах, как жираф.
Дописанный сценарий лета
Возьмёт на память книжный шкаф.
В колючках дикой ежевики
Сверкают чёрные дары,
Нет ветра, солнечные блики
В остатках выжженной травы.
Гортензий взрыв, дыханье розы,
Полёт лохматого шмеля.
Вот хорошо бы нынче грозы,
Как порох высыхала земля.
Уже шагнула осень с грустью,
Как будто чувствуя вину.
За летом потянулись гуси
И самолёты... на войну...
Сергей Матвеев,
Ижевск, Удмуртская Республика
* * *
Персонажи фото не стареют:
окунувшись в вечности туман,
память нашу плёткою огреют,
от тоски сведя её с ума.
Мы живём, надеясь, что в дороге
время щедро к каждому из нас,
что всегда находимся под Богом
и нам Боже богово подаст.
Путь, увы, конечен человека,
да и память ожидает крах, –
и от человеческого века
прах земной останется в веках.
Где кресты поникли покаянно,
гулкой тишины разлит дурман, –
ты такая молодая, мама,
лишь во взгляде – вечности туман…