Валерий Былинский. Всё исключено. – М.: Дикси Пресс, 2020. – 528 с. – (Романы от Дикси).
Предлагаем читателю два мнения о новом романе лауреата премии «Ясная Поляна» Валерия Былинского «Всё исключено».
Седьмое доказательство
Впервые роман Валерия Былинского «Всё исключено» я прочитал года два назад в рукописи и поразился, насколько богатство идей, в нём заложенных, не соответствует уровню исполнения. Замах был на рубль, а удар смазанный, растопыренной пятернёй. Но даже в этом несовершенном по исполнению тексте ощущалось дыхание настоящей литературы.
Романиста можно сравнить с легкоатлетом, бегущим марафон: необходимо рассчитать дыхание, силы, темп. Это принципиально иной подход к тексту, нежели в рассказе. Профессионал умеет выстраивать все эти вещи так, чтобы удержать читательское внимание на протяжении всех 300–500 страниц. В случае с Былинским мне показалось, что на марафон по недосмотру поставили спринтера и он после сигнала «старт» вдруг резко рванул вперёд, оставляя всех позади, на середине дистанции надорвался, начал бежать рывками, периодически переходя на шаг, стараясь отдышаться... А потом через не могу, на морально-волевых взял темп и осилил дистанцию. Но в этих «моральноволевых» как раз и проявляется вещество литературы.
Вообще, удивительная судьба у этого романа. Он ещё не успел освоиться в жестоком мире, начать, так сказать, свой путь по книжным полкам, а уже оброс слухами и легендами. Во-первых, говорят, что он безоговорочно был отвергнут самой главной редакцией имени самого главного редактора в нашей стране. Наверное, справедливо, потому что роман действительно нуждался в доработке, но в последнее время лично у меня тексты, отвергнутые самым главным редактором, вызывают как минимум живой интерес. Былинский внёс серьёзные правки, но дальше случился кризис, и ни одно издательство не решалось опубликовать «Всё исключено». А потом началась пандемия коронавируса, люди оказались заперты в своих квартирах и стало понятно, что Былинский просто предсказал в своём романе и тотальное одиночество человека в этом мире, и невозможность убежать от самого себя и своего прошлого.
Во-вторых, говорят, этот роман невозможно дочитать до конца. Вроде бы только перевернул последнюю страницу, а автор взял и переписал его чуть ли не на треть. И я не уверен, что нынешняя редакция – итоговая. Как Гран в «Чуме» Альбера Камю бесконечно переделывал первую фразу ненаписанного романа, так и с Былинского станется переписать, улучшить, отшлифовать. Ради всё того же извечного: «А ну-ка, господа, шапки долой!»
Главный герой, Алексей Гаршин, в надежде избежать приступов панических атак покупает странный тур на остров, где исключено присутствие человека и он может остаться совсем один. Но оказывается, что тур этот не имеет конца и не ограничивается островом. Внезапно пропадают все живые существа на этой планете. А дальше начинается невыносимая жизнь Робинзона, только вместо острова – огромный мир.
Разница между героем Дефо и Алексеем Гаршиным только в том, что у Крузо есть надежда: однажды на горизонте мелькнут паруса, приплывёт корабль и заберёт его обратно к людям. Гаршина никто никуда не заберёт. Надежды нет.
Многие критики уже отметили, что роман «Всё исключено» не оправдывает читательских ожиданий. И это действительно так. Логика человеческого воображения подсказывает очевидные сюжетные ходы: исследовать пустующую российскую глубинку, обязательно депрессивную (как археолог?), обустроить быт и описать всё это (проторённая дорожка Дефо?). Но лично меня всегда привлекали авторы, драматургию текста которых я не мог предсказать. Логика сюжета подсказывает одно, но писатель, усыпив твою бдительность, вдруг переворачивает всё с ног на голову, и ты только восхищённо цокаешь языком. Былинский раза три проделывает в романе подобный фокус, за что ему от меня большое читательское спасибо.
При этом громкого успеха у романа, скорее всего, не будет. И это уже проблема контекста, в котором находится современная русская литература. Стремление к автофикшену, прямым и конкретным высказываниям отторгает многослойность на уровне читательского восприятия. Интернет и кинематограф сыграли с литературой дурную шутку: нам не хватает времени и дыхания, чтобы зафиксировать внимание на тексте, построенном чуть более сложно, чем прямое обращение к читателю. А роман Былинского именно такой: вскрывается видимый слой, а за ним такая глубина, которая не соразмерна нашему упрощённому отношению к миру. Ну, кто из нас всерьёз в зрелом возрасте рассуждает о любви и вере, да так, что горло сдавливает, что заснуть не можешь до утра, ходишь и куришь одну за одной от настырных мыслей? А у Былинского всё это болит в душе всерьёз и по-настоящему. В отдельных эпизодах романа (письмо Веры Алексею Гаршину, история брата Елисея) автор выходит на уровень визионера, обнажаясь полностью перед читателем. И в этот момент Былинский беззащитен, как, например, беспомощен и беззащитен мужчина, когда в момент расставания с любимой женщиной поступается гордостью и произносит: «Не уходи». Он отдаёт контроль над ситуацией своей возлюбленной и может быть уничтожен одним-единственным словом. Так и автор на огромной скорости произнесения пишет о таких вещах, что либо «шапки долой», либо растопчут без жалости. Равнодушных не будет.
«На ум ему только что пришла странная неприятная мысль: что, если брат умер и сейчас лежит в доме мёртвый? Поэтому и не отвечал на звонки... Нет, это было не волнение, не чувство горя. И даже не брезгливость, не страх. А какое-то ватное глухое чувство странного, немного раздражающего покоя. Что-то подобное он испытывал, когда увидел свою умершую мать. Тогда ему хотелось страдать и оплакивать эту ужасную со всех сторон человеческого зрения потерю – но вторая, иная часть его существа вдруг заморозила все его чувства, сделала слёзы невыплаканными, застывшими далеко внизу, ещё на подходе к глазам, как застывают потоки воды, схваченные морозом ещё до выхода из скалистой расщелины».
Цитата скорее для демонстрации языка и авторского стиля, чем для высвечивания смыслов. Цитаты вообще штука ненадёжная, особенно когда они вырваны из контекста. Если критик намерен похвалить роман, он найдёт блестящий кусок и продемонстрирует его со всех сторон. Если хочет обругать – обязательно отыщет нечто неудачное. Истина всегда посередине: в любом романе есть и отличные, филигранно исполненные отрывки, и совершенно провальные обороты вроде «круглого стола овальной формы». Но если роман наполнен объёмом, если сюжет приковывает читательское внимание, то мелкие огрехи пропускаешь, даже не задумываясь. Идеальных текстов не существует.
Кстати, о сюжете. Несмотря на ограниченное пространство для манёвра, скучать читателю не придётся. Былинский, как каменщик, по кирпичику выстраивает мир своей книги, и ни один камень не оказывается лишним. Но если бы меня спросили: «А вот без кирпичей, без этих красивостей и метафор, о чём книга?» Я бы ответил: «Это роман о богооставленности».
Со словом «Бог» надо очень аккуратно обращаться, что в художественном тексте, что в рецензии на него. Не любит современное общество этого слова, начинает губы кривить и закатывать глаза. Это всё к вопросу о контексте, в котором мы находимся. Но не случайно, наверное, большинство отрицательных рецензий на этот роман написано критиками с подчёркнуто агностическим видением картины мира.
Атеистам дальше можно не читать рецензию (хотя и среди них встречаются умные, порядочные люди), но обязательно надо прочитать роман Былинского. Когда-то давно Иммануил Кант, подвергнув критике пять доказательств существования Бога от Фомы Аквинского, придумал шестое доказательство. Если в двух словах, то всё в этом мире имеет причину, первооснову. Но человек в момент выбора не подвластен этому закону, поскольку причина не в силах однозначно повлиять на его решение. Мы свободны, а значит, Бог существует! Так и Былинский пишет пятьсот с лишним страниц текста, чтобы в конце сказать читателю: Бог – есть, и Бог есть любовь. И без любви мы пыль и тлен, грязь на сапогах времени. Но ты, брат, сам должен сделать это открытие. Потому что ты свободен, и время в точке выбора начинается с тебя. Не внешняя причина определяет твою волю и поступки, но ты сам на короткую секунду становишься причиной, чтобы Вселенная зависла в неопределённости.
Можно задаться вопросом: стоило ли писать для этого пятьсот страниц художественного текста? А стоит ли вообще жить, не решив для себя, в чём смысл жизни? Не конкретной твоей, частной жизни, а жизни вообще, как процесса, как явления?
У человечества, может быть, есть дела и поважнее, а вот для человека вопроса объёмнее не существует.
Дмитрий Филиппов
Война включена
Когда-то в незапамятные времена президента Медведева вода была мокрее и трава зеленее, над Пермью простёр голубиные крыла Марат Гельман, а я был молод и зол и подрабатывал книжным обозревателем в пермском интернет-издании «Соль». Среди прочего был там опубликован и мой отзыв на первый роман Валерия Былинского «Адаптация». Это был очень модный роман, о нём все говорили и все его хвалили, но, кажется, я был первый, кто его прочитал. Отзыв мой, насколько я помню, расстроил автора и группу его поддержки. Меня обвинили в том, что я не сумел разглядеть величия замысла за всякими мелочами, как то: отсутствие сюжета, чувства стиля, чувства юмора, чувства композиции, вот этого вот всего, ну вы понимаете.
Прошла эпоха. Крым наш. Медведев не просто не президент, но даже не премьер-министр. Гельман – в Черногории. Главред «Соли» – в Риге. «Адаптация» и её автор давно и прочно забыты. И тут в книжном магазине мой взгляд падает на новый роман Былинского. «Всё исключено». Клянусь, по щеке моей прокатилась ностальгическая слеза. Мог ли я не взять эту книгу? Как вы понимаете, не мог.
Что ж, стал ли Былинский писать лучше? Увы, чудес не бывает. Всё тот же суконный штампованный язык со всеми этими «наивно полагал» и «справедливо полагал», «горячими волнами возбуждения» и «юными девушками» (почему-то «в костюмах Манга»; кто такой Манг и почему он дал девушкам свои костюмы?). Всё та же органическая неспособность сочинить хоть какое-то подобие истории, сюжета и попытка скрыть их отсутствие за многостраничными философскими диалогами, мудрыми притчами и глубокомысленными зарисовками; расставлять или не расставлять тут кавычки – дело, разумеется, индивидуального вкуса и образованности. А ещё детские воспоминания, армейские байки, фантасмагорические видения, диалоги с покойниками, один диалог с рыбой, даже верлибры – причём всё это по отдельности, возможно, даже мило и трогательно, но из романа может быть изъято без малейшего ущерба для общей картины.
Однако ж я за прошедшую эпоху стал добрее и готов признать: да, мне кажется, что роман изготовлен по принципу рецептов «когда гость на пороге», но кто-то скажет, что это модернистский приём. Бесконечно длинные рассуждения о Боге, которые мне кажутся пустой тратой времени, могут, вероятно, найти в чьей-то душе живой отклик. А что герой весь роман занят только бухлом и ничем, кроме бухла, – ну так это, вестимо, экзистенциализм.
В наше не лучшее для беллетристики время каждый читатель наперечёт и каждая книга важна. На самом деле, как давно известно, для отыскания и описания Zeitgeist («духа времени». – Ред.) шедевр худший материал, нежели литература, скажем так, медианная.
О чём же роман «Всё исключено»? Главный герой, московский менеджер среднего звена, подхватывает модную болезнь – непереносимость людей. В результате некоторого фантастического допущения по его желанию из мира исчезают вообще все люди и даже животные с насекомыми. Поскольку в основе любого сюжета лежит конфликт, а для конфликта нужны люди или на худой конец животные, то герою ничего не остаётся, кроме как бесцельно бродить по миру, предаваться воспоминаниям, страдать и бухать. В какой-то момент герой находит ещё одного одиночку, и тут вроде бы открываются кое-какие сюжетные перспективы – двое одиноких мужчин нашли друг друга на обезлюдевшей планете и. – но автор не успевает воспользоваться открывшимися возможностями, тут же куда-то сливая второго героя. На последних страницах герой возвращается в свой привычный мир – тут уже идёт третья мировая война – и прорывается через линию фронта, чтобы обрести когда-то преданную, но единственную настоящую любовь своей жизни.
Может ли эта история что-то сказать нам о нас сегодняшних? Ещё как.
Охватившая мир эпидемия непереносимости людей – это, разумеется, метафора. Но смысл её прозрачен. Наш мир сегодня живёт в соответствии с идеологией, в основе которой лежит представление, которое коротко можно сформулировать так: человек человеку контрагент. Тем, кто эту идеологию в начале промышленной революции формулировал, казалось, что это решит все проблемы. Однако беда пришла откуда не ждали. Оказалось, что «контрагент» в этой формуле очень скоро меняется на «конкурент», «кредитор», «коллектор», «ресурс» и так далее. (А в свете новой экономики сексуальности человек человеку становится ещё и абьюзер, харрасер и газлайтер.) Ненависть к ближнему, стремление свести контакты с ним к минимуму, причём осуществлять их только через электронное посредство, то есть остаться в полном одиночестве – неизбежное следствие идеологии классического экономического либерализма (тут вдруг внезапно оказывается, что именно эта идеология – утопия, а не то, что вы думали).
Мир тотального одиночества, который в меру своего таланта описывает Былинский, – вовсе не фантастическое допущение; это реальность, которую автор видит вокруг себя, ну и воссоздаёт её, пусть даже не вполне понимая причины такого положения дел. И тут особенно интересен выход из экзистенциального тупика, который обнаруживается в романе. Что ж, как и было сказано, это война.
Тревожные разговоры о новой глобальной войне идут все последние годы с нарастающей интенсивностью, а последние месяцы вообще только о ней, кажется, и говорят. Что ж, для новой тотальной войны и впрямь есть много объективных причин. Экономических, политических, исторических. Роман «Всё исключено» показывает нам ещё одну, социальную, если угодно: современный взрослый городской мужчина чувствует, что не живёт полноценной жизнью, которая возможна только в проживании в совместности, но, поскольку он не понимает, почему это так, ему кажется, что его проблема решится на войне. Вроде той, на которой воевали деды. И значит, он втайне жаждет этой войны и внутренне к ней готов. (Сравните, кстати, роман Рубанова «Патриот», донецкие рассказы Прилепина, а в некотором смысле и «Покров-17» Пелевина.)
Только оказавшись на войне, герой «Всё исключено» обретает смысл жизни, любовь и полноту проживания. Надо ли говорить, что это в высшей степени опасная иллюзия? Что эта иллюзия появляется от недостатка понимания причин нынешнего кризиса и что она, конечно, очень выгодна правящему классу, которому война нужна как воздух.
Жалко только, что роману Былинского недостаёт глубины понимания, чтобы стать романом-предупреждением, и художественной силы, чтобы такое предупреждение прозвучало громко.