100 лет назад состоялись поэтические дебюты Аделаиды Герцык, Максимилиана Волошина, Ильи Эренбурга, Осипа Мандельштама (в журнале «Аполлон»). И тогда же двадцатилетняя Анна Горенко, ставшая в 1910 году Анной Гумилёвой, начала подписывать свои стихи псевдонимом Анна Ахматова. Так что само это имя появилось в русской поэзии тоже ровно сто лет назад. Но самым непредсказуемым оказался дебют восемнадцатилетней московской гимназистки Марины Цветаевой.
Позже она вспоминала: «Книгу издать в то время было просто: собрать стихи, снести в типографию, выбрать внешность, заплатить по счёту, – всё. Так я и сделала, никому не сказав, гимназисткой VII класса». «Вечерний альбом» вполне могла постигнуть участь юношеской поэмы Гоголя «Ганц Кюхельгаркен» или же первой книги Некрасова «Мечты и звуки», о которых они старались в дальнейшем не вспоминать. Первые поэтические опыты 1904–1905 годов гимназистки Анны Горенко тоже не вошли ни в одну из прижизненных ахматовских книг, лишь на склоне лет она восстановила некоторые из них по памяти. Цветаева, наоборот, предстала в «Вечернем альбоме» с самыми ранними своими стихами, которые вполне можно отнести к весьма распространённому жанру тех времён – альбомной поэзии.
«Вечер» Ахматовой вышел через два года после «Вечернего альбома» Цветаевой, и перекличка названий, конечно же, неслучайна. Ахматова, вероятно, потому и отреклась от своих ранних стихов, что они были цветаевскими. «Я искала, находила, теряла. Чувствовала (довольно смутно), что начинает удаваться…» – писала она об этом периоде поиска своего собственного ахматовского мира, ахматовской поэтики, а в «Вечере» – особого типа всех последующих семи ахматовских книг как поэтической полифонии. Так женская поэзия стала и до сих пор остаётся двуполярной – цветаевской и ахматовской.
Ахматова ко времени издания первой книги уже находилась в эпицентре поэтической жизни Петербурга, была секретарём гумилёвского «Цеха поэтов», ставшего её повивальной бабкой, но только не рождения стихов, а издания «Вечера» с обложкой С. Городецкого, заставками Е. Лансере, А. Бенуа и предисловием Михаила Кузмина, представившего «вновь прибывшую» на поэтическом олимпе, что уже само по себе можно считать классикой пиара.
Цветаева в самом буквальном смысле вошла в воду, не зная броду: её никто не представлял, у неё до выхода книги вообще не было ни одной публикации, она не имела никакого отношения к литературной среде, да и не ставила перед собой такой задачи – «войти» в литературу, заявить о себе. «Издала я её, – признавалась она, – по причинам, литературе посторонним, поэзии же родственным, – взамен письма к человеку, с которым лишена была возможности сноситься иначе. Литератором я так никогда и не сделалась, начало было знаменательно».
На «Вечерний альбом» никому не ведомой гимназистки откликнулись сразу четыре поэта – Валерий Брюсов, Николай Гумилёв, Максимилиан Волошин и Мариэтта Шагинян. Каждый из них был не просто поэтом, но и ведущим критиком, вёл критические обзоры в крупнейших изданиях того времени: Брюсов представлял поэтические новинки в «толстом» журнале «Русская мысль», Гумилёв законодательствовал в «Аполлоне», статьи Волошина будоражили читателей со страниц газеты «Утро России», а Шагинян, выпустившая свою первую поэтическую книгу за год до Цветаевой, вела «Литературный дневник» на страницах одной из самых известных провинциальных газет «Приазовский край». Все они встретили вновь прибывшую более чем благожелательно. Статья Шагинян так и называлась – «Самая настоящая поэзия». Об этом же писал Гумилёв: «Многое ново в этой книге: нова смелая (иногда чрезмерно) интимность; новы темы, например, детская влюблённость; ново непосредственное, бездумное любование пустяками жизни. И, как и надо было думать, здесь инстинктивно угаданы все главнейшие законы поэзии, так что эта книга – не только милая книга девических признаний, но и книга прекрасных стихов».
Не менее благожелательным был отзыв Брюсова, о котором она позднее напишет: «Середину, о полном овладении формой, о редкой для начинающего самобытности тем и явления их – как незапомнившуюся в словах – опускаю». Но эта опущенная середина и была самой важной. В критическом обзоре «Новые книги стихов» Брюсов сравнивал два поэтических дебюта 1910 года – Ильи Эренбурга и Цветаевой. Девятнадцатилетний Эренбург, как и Цветаева, издал свою книгу за свой счёт, но не в Москве или Петербурге, а вслед за Гумилёвым в Париже, переправив её Брюсову в Москву с сопроводительным письмом: «Это лишь ученические опыты, полные ошибок, часть которых я уже осознаю. Целый ряд стихотворений печатать не следовало бы». Брюсов и отнёсся к книге как к ученическим опытам, отметив в обзоре: «В его стихах не столько непосредственное дарование, сколько желание и умение работать». Но Эренбург и за эти слова сохранил на всю жизнь чувство благодарности, считал Брюсова своим «крёстным отцом» в литературе. Таковым его называли многие поэты, в том числе Гумилёв. Близкие поздравляли Цветаеву с откликом Брюсова, а она взбунтовалась. «Вот что мне из неё запало, – признавалась она много позже, приведя по памяти его слова: «Стихи г-жи Цветаевой обладают какой-то жуткой интимностью, от которой временами становится неловко, точно нечаянно заглянул в окно чужой квартиры…»
Вскоре появится её первое стихотворное послание к Брюсову, за ним второе. Она запишет: «Словом, войска перешли границу. Такого-то числа, такого-то года я, никто, открывала военные действия против – Брюсова».
Одновременно со стихотворными посланиями к Брюсову она написала ещё одно – «Литературным прокурорам», адресованное уже не одному, а всем критикам. В том числе и цеховикам – Гумилёву и Городецкому. «Будь я в цехе, они бы не ругались. Но я в цехе не буду», – гордо заявила она.
Уже с первых своих шагов в литературе она противопоставила себя сразу двум основным поэтическим силам – символистам Москвы во главе с Брюсовым и акмеистам Петербурга во главе с Гумилёвым. Всё это могло закончиться весьма печально, если бы в Коктебеле не существовала «третья сила» – Максимилиан Волошин.
В декабре 1910 года в газете «Утро России» появилась статья Волошина «Женская поэзия», положившая начало многолетней дискуссии на эту тему. Центральное место в ней отведено Цветаевой. Причём Волошин отметил те же самые недостатки, что и другие рецензенты, начинавшие обычно за здравие, а кончавшие за упокой. Волошин сразу повёл речь о недостатках. Он писал: «Это очень юная и неопытная книга – «Вечерний альбом». Многие стихи, если их раскрыть случайно, посреди книги, могут вызвать улыбку. Её нужно читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна…»
Цветаева ответила Волошину коротким письмом: «Примите мою искреннюю благодарность за ваши искренние слова о моей книге. Вы подошли к ней как к жизни и простили жизни то, чего не прощают литературе».