В Российской Федерации завершается Год культуры. И, конечно же, одним из самых значимых культурных событий этого года в нашей стране по праву станут мероприятия, посвящённые празднованию 250-летия Эрмитажа. По масштабам и значению коллекций в один ряд с ним могут быть поставлены лишь Британский музей в Лондоне и Лувр в Париже.
Накануне торжеств на вопросы «ЛГ» ответил выдающийся организатор музейного дела, директор Государственного Эрмитажа, председатель Всемирного клуба петербуржцев Михаил ПИОТРОВСКИЙ.
– Михаил Борисович, общеизвестно, что вы уделяете большое внимание воспитанию молодёжи. Вот уже в девятый раз вы «приютили» в этом году в Эрмитаже международный медиафорум молодых журналистов «Диалог культур»…
– К сожалению, наше общество почти полностью потеряло культурные ориентиры, оно потеряло эстетический «вкус». И в значительной мере в этом виноваты не кто иной, как журналисты. Наши журналисты, увы, демонстрируют самый плохой русский язык; через журналистов идёт навязывание примитивных подходов в оценке политической и культурной ситуации как у нас в стране, так и за рубежом. И потому мы видим свою задачу в приобщении в данном случае молодых наших журналистов, журналистов стран СНГ и не только их именно к настоящей культуре. Кто-то же должен их воспитывать!
– 7 декабря Государственному Эрмитажу – 250 лет. Почему именно в этот день и что представляла собой коллекция, с которой всё началось?
– Точной даты не установлено, но юбилей отсчитывается от 1764 года, когда Екатерина Великая купила коллекцию И.Э. Гоцковского. Но 20 лет назад мы выбрали для праздника день св. Екатерины –
7 декабря. И в этот день мы – работники Эрмитажа отчитываемся перед нашей Екатериной – Великой.
Что же касается самой первой коллекции, то она была замечательная. Два предмета искусства из неё расположены у нас у входа в Шатровый зал. Это полотна Гольциуса «Крещение Христа» и «Адам и Ева». Это уже была символика «начала двух начал». В этой коллекции были также замечательные картины великого Франца Хальса и многие, многие другие шедевры живописи. Но дело не только в этом: коллекция была собрана для Фридриха Великого, а он был большим собирателем и ценителем прекрасного. Но, проиграв войну России, он не смог приобрести коллекцию, и она оказалась у Гоцковского, который был из тех, кого мы называем спекулянтами. Он, в надежде на то, что русская армия останется в Германии, скупил зерно. Но русская армия из Германии ушла, и Гоцковский, если угодно, «прогорел» и был вынужден отдать собранную коллекцию в счёт уплаты своего долга. Таким образом, Екатерина Великая не затратила на её приобретение ни копейки, явив тем самым пример ведения государственных дел потомкам.
– В Эрмитаже более миллиона экспонатов. Но мне приходилось читать, что в запасниках их сокрыто от глаз людских на порядок больше?
– Придётся снова опровергать и говорить нелестные слова в адрес недобросовестных журналистов.
Музей существует не только для публики. Музей существует для собирания культурного наследия, хранения и передачи его грядущим поколениям. На этом большом пути, в этой большой работе маленькая вещь – это показ собранного публике. Музей существует всегда, даже во время войны, когда посетителей совсем нет. Культурное наследие важнее всякой публики. За него отдавали жизни. А музей – это хранилище. В нём хранятся вещи, которые можно показывать сегодня, завтра и послезавтра, а есть вещи, которые нельзя показывать долго «на свету». К примеру, всё, что «на бумаге и на ткани». При этом совсем не значит, что они там лежат без движения: их сохраняют, их реставрируют, их изучают. И только музей решает, что можно показывать и когда. Музей воспитывает вкусы публики. Поэтому все, кто говорит, что где-то там в запасниках скрывают несметные сокровища от народа, – понятия не имеют, что такое истинные сокровища. И потому считают, что сокровище – это нечто объявленное именно ими.
Музей же, повторюсь, воспитывает вкус и показывает, что именно нужно ценить в искусстве, и утверждает само понятие – искусство. Он показывает: что и как нужно ценить в искусстве и культуре. Он даёт понимание восприятия различных культур и даже цивилизаций. Все серьёзные музеи показывают лишь 10% из того, что имеют.
Наш музей в этом смысле считается самым передовым: ни в одном музее мира нет такого открытого фондохранилища. У нас для него построено два шестиэтажных здания, и любой желающий туда может прийти и ознакомиться с экспонатами и составить о них впечатление.
– Сейчас Эрмитаж, если угодно, «прирос» значительными выставочными площадями. Что вы планируете разместить в новом восточном крыле?
– Мы не «прирастаем». Мы планируем, «выбиваем из земли». В прежние годы в этом архитектурном комплексе было многое разорено, и никто по большому счёту не знал, что с этим делать. Что же касается нас, то мы знаем.
Что же касается восточного крыла, мы планируем в нём разместить экспозиции живописи Европы ХIX, XX и XXI веков. И в декабре мы уже многое разместим. В Бирже же будут размещены флаги, знамёна, награды, гербы и государственная символика. Это будет общественное пространство для разных церемоний. У нас здесь всё – это пространство общественное. Мы и в настоящее время устраиваем в Эрмитаже военные церемонии, особо значимые для русской военной истории. Здесь проходят также и концерты, и форумы. Это всё также входит в функцию нашего музея.
А бесценный подарок – итальянскую скульптуру Юпитера, которая предназначалась когда-то для Летнего сада, нам уже преподнёс профессор математики Юрий Абрамов. Таких подарков мы не получали давно.
– Сейчас в России возрождается много православных храмов и строятся новые. Не обращались ли к вам церковные власти с предложением передать им какие-либо иконы или церковные предметы?
– Не вижу в этом особого смысла. Сейчас в России достаточно толковых иконописцев. Почему бы не использовать их. Храм Христа Спасителя в Москве отнюдь не украшен старинными иконами и паникадилами.
И нам нужно уходить от «нашего любимого занятия» XX века – делить и переделывать. У музея – своя функция, у церкви – своя. Но правила у них – разные. Иногда, в порядке исключения, в Эрмитаже, в особо торжественных случаях, по благословению митрополита проходят богослужения, но это, повторюсь, в порядке исключения. Эрмитаж принадлежит всем. Объекты культуры должны находиться там, где они есть, а не превращаться в передаваемое и перепродаваемое имущество.
– Но ведь существует культурный обмен. И в связи с этим: существует ли опасность невозврата культурных ценностей?
– Конечно, такие риски всегда есть. Но самые большие риски для культурного наследия находятся в месте пребывания. Великая Октябрьская революция, Великая Отечественная война… Сколько исчезло бесследно!
И вообще музей – это риск. Кто-то, к примеру, прячет культурные сокровища в банковских сейфах. Но тоже могут украсть. И крадут.
Музейные работники из разных стран создают совместные культурные проекты. Лозунг: «Искусство принадлежит народу» – по сути своей – лозунг правильный. Искусство действительно принадлежит народу, а не отдельным личностям и государству.
Для того чтобы это было так, нужно иметь соответствующее законодательство и способы защиты культурных ценностей. У нас на заседаниях иногда присутствуют представители страховых компаний; их в первую очередь интересуют «места», где чаще всего «погибают» бесценные полотна или скульптуры…
Мы, то есть советские и российские музеи и «музейщики», в значительной мере поменяли государственное международное право: оно в смысле культуры не подчинено ни праву частной собственности, ни правам человека, ни чему иному. Существуют твёрдые правила иммунитета и гарантий того, что с культурными ценностями ничего не случится. Сейчас мы «бьёмся» над тем, чтобы ещё больше упрочить правила защиты.
Вот сейчас у всех на слуху ситуация с коллекцией музейных экспонатов из музеев Крыма. Что, собственно, произошло в Амстердаме? На Украине есть единый музейный фонд. Такой же есть и у нас. Он принадлежит государству. Мы же осуществляем лишь оперативное управление. К примеру, в 20-е годы прошлого столетия государство решило, что нужно продавать культурные ценности. Музей же ничего этому противопоставить не мог. Сейчас мы эту ситуацию изменили: коллекция музея защищена законом.
Я сделал небольшое отступление, чтобы было понятно. Так вот, повторюсь – на Украине есть государственный единый музейный фонд. С другой стороны, экспонаты находились на территории, которая уже не принадлежит Украине.
Мы сейчас должны отстаивать следующую позицию: поскольку музей – автономная единица, и экспонаты должны быть ему возвращены, независимо от того, в какой стране музей находится в настоящее время.
Впрочем, такой прецедент уже был в то время, когда у нас была выставка из Кувейта. Выставка была у нас, а в это время Ирак напал на Кувейт, и его не стало. Мы открыли выставку государства Кувейт. Это было довольно смело с нашей стороны, поскольку в это время никто в мире Кувейту помогать не собирался. Выставка осталась у нас. Мы по договорённости с владельцами её провели. Потом мы выставку «разобрали», упаковали и пообещали вернуть туда, куда укажут её владельцы. Когда там всё более-менее нормализовалось, приехали представители Музея исламского искусства, и мы вернули им выставку.
И в случае с выставкой крымских музеев решение будет найдено. Главное, чтобы это решение было в интересах культуры. То, что было в музее, должно быть в музее. Музей – это не склад. Музей – это живой организм.
Будем следить за развитием этой конфликтной ситуации. Очень важно, как этот конфликт будет разрешён. Это принципиальный вопрос: решится ли он с точки зрения интересов культуры музея или будет решён с точки зрения юридической казуистики и чьих-то политических интересов. Я твёрдо убеждён в том, что культура должна быть над политикой.
– Вы совсем недавно вернулись с Ближнего Востока, из Омана. Насколько мне известно, вы – член попечительского совета музея этого государства.
– Этот музей национальной истории Омана ещё пока создаётся. Сейчас там достраивается его здание. Оман – очень древняя страна, она была когда-то источником меди для Месопотамии. По этой стране в древнейшие времена прошёл из Африки первый человек на пути в Европу. Это страна с очень интересной средневековой культурой и особой культурой ислама. Сейчас там работают многие археологические экспедиции. Когда-то это государство было даже Оманской империей. Работники музея очень своеобразно и интересно проводят экскурсии, делая основную установку на детей. В этом музее некоторые экспонаты можно даже трогать руками для большей наглядности и достоверности. При этом это страна – страна проанглийской ориентации, но со спокойным интересом к остальному миру.
Мы подготовили соглашение о совместном сотрудничестве. Это не столько для обмена выставками, сколько в основном для обмена заинтересованными людьми. Нужно сотрудничать, изучать опыт друг друга, а не строить заборы.
– Михаил Борисович, вы известный востоковед. И потому интересно было бы узнать ваше мнение по поводу распространения радикального ислама.
– Ничего такого, на мой взгляд, с исламом не происходит. Ислам – нормальная религия, как и многие другие. Совсем иное дело, когда люди используют ислам для своего социального возбуждения. И делают это, как правило, отчаявшиеся люди, у которых не получилось жить нормальной жизнью. И, вроде всё у них есть: и социальное положение, и образование, но они не могут по каким-то причинам войти в семью народов нормальным образом. И они начинают искать себе «отдушину» в религиозном фанатизме. Ислам здесь совсем ни при чём. Так же «поступали» «полпотовцы» с марксизмом… Не станем множить ряд давних и дальних извращений. У нас вот под боком – события на Украине. Но при этом не стоит делать никаких «реверансов» в сторону извращенцев и фанатиков. Когда под предлогом религиозности начинают устраивать истерики по поводу «что можно и чего нельзя», ничем хорошим это не кончается.
Есть две вещи, которые воспитывают людей. Первая, это то, что различие – прекрасно. Эрмитаж, к примеру, показывает самые разные цивилизации. Показывает, что все они – прекрасны. Это же хорошо, что люди не похожи друг на друга. Если они все похожи – это просто скучно. Вот, к примеру, в одной культуре красный цвет – цвет радости, а в другой, – цвет траура. И когда понимаешь, что все мы разные, начинаешь больше думать об этом, а не просто слушать, что тебе говорят. Начинается диалог.
Вторая вещь – это воспитание хорошего вкуса. Это трудно описать, и всё-таки сделаем попытку сказать об этом словами. Когда человек понимает это как набор ограничений, когда он понимает, что красиво, а что – нет, тогда он не будет делать поступков, которые считаются вульгарными. Конечно же, нельзя договариваться до того, что человек, всю жизнь ходивший в Эрмитаж, не может никого убить. Но у такого человека гораздо больше шансов подобного не совершить. Человек должен понимать красоту и ценить её. Все правильные решения должны быть красивыми.
– В интернете появилась информация о том, что Счётная палата выявила в Эрмитаже некие нарушения…
– Ничего подобного. Мы постоянно сотрудничаем со Счётной палатой. Были проверки всякие… В этом году, кстати, по моему приглашению они были у нас два раза.
А все эти липовые информационные вбросы по поводу нарушений – они, опять же плод воспалённого сознания некоторых журналистов или специальная операция.
– Ну и последний вопрос. Почему вам не нравится, когда Санкт-Петербург называют культурной столицей?
– Да, я не очень люблю, когда наш город называют культурной столицей. Пусть у нас будет одна столица – Москва. А мы были и останемся Великим культурным городом. Наша главная задача – воспитание наших людей и всех, кто к нам приезжает в гости, самим своим обликом.
Беседу вёл Владимир ШЕМШУЧЕНКО, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ