О романе Сергея Юхина „Имя твоё“
С первых абзацев романа крымского писателя Сергея Юхина (на фото) «Имя твоё» мгновенно влюбляешься в авторский язык, который одновременно воспринимается очень современным и уводит в те времена, о которых написан роман.
Нет, даже немного позже, как будто это писал человек, сам переживший эти события, но уже лет через 20–30 после, сумев перенести и переосмыслить их. Удивительное ощущение – будто автор лично знаком со своими героями, пережил то же, что и они, но сумел выжить, чтобы рассказать об этом нам. Совершенно не ощущается «выдуманность» сюжета, фабулы, основной идеи, экзистенциального ядра и формы, в которую это всё облечено.
Очень хороши начальные абзацы. Стилистическая сила и необычность слога буквально захватывает читателя, его будто берут рукою за рубаху и ведут за собой – ощущение прямо физическое. Стиль Юхина чем-то напоминает Бабеля – тот тоже умел «хватать» сразу; и одновременно Платонова – с живой, текучей, пульсирующей образной системой – но без свойственных последнему «чересчурных» напластований. Напротив, здесь мало «наворотов», зато очень много жизни – в самом прямом, животном, смысле этого слова. Но не отрицательном, как не может быть отрицательна по сути своей сама природа – даже в самых жестоких своих проявлениях. Естественно каждое слово, и в то же время – они удивляют: «Жалобные деревья», «сердито спал пёс» и др. Вроде бы просто и обыденно, а картина получается объёмной, выпуклой, видимой и ощутимой. Одним словом, те, кто способен испытывать наслаждение от языка произведения, в начале книги получают свою вкусную наживку, и…
И уже на второй-третьей странице понимаешь, что эта книга написана не для наслаждения. И говорить о языке произведения, которое настолько невыносимым щемом берёт тебя за душу, становится очень сложно. Даже как-то кощунственно обсуждать литературные достоинства книги, написанной не ради них. Конечно, не ради. Они появляются и проявляются сами, чтобы подчеркнуть сюжет и внутреннюю суть героев, иногда возникает ощущение, что они – формальные приёмы – стыдятся самих себя – в особенно острые моменты будто прячутся, уходят в тень, чтобы снова ярко засиять в минуты просветления и надежды в жизни героев.
Очень глубоко проникает автор во внутренний мир героев, причём не только и не столько в движения душевные, сколько в «телесные», в мир подсознания, животных инстинктов. Ведь основное чувство, живущее в душах персонажей, – страх. «Я лежал в тёмной прокуренной комнатушке, и тело моё немело от ужаса этого понимания неизбежности… и пытался нащупать в своей прежней жизни что-то живое, что помогло бы мне перетерпеть это утро»; «вспышки ярости от бессилия рвали мышцы и надували сердце до размеров грудной клетки».
Страх вмещает в себя всё, подчиняет себе мир. Но удивительно: герои даже это совершенно звериное чувство умеют переживать благородно. А всё потому, что благородство у них в крови, и именно оно определяет их мышление и поведение. Страх подчиняет – благородство определяет. Одно выводит из другого. Внутренняя ситуация, история души, первобытная экзистенция – держит в напряжении сильнее, чем сюжет, которого – фактического, действенного – в общем-то особенно и нет.
Эта история, как уже говорилось, о Гражданской войне. О бывших царских офицерах, совсем недавно – молодых, наивных и возвышенных юнкерах. И из этого эфира с романсами и прекрасными княжнами юноши брошены сначала в войну, где им сразу пришлось командовать, брать на себя ответственность за человеческие жизни и судьбу страны, а то и других стран-союзников, а затем – и очень быстро, рывком – в революцию, пространство грубого «пролетариата», мир совершенно новый, со своими законами… которые могут показаться страшными даже нам. Но здесь дело не в том, что страшно, жестоко, бесчеловечно. Для главных героев Савелова и Милича основное противоречие-разрушение в том, что всё новое совершенно несовместимо со старым, с прежними представлениями о чести и бесчестии, благородстве и подлости, справедливости и несправедливости, – и самое главное – о неравнодушии человека к человеку. О сострадании, человечности. Именно она, «вечная ненависть к равнодушию», и держит героев на ногах до последнего. Заставляет совершать поступки истинно личностные, даже не в собственную пользу, думать не только о выживании, но и… Странно, что в такой ситуации можно думать о чём-то, кроме выживания, но им – удаётся.
Новый мир воспринимается бесчеловечным совершенно. Сухим и холодным. Только представители мира старого – «недобитые дворянчики», священники – кажется, способны в нём на доброту. Может быть, это сознательно утрируется автором, что доброта героев «красного» мира выглядит какой-то лицемерной, презрительной, свои «благородные» поступки («Я на тебя не донесу. Не пойду на подлость») они совершают как бы свысока, красуясь, будто подачку бросают. Совсем иначе выглядят акты человечности со стороны героев мира «белого» (хоть и вынужденных ради выживания скрываться под чужими именами и изображать из себя (по-другому не скажешь) красных командиров). Кто бы ещё, как не они, подумал о судьбе безумного мальчика, валяющегося в пыли, – и это в ежедневных приступах страха за собственную жизнь и неимении элементарной опоры? Кто бы ещё, как не они, переживал о судьбе захваченных «мятежников»: «Так их расстреляли?» – зная, что обвинение в контрреволюции на этих людей сфабриковано, – переживал, опять же, даже ценой опасности для себя. Кто бы…
И эта человечность – «уже не наша», отжившая, атавизм – почему-то воспринимается как слабость. И не только в самом романе героями-антагонистами, но и современным читателем. И так остро, поскольку и наш мир давно уже «не дружит» с человеколюбием, состраданием, искренностью, и у нас над всем этим смеются, учат изживать в себе… И сейчас немало среди нас тех, о ком в романе «Имя твоё» говорит главный герой: «Ты от скуки решил убивать людей. Тебе просто… стало скучно. Ты захотел новых приключений. Такие как ты и есть главные виновники произошедшего, всего этого ада, всего, всего – смертей, пожаров, голода, банд... Не солдаты, уставшие от войны, не рабочие, которые хотели повышения жалованья, нет. Зажравшиеся студентики, ожиревшие поэты, ленивые помещики, сытые, сытые развалили всё. Скучающие извращенцы. Вы готовы уничтожить всё и вся, лишь бы не скучно. Лишь бы ежедневно не исполнять свой долг». Не будем проводить параллелей с нынешней ситуацией – они и так ясны, чтобы ещё и говорить о них в литературоведческом ключе. И без того видно, что подобные книги с яростным желанием переосмыслить прошлое, понять законы, причинно-следственные связи всего, происходящего тогда, – редко когда появляются во времена спокойные и ленивые. Чувствуется, что обострённый внутренний мир писателя задет за живое именно личными, а не книжными или музейными, впечатлениями.
Однако о психологической актуальности для нашего времени и нашего человека этого пронзительного произведения не сказать нельзя. Оно затрагивает и душу, заставляя не просто сопереживать героям, а внутренне умирать вместе с ними и за них. Серьёзно задумываться, а какой бы выбор сделал ты на их месте. Задевает и разум, многие цитаты из романа современны настолько, что окажись они в книге о жизни нынешней, не показались бы неорганичными. Приведу некоторые, особенно затронувшие. Видно, что многие из них и для автора – ключевые. И пусть они противоречат друг другу, взяты, так сказать, из уст самых что ни на есть противоположных персонажей, сознательно не стану привязывать их к именам и характерам, ибо такова книга – её читатель делает собственный выбор.
Не очень ясно окончание романа, где Александр Савелов погибает из-за того, что его друг Милич вёл дневник, в котором писал правду о них, их происхождении и жизни под чужими именами, о неприятии нового мира. Этот дневник найден красными, «офицерик» идёт под расстрел. В последние минуты жизни он думает о том, какую глупость совершил его уже покойный друг с этим своим дневником, потребовав его сохранить, не уничтожить, как невольно предал его. У меня же возникло ощущение, что сделано это было сознательно. Чтобы избавить. От лжи, бесконечного страха, вечного бегства, постоянных потерь, трагедий, смертей близких и любимых – и всего этого уже настолько много, что от самого количества тупеешь и уже не способен даже воспринимать… От непонимания происходящего, от невозможности «пережить, переждать эту несправедливость». Таково чёткое ощущение от концовки романа. Радуешься, как это ни кощунственно, за героя – что в смерти он вышел из того чудовищного, неостановимого колеса, которое изматывало его душу, перемалывало тело и разум. Из того мира, в котором ему нет места.
Но ощущения, что этот мир победил, не остаётся. Он хрупок и шаток в своей зверской силе. Тот, кто сегодня расстреливает со снисходительной улыбкой, завтра может оказаться на месте своей жертвы. Это человеческие джунгли, каменный век, борьба за выживание – без борьбы за жизнь. Попытки бороться именно за жизнь – обречены.
Но именно они – эти попытки жить «по образу и подобию Божию», несмотря ни на что, – и остаются в памяти по прочтении романа «Имя твоё». Он короткий и острый, таким и не нужно быть длинными, иначе бы всё смазалось и «ушло в воду», как нередко происходит в эпопеях, пусть даже самых талантливых. А так – яркие вспышки разума, духа, сердца на фоне первобытного варева – запечатлеваются в тебе навсегда.
Хочется читать другие произведения этого писателя. Хочется ждать новых.