Стихотворение Бориса Слуцкого «Физики и лирики» в своё время вызвало жаркие споры:
Что-то физики в почёте,
Что-то лирики в загоне...
Эта давняя формула сегодня звучит по-новому: лирики стали физиками и наоборот. Противоречия сняты. Евгений Степанов не только поэт, но и издатель нескольких литературных журналов и газет. Кроме того, он филолог и недавно стал лауреатом Всероссийского конкурса «ЛГ» имени Антона Дельвига за свои исследования в области русского стихосложения. В начале июня Евгению Викторовичу исполняется 50 лет. Желаем поэту новых успехов в жизни и творчестве. Поэт Галина Климова недавно представила читателям книгу воспоминаний «Юрская глина». Поздравляем с книгой и представляем её новые стихи. Сергей Белорусец пишет стихи для детей и взрослых. И вот что интересно: для детей он пишет как для взрослых, а для взрослых – как для детей. Владимир Довейко пишет стихи всю жизнь, но печатается редко. Он корифей циркового искусства. Его цирковой командой воздушных акробатов восхищаются не только в Москве, но и в Африке, и в Китае. Когда-то Андрей Андреевич Вознесенский написал:
Кто мы? Фишки или великие?
Гениальность в крови планеты.
Нету физиков, нету лириков –
лилипуты или поэты!
Эти стихи звучат так, как будто написаны сегодня.
Что-то физики в почёте,
Что-то лирики в загоне...
Эта давняя формула сегодня звучит по-новому: лирики стали физиками и наоборот. Противоречия сняты. Евгений Степанов не только поэт, но и издатель нескольких литературных журналов и газет. Кроме того, он филолог и недавно стал лауреатом Всероссийского конкурса «ЛГ» имени Антона Дельвига за свои исследования в области русского стихосложения. В начале июня Евгению Викторовичу исполняется 50 лет. Желаем поэту новых успехов в жизни и творчестве. Поэт Галина Климова недавно представила читателям книгу воспоминаний «Юрская глина». Поздравляем с книгой и представляем её новые стихи. Сергей Белорусец пишет стихи для детей и взрослых. И вот что интересно: для детей он пишет как для взрослых, а для взрослых – как для детей. Владимир Довейко пишет стихи всю жизнь, но печатается редко. Он корифей циркового искусства. Его цирковой командой воздушных акробатов восхищаются не только в Москве, но и в Африке, и в Китае. Когда-то Андрей Андреевич Вознесенский написал:
Кто мы? Фишки или великие?
Гениальность в крови планеты.
Нету физиков, нету лириков –
лилипуты или поэты!
Эти стихи звучат так, как будто написаны сегодня.
Сергей МНАЦАКАНЯН
Евгений СТЕПАНОВ
ГЛАВНОЕ
а главное – и в холод лютыйлюби храни очаг и кров
а главное – не перепутай
дары данайцев и волхвов
а главное – не будь обузой
своим земным опекунам
а главное – на встречу с музой
не приходи напившись в хлам
СТИХИ О ВИННИ-ПУХЕ
вижу эти грустные ухмылкив чём-то я действительно лопух
и в башке как водится опилки
я почти такой как Винни-Пух
я живу как мне велит природа
по любимой я схожу с ума
я хочу как Винни бочку мёда
получаю килограмм дерьма
что-то невезучий я с пелёнок
и друзья наносят много ран
Пятачок хороший поросёнок
но порой опасней чем кабан
жизнь непостижима точно бездна
но мудра как добрая сова
я хочу чтоб кто-то безвозмездно
мне сказал хорошие слова
ПАМЯТИ ДРУГА
скончался поэт – огорчился фейсбуктри тыщи друзей и три тыщи подруг
а кто-то и не огорчился ничуть
поэт же продолжил неведомый путь
живой он был счастлив и счастлив теперь
земную закрыв тяжеленную дверь
душа отлетела от тела – дыша
легко и свободно – спокойна душа
* * *
– Матерь Божия крестная силапочему здесь погибель и мрак
и жируют стратеги распила
и лютует упырь-вурдалак
– не печалься не сетуй не надо
продолжай свой единственный путь
испытание – это награда
про другие награды забудь
ВСЁ О ТОМ ЖЕ
непонятки тоска перепалкидогонялки за грешной мошной
целый день бы смотрел ёлки-палки
фильм какой-нибудь глупый смешной
я устал от стервозных клиентов
на меня нагоняющих страх
я устал от неврозных комментов
в социальных безумных сетях
только паузы нет и надежде
я сказать ничего не могу
остаётся бежать – так как прежде –
остаётся упасть на бегу
ТЫ
ты всегда была инойчем другие дамы
ты всегда была со мной –
в дни любви и драмы
жизнь похожа на дурдом
но дела не плохи
мы ведь прожили вдвоём
целые эпохи
* * *
лицо лица и поцелуявлюблённость грешная зола
на тройке сильных чувств гарцуя
я прикатил в обитель зла
спокойно – никаких истерик
историк самого себя
живу – не смят и не растерян –
и не влюбляясь а любя
любя – хочу свои года я
прожить как лампочка светло
любя – любя – не осуждая –
не обсуждая даже зло
РАЙЦЕНТР
книжечка памяти – ночь – старый чувак – читаявижу мой город – свет – райский родной уголок
Эмма Сергеевна – свет – тёща моя золотая
жарит картошку с луком или готовит пирог
вижу мой город – свет – вижу мою Наталью
смелую мотоциклистку – мчится она вперёд
воля и смелость её – родственники со сталью
впрочем Наташа ангел – истинный доброхот
вижу мой город – свет – лошадь стоит в упряжке
вижу мой город – свет – статный красивый храм
маленький город – свет – ласковые поблажки
разным бродяжкам сна и чувакам-чудакам
длинных путей и троп – множество за плечами
гиблых болотных мест грешных больших дорог
тёплый родной рай-центр снится – как рай – ночами
тёплый родной рай-центр – я без тебя продрог
LOVE STORY–1993
мальчик выглядит бледноновичком шурави
разверзается бездна
ненасытной любви
разверзается бездна
мальчик в бездну глядит
помогать бесполезно
мальчик будет убит
а потом он воскреснет
станет водку лакать
сочинять станет песни
ласки музы алкать
С дочкой Полиной |
Владимир ДОВЕЙКО
АНГЕЛ
Вениамину БутенкоПо небу полуночи ангел уже не летает.
И звёзды молчат. Ни одна, ни за что не в ответе.
И так тяжело после ночи вдоль улиц светает,
что разницы нет – на каком ты окажешься свете.
Не ты ли тот ангел ночных переулков и улиц,
дворов проходных, подворотен, в которых, сутулясь,
часы напролёт стены чьих-то домов отираешь –
не ты ли тот ангел, не ты ли? Уже и не знаешь.
К РОССИИ
Не жди ни от кого спасенья,лишь собственным словам внемли,
ты в высшей точке вознесенья
от Сотворения земли.
Ты там, в невероятном где-то,
там, где усильями Творца
неотделима тьма от света,
до самого его конца.
* * *
Ни прощенья не жду, ни спасенияне ищу, ни потом ни сейчас.
Облетают, как листья осенние,
дни с меня… Столько слов сгоряча
было сказано, столько сделано,
недопонято столько, что слёз
не жалеет осина. И медленно
лунный серп погружается в мозг.
* * *
Жизнь паузой в небытии повисла.И кутаясь небес в покров,
сбылась, свои расправив числа,
как два крыла, не ниже смысла,
не выше слов.
НАПЕРСНИЦА
Душе чужда суть без изъяна.Из всех доступных ей святынь –
отверстая и ныне рана
неверия длиною в жизнь.
Всех падших ангелов наперсница,
итог трудов твоих в ночи –
из звёзд сколоченная лестница
не выше уровня свечи.
* * *
Как много памятных душе открылось дат.Но пеленг времени размыт, неочевиден.
И в чёрной оспе многоточья циферблат.
Когда б ни письма в Рим, когда бы ни Овидий…
Вне расписания, Бог весть, ещё когда
ступнёй коснётся расщеплённая вода
и путь подобранный, и сыгранный на слух.
Жаль, вопиющий остаётся слеп и глух.
Жизнь дальнозорка. Жаль, что близорук
конец её. Когда б ни лес умытых рук,
когда б ни набело в кровавом быть поту,
когда б ни занавес, раскрытый в пустоту.
* * *
Звёзд полуночный трёп. Сердцем, что на ходу,расплатившийся – и не раз! –
в кровь, сбивая сознанье о дней череду,
как в наколках, весь – в оттисках фраз.
По кривой, что не вывезет, – суть под углом
незапятнанной жизни иной –
путь кремнистый есть опыт души на излом.
Обжигающе ледяной.
Галина КЛИМОВА
* * *
Птицы водят клювами и перьями,правят воздух, утыкаясь в точку,
часто стаями, но чаще – в одиночку,
дух захватывая или строчку,
и в карман за словом лезут первыми,
как за крошками, и мошками, и перлами.
И – ку-ку вам! – пишущая братия,
есть в моей сердечной сумке птица,
в птице – слово, чтобы не разбиться
в воздухе,
где я, как ученица,
чтоб в полёте повторять распятие.
* * *
Весь невозвратный выводок глаголов,рванувших борзо из-под руки,
без отпусков и дармовых отгулов
учил дышать во всю длину строки,
пока луна тянула на лимон
в косноязычной круговерти:
нет у любви ласкательных имён
и уменьшительных – у смерти.
Известно, как секрет военный,
не тронувший детей и тронувшихся баб:
нет уменьшительно-ласкательной Вселенной,
где б жизнь держала слово, как масштаб.
* * *
Воробейко бедовый,побирушка, гуляка, грустёныш...
Как обскачешь полцарства, полмира
задохнёшься, застынешь, застонешь...
Прочирикай судьбе
про чужбинную жизнь понарошку,
возвращаясь к себе
по снегам, по крупицам, по крошкам...
Обнимая отчизну крылом,
выбирай: что ни ветка, то дом,
хоть без крыши, но солнца не застит...
Дни слетятся светлей и длинней, и горластей.
Вот и семейное дерево зацветает:
сплошь междометия на уроке зимы,
а всё казалось, тепла не хватает,
и вроде бы стыдно попросить взаймы,
ведь ни мне, ни тебе отдавать нечем,
и вдруг – зацветает,
растительный вызревает свет
лепестками,
тычинками,
возгласом человечьим,
только речи о нас ещё нет.
свой тыча крест в четыре лепестка,
сшибает ветры, виснет у виска
безудержной сирени Ниагара.
Лиловый ливень выше всех наград,
спасенье от мучительной мигрени,
гнездо сирен, где в броских брызгах тени
мифические сны наводит сад.
И в беспричинном приступе тоски,
лишая воздух чувства равновесья,
вдруг Врубеля – в пять лепестков – мазки,
нарубленных букетов поднебесье
цветёт неделю, две,
хоть жизнь сошла уже
и разбросала цвет ржавеющего дара,
чтоб мне блажить в прискорбном кураже
или чудесничать, как в мае Ниагара.
колчаны, чаяния,
прелестные тела с фигурами
божественного умолчания.
Одни в барочной позолоте
заоблачными сердцеловами –
по зову плоти все в полёте,
ветрами зацелованы.
Другие огневидной ратью
в глухие ночи, дни лихие,
от бездн спасая, от стихии,
они по духу – братья.
Их кудри, крылья, голоса,
их вдохновенные цезуры...
В одних и тех же небесах
все ангелы и все амуры.
Лёжа в кожаной сумке на дне,
И не то чтобы ты – барахольщик,
Но привязан к родимой стране.
Сколько боли в том полуневнятном
Ощущении общих задач,
И такая любовь к белым пятнам,
Что за каждым – мерещится врач...
Задом к древесине, –
Ты висишь на вязе
(Или – на осине).
Вовсе не Иуда.
Скоро месяц минет,
Как висишь (покуда
Кто-нибудь не снимет…).
Без команды снять противогаз –
И, надев на голову бадью,
В сандалетах шлёпать по дождю...
Генералу хочется того ж.
Генерал не так уж толстокож:
Несмотря на профиль и портфель,
Под мундиром – студень да кисель...
Подумаешь о том,
Что жизнь – то проще, то трудней,
Хоть, в сущности, фантом.
О том, что боль – сама наркоз.
Сама. Причём стократ.
А время – разом – симбиоз
Всего и суррогат...
Собеседник духа своего,
Много ли узнаю про себя я?
Может, не узнаю ничего?..
Впрочем, я – не я. И лошадь тоже –
Не моя (когда бы та была…).
Лучшее занятье – лезть из кожи.
Потому что кожа – кабала...
(Которые – тоже – короста) –
Отдать предпоследнее – просто.
Последнее – много трудней…
Вещь очевидная весьма:
Фальсификация истории –
И есть история сама…
(Да и вовеки веков):
Логика – всё же – корыстна
(Это – для еретиков…).
А для иных есть иные
Логики (несть им числа) –
Ёмкостные, плоскостные,
Прочие (в меру чела…).
Свободному герою антипод,
Разхлябанно-зажат – как паралитик –
Ты продолжаешь этой жизни ход.
Сквозь будничные внутренние плачи,
Сквозь маету хроническую – ты –
Уже готов – притягивать удачи
И видеть перспективы доброты…
И убегать от суеты порою
(Со скоростью движенья муравья…),
И наблюдать (сторонне) за игрою,
Которая идёт. Сама своя…
Небом по воде.
Всем и никому.
Истиной –
Сквозь тьму…
Но у иллюзий нет законов…
И это жизнь в себе таит,
Наружным краем лишь затронув…
Свой век наследуя,
Бредёт по жизни человек.
Куда – не ведая.
И в ожидании конца –
Как может – молится:
Один – прикалывается,
Другая – колется...
(Каждый, кто не первый – второй…) –
Счастья мы и нежности ищем
(Надо же: находим порой…).
Путь наш продолжается, вечен,
Буднично похожий на жуть…
Тот калечен.
Этот увечен.
Мир бесчеловечен?
Ничуть…
Как обскачешь полцарства, полмира
задохнёшься, застынешь, застонешь...
Прочирикай судьбе
про чужбинную жизнь понарошку,
возвращаясь к себе
по снегам, по крупицам, по крошкам...
Обнимая отчизну крылом,
выбирай: что ни ветка, то дом,
хоть без крыши, но солнца не застит...
Дни слетятся светлей и длинней, и горластей.
* * *
Сергею НадеевуВот и семейное дерево зацветает:
сплошь междометия на уроке зимы,
а всё казалось, тепла не хватает,
и вроде бы стыдно попросить взаймы,
ведь ни мне, ни тебе отдавать нечем,
и вдруг – зацветает,
растительный вызревает свет
лепестками,
тычинками,
возгласом человечьим,
только речи о нас ещё нет.
СИРЕНЬ
Вскипает через край, до вздора, до угара,свой тыча крест в четыре лепестка,
сшибает ветры, виснет у виска
безудержной сирени Ниагара.
Лиловый ливень выше всех наград,
спасенье от мучительной мигрени,
гнездо сирен, где в броских брызгах тени
мифические сны наводит сад.
И в беспричинном приступе тоски,
лишая воздух чувства равновесья,
вдруг Врубеля – в пять лепестков – мазки,
нарубленных букетов поднебесье
цветёт неделю, две,
хоть жизнь сошла уже
и разбросала цвет ржавеющего дара,
чтоб мне блажить в прискорбном кураже
или чудесничать, как в мае Ниагара.
* * *
Не путай ангелов с амурами:колчаны, чаяния,
прелестные тела с фигурами
божественного умолчания.
Одни в барочной позолоте
заоблачными сердцеловами –
по зову плоти все в полёте,
ветрами зацелованы.
Другие огневидной ратью
в глухие ночи, дни лихие,
от бездн спасая, от стихии,
они по духу – братья.
Их кудри, крылья, голоса,
их вдохновенные цезуры...
В одних и тех же небесах
все ангелы и все амуры.
Сергей БЕЛОРУСЕЦ
* * *
Однозвучно гремит аллохольчик,Лёжа в кожаной сумке на дне,
И не то чтобы ты – барахольщик,
Но привязан к родимой стране.
Сколько боли в том полуневнятном
Ощущении общих задач,
И такая любовь к белым пятнам,
Что за каждым – мерещится врач...
* * *
Без обратной связи,Задом к древесине, –
Ты висишь на вязе
(Или – на осине).
Вовсе не Иуда.
Скоро месяц минет,
Как висишь (покуда
Кто-нибудь не снимет…).
* * *
Рядовому хочется (хоть раз)Без команды снять противогаз –
И, надев на голову бадью,
В сандалетах шлёпать по дождю...
Генералу хочется того ж.
Генерал не так уж толстокож:
Несмотря на профиль и портфель,
Под мундиром – студень да кисель...
* * *
Перебирая чётки дней,Подумаешь о том,
Что жизнь – то проще, то трудней,
Хоть, в сущности, фантом.
О том, что боль – сама наркоз.
Сама. Причём стократ.
А время – разом – симбиоз
Всего и суррогат...
* * *
В нищете полжизни прозябая,Собеседник духа своего,
Много ли узнаю про себя я?
Может, не узнаю ничего?..
Впрочем, я – не я. И лошадь тоже –
Не моя (когда бы та была…).
Лучшее занятье – лезть из кожи.
Потому что кожа – кабала...
* * *
Себя вырывая из дней(Которые – тоже – короста) –
Отдать предпоследнее – просто.
Последнее – много трудней…
* * *
На фоне вечной бутафорииВещь очевидная весьма:
Фальсификация истории –
И есть история сама…
* * *
Кажется, ныне и присно(Да и вовеки веков):
Логика – всё же – корыстна
(Это – для еретиков…).
А для иных есть иные
Логики (несть им числа) –
Ёмкостные, плоскостные,
Прочие (в меру чела…).
* * *
Чураясь всех религий и политик,Свободному герою антипод,
Разхлябанно-зажат – как паралитик –
Ты продолжаешь этой жизни ход.
Сквозь будничные внутренние плачи,
Сквозь маету хроническую – ты –
Уже готов – притягивать удачи
И видеть перспективы доброты…
И убегать от суеты порою
(Со скоростью движенья муравья…),
И наблюдать (сторонне) за игрою,
Которая идёт. Сама своя…
* * *
Всюду и нигде.Небом по воде.
Всем и никому.
Истиной –
Сквозь тьму…
* * *
Всё из иллюзий состоит.Но у иллюзий нет законов…
И это жизнь в себе таит,
Наружным краем лишь затронув…
* * *
Нерукотворный имярек,Свой век наследуя,
Бредёт по жизни человек.
Куда – не ведая.
И в ожидании конца –
Как может – молится:
Один – прикалывается,
Другая – колется...
* * *
В лодке с протекающим днищем,(Каждый, кто не первый – второй…) –
Счастья мы и нежности ищем
(Надо же: находим порой…).
Путь наш продолжается, вечен,
Буднично похожий на жуть…
Тот калечен.
Этот увечен.
Мир бесчеловечен?
Ничуть…