Гений придёт на свет

* * *

Как хорошо быть девушкой из Сибири.

Переселенье, ссылка,

а нам – домой!

У нас запасная жизнь, наши вехи шире,

Нам некогда жить разною ерундой.

Покуда доверие наше едва оттает

И резко континентальный проснётся взгляд –

Какие-то люди были – и перестали,

Отчаялись, разлюбили, сменили стаи,

Уехали и вернулись уже назад.

А нам возвращаться всегда –

в самый центр мира,

где ось пролегла от космоса до ядра!

А прочее – командировочная квартира,

Непрочная и простудная, как ветра.

Мы сдержанны и тяжелы –

ничего, привычка

Молчать на морозе

бескрайние наши дни.

Сибирь, вековая песня, тоска и притча.

Мы ведьмы твои. Хранительницы твои.

* * *

Ветка качается и лепестки роняет.

Как это терпко, как это щедро – цвесть!

Издалека ты говоришь:

– Родная,

где же ты есть?..

Здесь мы воюем судорожными руками,

Слушаем: крик опять переходит в крик.

Катит и катит Сизиф заповедный камень,

Видно, совсем привык.

Печень клюёт птица, и всё ей мало.

Боги сварливы. Выморочна тоска.

...Где же ты есть? – с бежевым одеялом,

С тёплым и дымным шёпотом у виска?

– Как же ты там? Не заболел? Сыт ли?

Ты не виновен. Ты навсегда прощён.

Ветка качается и лепестками сыплет:

Ра́з-два-три – и ещё...

Я ли не думала, я ли да не хотела

Стать твоим ангелом, переродиться в свет?

Ветка качается, видишь, как много белых

душ...

А меня в них нет.

Ветка колышется в чёрном проёме сада,

Белая-белая, как между нами нить.

...Чтобы тебя любить, неужели надо

Эту разлуку, как оберег, хранить?

* * *

«Мог бы больше!»

Не было и нет.

Спи, во сне глотая детский бред,

Лепеча в испарине липучей.

«Мог бы лучше!» –

Голосом отца

Бьёт непрожито́е с утреца.

И трясётся комната в падучей.

Сколько войн ты призван усмирить?

Сколько гор свернуть или открыть?

В скольких переплавиться пожарах?

Чтобы тяжело и горячо

Опустилась на твоё плечо

Та ладонь: «Ты выдохся, пожалуй!»

Но брели вселенские стада,

Войны шли, и, вечно молода,

Шла любовь надеждой и причиной.

И меж них тебе свободы нет,

Пока бьётся в судорогах свет

И покуда звать тебя мужчиной.

Потому-то поступь тяжела.

Потому-то мать или жена

Усмиряют, но смирить не в силах.

И когда ты рухнешь через боль,

Кто-то обернётся за тобой:

Мамочка, а что такое было?

Спи, и сон проложит колею.

Спи, сейчас ты делаешь свою

Самую насущную работу!

Так в земле уснувшее зерно,

Где покуда сыро и черно,

Сердцем перекачивает воду.

* * *

Яблоко, подобранное в усадьбе Рахманинова,

С розовой кожей, оставшейся от зари,

Словно с передника накрахмаленного,

Из прошлого века – бери.

После зимы, шаги его помнящей,

Дремлющий плод рукавом потри,

Чтоб заблестел, словно жук беспомощный

В тёплой руке – смотри!

И через воздух, набрякший музыкой,

Будто бы летней грозой густой,

Я как во сне по карнизу узкому

Ринусь на голос твой.

Будто бы верю, что ты подаришь мне

Вечность в обмен на смерть.

И, разрываясь, летит, над клавишами,

Вечный Второй концерт.

И в самолёте ночном над Родиной,

На небесах оставляя след,

Яблоко спит. А тихонько тронь его –

Кажется, гений придёт на свет.

* * *

Доходя до прозрачности,

Воздух находит предел

Состояния, где ни спешить,

Ни теряться не надо.

Ты стоишь в ослепительной точке

Огромного сада:

Это света прибавилось

Или же сад поредел?

Доходя до прозрачности,

Речь опускает на дно

Прошлогоднюю траву,

И камни, и лодку, и остров.

Остаются такие слова,

За которые просто

Полюбить и простить,

Но остаться собой заодно.

И стоит небывалая синь

На земле, на реке.

И летит в измеренье другое

Последняя мошка.

Доходя до прозрачности,

Память оставит немножко.

Чтобы было смешно и свободно

Ходить налегке.

* * *

Протяжное сплетение корней,

Ветвей, и проводов, и рек, и бродов.

Я в бронхи мира вплетена, верней –

Я воздух в их подземных переходах.

Ещё не жизнь, а только кровоток.

Ещё не плод, но музыка над садом.

Услышь, как распускается листок,

Заранее пронизан листопадом!

Скрипиным вздохом, выпавшим из рук,

Замри в огромном небе и не сетуй:

Вот-вот смычок в тебя проденет звук

И понесёт на ниточке по свету.