Глаз на Востоке

1.
Не так давно ушёл из жизни русский писатель Андрей Георгиевич Битов… Снимаю с книжной полки книги писателя, чтобы вспомнить, когда он подарил мне тот или иной том, и читаю:

«Поэту Евгению Чигрину – в честь 175-летия перебегания зайцем А.С. Пушкину дороги, а также восстания декабристов, грядущего к 25 декабря 2000 г. 
Привет! 
25. V. 2000            А. Битов».

Эту огромную, почти 1000-страничную, книгу он вручил мне на конгрессе ПЕН-клуба в Москве, но познакомился я с ним не в столице, а в далёком 1997-м на Дальнем Востоке, точнее, во Владивостоке, куда он прилетел для окончательного разговора с тогдашним губернатором, пробивая самый первый в России памятник Осипу Мандельштаму. Именно после установки этого памятника в «Тексте как поведении» он напишет: «Мандельштама – любят. Не всенародной любовью, а – каждый». И ещё одну книгу снимаю с полки – «Человек в пейзаже». Крупным наклонным почерком в ней выведено: «Евгению Чигрину – на память о памятнике и светлых днях во Владике с питерским приветом». Только теперь понимаю, как мне повезло – я общался не только с его книгами, но и с ним самим на протяжении 23 лет: во Владивостоке, на острове Сахалин, где Андрей Георгиевич провёл две недели (в конце 1990-х – начале 2000-х Андрей Георгиевич восемь раз посещал Дальний Восток с культурологическими и правозащитными целями), в Москве на пеновских посиделках и у него дома, на Красносельской. Последний раз говорили по телефону, он, кажется, был на своей даче под Санкт-Петербургом… Впрочем, теперь как-то всё смешалось, как в известном доме, и сахалинские события набегают на московские, а московские коррелируются с островными и т.д. Так и буду писать вне всякой последовательности, так сказать, pro memoria…

2.
Оказавшись на Сахалине, Андрей Битов сказал запоминающиеся островитянам слова: «Моим любимым предметом была география, я знаком со многими людьми, побывавшими на Сахалине, читал и слышал о нём с детства, поэтому, когда представилась возможность побывать, я не мог противостоять искушению, хотя ради этого пришлось отказаться от поездки в Венецию, Македонию и Анапу… Я ведь и сам с небольшого питерского острова. Моя родина – это такой мутный глаз империи на Западе, а Сахалин – это мутный глаз на Востоке. Получается такое двуглазое чудище…»
Помню не только как путешественник Битов пробовал островные деликатесы, но и врезалось в память, как Андрей Георгиевич пристально всматривался в покрытого лаком гигантского каменного окуня, найденного в Японском море. Голова огромная, чешуя крупная, рот большой, выдвижной, открытый. Короче – манта. На мгновение показалось, что и рыба присматривается к писателю… А что? Титаны морских глубин и русской литературы обмениваются молчанием… А за окном Морского музея перекатывался солнечный сентябрь, шумел морской порт, доносились жаргонные словечки моряков и стивидоров, ведущих разгрузку, сейнеры и паромы пахли Востоком: Японией, Кореей, Гонконгом, и какой-то белый катерок легко нарезал по аквамариновым волнам Татарского пролива. Где это было? В Корсакове? Фотографии, сделанные в период «до селфи», подсказывают точно – в замечательном Холмске, там, где жёлтый восток расплетает косички залива, где кайры перекрикивают бакланов, где зачастую небо смотрит колючим ворсом и выглядит зверем. Но приехали-то мы в морской город в августе – сентябре, в те самые лучшие в смысле погоды две островные недели. Повезло не только Битову, но и иркутскому поэту Анатолию Кобенкову, итальянскому режиссёру Томассо Маттоле, художнику Сергею Слепову (Южно-Сахалинск), некоторым дальневосточным литераторам. Для Битова, по его собственному признанию, это путешествие за последние годы было самое крупное. Цитирую: «Моё путешествие – это мои собственные сравнения, мои собственные становления… Я не путешествую, это пространство поглощает меня…Мне сдаётся, что на острове человек лучше постигает принадлежность к Месту и одновременно к Миру. Ведь даже крохотные европейские города, не имеющие выхода к морю, тоже острова. Острова, очерченные историей. Мне кажется, что Сахалин – в какой-то мере отдельная небольшая страна внутри огромного государства. Когда я был в Монголии, то вдруг увидел, что это огромная территория тоже безусловный остров, если прикинуть, что окрест неё – Россия и Китай. И я осознал опаску монголов быть поглощёнными непонятной и далёкой им культурой. Ведь давно замечено, что огромное пространство накладывает большие обязательства на народ, его населяющий. Чтобы это всё «скушать», надо иметь разом и сознание своей общей земли, и сознание того, что мы называем малой родиной. Для меня жажда острова осталась на всю жизнь… А Сахалин – это страна. Которая не обязательно, как некоторые страны, желает стать отдельной страной. Но это – духовная страна».
Выплывает из памяти и то, что Битову как-то особенно понравилось: доктора Чехова на острове много: памятник, театр его имени, улица, Дом-музей одной книги. Даже пик имеется. Представьте, что вы стоите в один рост с иными тысячеметровыми исполинами: горой Ломоносова, горой Пушкинской, под вами облака и город в разноцветных ладонях сопок, а вдали озёра Тунайча и Изменчивое, полукруг побережья Анивского залива, зыбкие абрисы Корсакова, а на самой вершине горы – бетонное святилище богини Аматерасу, установленное во время пребывания здесь японцев. Говорят, что если смотреть на Сахалин из космоса, то можно заметить, что он напоминает огромную рыбу с раздвоенным хвостом и хищными плавниками. <...>

4.
Владивосток. Набережная. Полдень. Открытое кафе. Рядом с Битовым местные литераторы и директор ПЕН-центра Александр Ткаченко – с ним я знаком по журналу «Юность». Никакого алкоголя. Салаты, кофе, чай. Мимо проходят мореманы-офицеры. Останавливаются. Что-то говорят между собой, как будто советуются. Вот один подходит ко мне (потому что ближе), отзывает в сторону, смущается, извинятся, спрашивает: «Это писатель Битов?» Отвечаю: «Битов». Вопрос номер два: «Как думаете, можно нам, дальневосточным офицерам, его читателям, познакомиться, поговорить, ну и выпить по пять капель. Не больше. Возможно?» Подхожу к Андрею Георгиевичу – мгновенно соглашается. Ему приятно, что вот так, в незнакомом городе его запросто узнают. О чём они говорили? О его ранних книгах, о кораблях, Ленинграде, спрашивали, знаком ли с Конецким? Это понятно, Виктор Конецкий – моряк-писатель, его все моряки знают. Совершенно не помню, что им ответил Битов… Море. Ветер. Чайки. Время. Битов. <...>
8.
«Ничего более русского, чем язык, у нас нет. Мы пользуемся им так же естественно, как пьём или дышим». Даже если бы он написал только эту фразу, то и с ней остался бы в современной литературе. А ведь есть ещё и другие. Немало. Цитирую по памяти: «Открываю Пушкина – закрываю Гоголя. И наоборот. В любом месте – и всё на месте». А теперь хочу возвратиться к самому началу своих хаотических заметок. К разговору писателя с губернатором Приморского края о памятнике О.Э. Мандельштаму. Ведь прежде чем этот забавный диалог попал в эссе писателя, он изустно облетел дальневосточные края. «Кто такой Мандельштам? Он русский поэт?» – спросил, то ли притворяясь, то ли чистосердечно, чиновник. И услышал виртуозное битовское: «Поэты нерусскими не бывают». «С сегодняшнего дня читаю только его», – уходя в оборону, обронил визави. Цитирую, конечно, по памяти. Проверять по книге не хочу. Так рассказали, так запомнилось.
И ещё одно воспоминание, которое осталось фотографией в моём архиве. Уже упомянутый в самом начале текста конгресс ПЕН-клуба в Москве 2000 года. Точнее, закрытие конгресса в Переделкине. Фуршет на свежем воздухе. Огромное количество знаменитых, известных и не очень известных писателей со всего мира. Музыка, алкоголь, разговоры… Я прохожу по тропинке в сторону Дома творчества, внезапно меня окликает Битов, который стоит немного в стороне, под деревьями, с лауреатом Нобелевской премии Гюнтером Грассом. Как выяснилось потом, в этот момент Битов рассказывал Грассу о том, как он продвигал памятник О. Мандельштаму во Владивостоке, и вот тут-то я попался ему на глаза. А поскольку я каким-то образом был в орбите Андрея Георгиевича в связи с памятником, с Дальним Востоком вообще, он решил представить меня немецкой знаменитости. Благодаря чему и появилась эта фотография: Г. Грасс, А. Битов и пишущий эти строки. Спасибо, Андрей Георгиевич!
Как-то о прозаике написали: «Андрей Битов – писатель, который умеет читать». Читать вслед за ним прозу и поэзию Достоевского, Платонова, Мандельштама – значит открывать для себя заново литературу. Теперь в этот ряд можно поставить и Андрея Битова. Тем более что это он, а не мы, сказал просто о главном: «Мы живём в мире людей, родившихся один раз. Прошлому мы не свидетели, будущему – не участники». Напоминание. Точка.